Вампиры. Рассказы

– Еще болит? – Анна погладила мужчину по плечу. – Знаешь, если бы ты был простым человеком, то я наверняка с тобой уже не разговаривала. Это удивительно, но твоя способность к регенерации повреждённых тканей впечатляет!

– Я смертный, как и все, и у меня есть слабое место в защите.

– Серебряные пули? Ты о них? Вампиры ни за что не стали бы держать серебро рядом с собой, оно для них точно так же опасно, как и для тебя. Поэтому Матильде тебя не удалось убить, рано или поздно, ты бы вновь воскрес.

– Без твоей помощи у меня ничего не получилось бы. Кстати, это правда, что со смертью отца остальные вампиры тоже исчезли?

– Да, смерть основателя всегда влияет на его потомков. Больше половины приглашённых были ему обязаны своим бессмертием, а тех, других, мы быстро перебили. Когда открылись двери, в зале находились только люди.

– Ты даже не можешь себе представить, как я тебе благодарен! – Центурион внезапно растрогался и пустил слезу. – Проси у меня всё, что пожелаешь! Я твой должник до конца моих дней!

Мужчина взял руку Анну, чтобы поцеловать, но женщина, хитро улыбаясь, не позволила ему сделать задуманное.

– Кстати, о должниках, – Анна открыла окно и громко крикнула: «Эй, Сандро, приходи пить чай, пока не остыл!»

Садовник, как только услышал знакомый голос, тут же откинул грабли в сторону и сломя голову бросился в замок.

– Ого, я и не знала, что он умеет так быстро бегать!

Центурион, сидя за столом, недовольно сморщил нос, но едва Анна на него посмотрела, вновь начал мило улыбаться.

– М-да, – женщина на секунду задумалась.– Час от часу не легче: то пусто то густо. И что мне теперь с ними делать, ума не приложу.

Через минуту в комнату, запыхавшись, влетел Сандро, и они с Центурионом, мило улыбаясь друг другу, принялись пить чай. Но как только женщина отвлекалась, чтобы подбросить дров в камин, мужчины, словно озорные школьники, старались побольнее ударить под столом друг друга по ноге.

Как говорится, дружба дружбой, но есть нюанс…

Священник и вампир

Уже смеркалось, и отец Николай, настоятель храма Святой Троицы, возвращаясь после службы домой, увидел одиноко сидевшего у дороги мужчину. Тот был в поношенной куртке с капюшоном, закрывавшим его лицо так, что, кроме блеска глаз и белоснежной улыбки, из глубины этого «балдахина» более ничего нельзя было рассмотреть. Незнакомец, заслышав шаги, повернул голову и, протянув руки к священнику, произнёс:

– Благословите меня, батюшка! Я хочу излечиться.

– Я что-то вас не припомню, – ответил отец Николай. – Как давно вы здесь?

– Я давно здесь, давно на этой земле. А вот у вас в деревне недавно. Ищу покоя для своей измученной души и тела и нигде не могу его обрести.

– Почему?

– Боятся меня люди, как только прознают, кто я! – ответил незнакомец.

– И кто же вы? – отец Николай подошёл вплотную к собеседнику и взглянул в его глаза, в которых читались и страх, и ненависть, и ужас одновременно.

– Я вампир, – ответил незнакомец почти шёпотом.

– Ну что ж, вампир так вампир. И что в том такого? Всяких одержимых я видывал на своём веку. Ежели тебя мучает телесная болезнь, то это не повод думать, что ты вампир и зависим от своей болезни. Болеют многие, и часто одним людям болезни даются за их гордыню, за грехи, другим – ради познания самого себя, для совершенствования духовного и телесного.

– Я не болею, я настоящий вампир. Вы не боитесь меня? Вы даже не испугались. Обычно, как только люди узнают, кто я, у них начинается приступ паники, – удивлённо отреагировал на речь священника незнакомец.

– А чего мне вас бояться? Вы не сделали ничего плохого. Мне больше следует бояться согрешить, чем испытывать страх от того, что вы вампир. Запомните, каждому даётся по его вере. Если бояться, то обязательно страх исполнится. Если, к примеру, я буду бояться человека, назвавшегося вампиром, то обязательно стану его жертвой. Так как моя вера и страх укажут ему на то, что он, действительно, сможет причинить мне вред. А, глядя на вас, я вижу, что вред вы причиняете только сами себе.

– Так оно и есть, – ответил незнакомец. – Так оно и есть.

– Большинство людей сами навели на себя порчу: кто – страстями, кто – порочными привычками, а кто – духовной беспечностью. Часто в поисках истины обращаются к тем, кто утверждает, что её знает. Таким образом, прибавляя к одному тяжелому недугу другой… – вдруг прервав свои рассуждения, отец Николай спросил: «А лет вам сколько?»

– По человеческим меркам довольно-таки много, а вот по нашим – я ещё совсем молодой. Мне всего-то пятьсот лет, плюс-минус – десять, – ответил незнакомец и достал из кармана золотую монету тысяча пятисотого года со своим, в короне, изображением на ней.

– Ну что ж, пошли со мной тогда. У меня к вам будет пара вопросов, – ответил отец Николай и пошёл дальше, не оборачиваясь, оставив в смущении мужчину, который после секундного замешательства опустил голову и побрёл вслед за батюшкой.

***

– Вот что, ва… ва… Прости Господи! – священник перекрестился. – Имя есть?

– Не помню, – ответил мужчина. – Наверное, есть.

– У всех должно быть имя, и у вас – тоже. А назову-ка я вас Ва… Ва… Василий. Васей будешь, понятно? И чтоб в моём доме этого крамольного слова «вампир» я больше не слышал! – подняв указательный палец, произнёс отец Николай. – Я и так знаю, а остальным всё знать не нужно, нет надобности в том. Понятно?

– Понятно. А что же вы людям скажете? – шмыгая носом, спросил Вася.

– Скажу, странник. Идёшь, мол, издалека. Вот я и впустил в дом сил поднабраться. Поживешь пока в баньке, а я подумаю, что мне дальше делать. Зубы свои особо не скаль и не выпячивай. Да глазищами не зыркай. Нечего, отвыкай. А пока возьми одежду, сходи помойся да переоденься в чистое, а то от тебя смрад такой, точно лет двести не мылся.

– Спасибо, батюшка, – ответил мужчина и, выходя из дома, поклонился.

– Спасибо потом скажешь, когда я из тебя всю твою дурь выгоню, а пока ступай, мне прилечь нужно. Старый я стал, даже забор починить сил не осталось. Хотя на всё воля божья. А ты… Это… Молоток держал в руках когда-нибудь? – крикнул батюшка в темноту.

– Нет, – раздался приглушённый голос.

– Вот ты скажи: пятьсот лет по земле шастает, а молотка ни разу в руки не брал. Я же совсем забыл: он же вроде королём был, раз на монете чеканили. Ладно, завтра сам начну, ну, и его заодно к труду приучать буду. Нечего: раз хочешь жить по-людски, то и работать по-людски нужно, – вслух высказал свои мысли отец Николай и, помолившись на ночь, пошёл спать.

***

С первыми лучами солнца отец Николай проснулся и, выглянув в окно, не поверил своим глазам. Забор вокруг дома, который ещё вчера кое-где покосился, а кое-где вообще упал, стоял, как на выставке-продаже: ровно, словно под нитку, штакетник к штакетнику. Наспех выбежав из дома в одном исподнем, батюшка первым делом пошёл к сараю и увидев, что заранее заготовленный им для забора штакетник там не лежит, а стоит, как ему и положено – самым настоящим забором, медленно побрёл в баньку. Дверь приоткрылась, и на пороге отца Николая встретил улыбающийся и довольный Вася.

– Принимайте работу!

– Вася, ты же говорил, что молотка в руках отродясь не держал, как же тогда забор справил?

– Руками!

– Вот я тебе сейчас руками как дам по шее! Ты кого дурить вздумал? Руками? Где такое видано, чтобы гвозди руками забивали! – покачал головой отец Николай.

– Смотрите, – Вася взял из ведра один гвоздь и, уперев его в стену, одним пальцем надавил на шляпку.

Гвоздь вошёл в дерево, словно горячий нож в масло.

– Я так все доски скрепил, без единого стука. А старый забор сложил за банькой, чтобы под ногами не валялся.

– Это ты правильно сообразил, – всё ещё переваривая увиденное, ответил батюшка. – Порядок должон во всем быть. Ладно. Ты, это… Ложись, отдыхай, коли всю ночь работал. А я пойду по хозяйству немного пройдусь. Нужно и курей выпустить, и ещё кое-что сделать.