Как почувствовать одиночество

Они вошли в квартиру. Сами закрыли дверь. Все трое поочерёдно начали говорить:

– Мы надеемся, ты понял, что мы пришли спросить тебя не о плате за квартиру. Хотя в какой-то небольшой степени это так. Мы пришли спросить с тебя за проживание в этом мире.

– Что ты понял для себя?

– Чего бы ты хотел, чтобы мы для тебя сделали?

Они прошли в мою единственную комнату, как-то не очень деликатно прихватив меня с собой.

Воцарилось молчание, и я понял, что всё-таки должен ответить на эти несуразные вопросы. Такой глупости я вовсе не ожидал.

Мои мысли путались:

– Я только сейчас начал… начал немного понимать суть… суть существования. И я хотел бы, чтобы вы меня… отпустили.

– Ответ неправильный, – сказал один.

Второй пнул меня ногой в живот, а третий кулаком ударил по лицу так, что меня отбросило в угол.

Кровь из носа потекла какая-то странная. Липкая и горькая. То бледно-розовая, то тёмно-красная. Пульсирующими толчками она заливала мою одежду. Боль стала невыносимо острой и одновременно, какой-то чужой. Но почему-то исчез панический страх. Видимо, я быстро привык. К ним.

К этим, явно, не ангелам.

Один из них сказал:

– Не в твоей голове должна была расцветать новыми смыслами суть существования. Почему ты не думал ни о покаянии, ни о прощении? Почему ты боялся признания?

– Я каялся! Я просил! – крикнул я, за что получил ещё один ощутимый удар.

Они говорили поочерёдно, не перебивая, а дополняя друг друга:

– Ты сам-то веришь себе? Тебе дали достаточно времени, чтобы самостоятельно выйти отсюда. Думаешь, где-то наверху судить тебя будут, такого несчастного? Ты – пыль. Но если даже пыль проявит разум, то у неё есть надежда на будущее.

– Ты нужен… был! Когда жил и не терзал жизнь своими падениями.

– Когда вкладывал себя в мир, а не ждал, что мир будет что-то решать за тебя. А теперь что с тобой делать?

– Убейте… – простонал я. – Я всё равно ничего не понимаю…

– Да ты и так мёртв!

– И не нужно тебе ничего понимать!

– Думаешь, мир это так просто: вот оно белое, а вот чёрное? Обычно, такие, как ты, думают, что чёрное не может обойтись без белого, а белое не может существовать без чёрного. Это я тебе как бы на пальцах смысл передаю, понятные человеческие объяснения. А на самом деле, в чёрном есть белое, а в белом – чёрное. Это не разные цвета, это всё одно и то же. Часть неделимого мира, вселенной, основной реальности. В общем, зачем объяснять, если ты видел только две полярности: счастье и горе…

Один из безликих проявил эмоциональность в своей речи, хотя ни в его жестах, ни в его изменчивом облике это не отразилось:

– О! Сколько ещё дебилов, мудаков, долб…ов…

– Покороче давай, – поторопил второй безликий.

– …предстоит нам увидеть! – первый продолжил мысль. – Ведь с каждым днём их всё больше и больше! Это всё потому, что люди не хотят думать сами, а слушают всё кого-то, кто блудится в мыслях и чувствах. А красоты своей жизни не ценят.

– А ты, в принципе, молодец, – неожиданно один из них вспомнил про меня.

– Нет, – прохрипел я в ответ.

Один непродолжительно рассмеялся лающим, мерзким смехом. На одно мгновение мне показалось, что один из его меняющихся ликов отобразил черты некогда самого близкого мне человека. И её лицо, недолго носимое на физической оболочке незнакомца, было несчастно.

Другой безликий будто подытожил этот короткий разговор, обратившись к тем, с кем пришёл:

– Так мы снова ничего и не узнали. Ладно, нарушений выявлено не было, добивайте. И пошли.

Они начали меня ломать, будто стирая из этой реальности. Спокойно и как бы нехотя. А я больше всего, ну просто очень, очень сильно захотел испариться отсюда, к ней. Я никогда ничего так сильно не хотел в этой жизни…

* * *

Яркий солнечный свет бил в лицо, но я не пускал его в свои глаза. Во рту был медный привкус, но следов боли и крови я не ощущал на своём теле. Как и не ощущал своего тела за небывалой лёгкостью, не знакомой мне в прошлой жизни. Я стоял, прислонившись к какому-то железному материалу.

Мне было спокойно и в темноте, но я решил открыть глаза. Свет из темноты расступился, и я увидел знакомую при счастливой жизни картину.

Городской парк. Зелёные деревья шелестели листвой, как и тем, счастливым летом. Я стоял у железного ограждения, и, как в детском саду, дожидаясь маму, кусал железные прутья, собранные в простой узор.

Только краски были вокруг какие-то выцветшие, и повсюду было очень много яркого света. Будто весь мир светился и радовался. Но я стоял за забором, ограждающим от этого праздника жизни, и был уверен, что за моей спиной находилась густая тьма.

А напротив меня в свете самого яркого солнечного луча стояла она. Смотрела на меня, и, кажется, не верила.

Тут мои чувства проявились в словах, которые я не смог когда-то сказать ей лично:

– Прости меня, пожалуйста. Я испугался… всего… и нашего счастья, и нашей смерти. Ты умерла первой?

Её ответ меня удивил:

– Я не умерла!

Она вплотную приблизилась к ограде, попыталась прикоснуться ко мне, но ни у меня, ни у неё ничего не получилось. Пальцы вязли в решётке, и только её дыхание было ощутимым и будто настоящим.

– Я не умерла! Вот ты…

– Знаю, знаю, прости меня!

– … ты разбился на этом злосчастном рейсе!!! Этот чёртов самолёт…

От удивления мои слова застряли комом в горле.

– Ты же сказал, что полетишь в Петербург! А сам полетел куда-то на север, почему?! – она разрыдалась, её лицо стало некрасивым, она будто постарела.

– Я… не…