Сорняки

Сорняки
Александр Михайловский

Писатель, приехавший за спокойствием и вдохновением в далекое захолустье, не может приняться за работу. Помимо скрипов и шорохов старого дома, ему не дает покоя вопрос о том, кем или чем были примяты прошлой ночью сильно разросшиеся во дворе сорняки.

Александр Михайловский

Сорняки

В память о Михаиле, владельце дома, где появился этот рассказ

I Собака

Посреди дикой пустеющей провинции я не смог найти благодатной для творчества тишины. Однако с застоем все же удалось справиться, но иначе. Невольно.

В городе, кишащем людьми и событиями, порой мне недостаёт спокойствия, чтобы написать хоть строчку. Тонкое писательское чутье может выбить из колеи даже самая незначительная для черствого обывателя мелочь. В случае потрясений писать возможно, только если они похожи на кратковременные вспышки яркого света и сопровождаются удивлением. Когда они напоминают испепеляющий зной и становятся сопоставимы по постоянству с рутиной – это идет во вред творчеству.

На этот раз я снял дом в одном из захолустий на самом западе страны. После бесконечного путешествия на поезде в компании беснующихся от безделья детей и утомительного общества здешнего таксиста, мое необжитое пристанище с подозрительными стуками, шорохами и пауками, казалось желанным местом долгожданного отдыха.

Фасадом дом выходил на улицу с грунтовой дорогой. Сзади располагался узкий длинный двор. Со всех сторон, кроме фасада, к участку примыкали территории соседей, огораживающие от шума близлежащих дорог. На удивление, собачьего лая в округе тоже слышно не было. Заборы между участками были невысокими, хорошо просматривалась сельская панорама, прерываемая только вольготно разросшимися у меня огромными сорняками.

Спальня была на втором этаже. Перед сном я читал, полусидя в кровати, чтобы отвлечься от непривычной обстановки и беспокойных поскрипываний ветшавшего дома. Каждые несколько минут строчки плыли перед глазами, съезжали друг на друга, а буквы сбивались в кучу. Я всякий раз пересиливал себя и продолжал перечитывать все те же слова, пока усталость не довела меня до безразличия к чуждой обстановке и посторонним звукам.

Утром я пытался подняться с кровати, но снова уснул. Меня разбудил звонок. В телефоне бился дрожащий голос владельца дома.

– Добрый день. Не разбудил вас? Забыл сообщить вчера… Буквально накануне вашего приезда холодильник сломался, черт его знает что случилось… Давайте полцены вам что-ли скину, а то неудобно так.

Пока он складывал свои сбивчивые слова в подобие законченной фразы, я встал и подошел к окну. Нервные конвульсии его голоса и мое стойкое ощущение недосыпа уже начинали раздражать, но, выглянув во двор, я вдруг отвлекся. Густую стену сорняков во дворе что-то сильно примяло. Что-то крупное… Что-то неочевидное, если окинуть окрестность подозрительным взглядом. Тогда конвульсии владельца я дополнил своими.

– Добрый день, Михаил… Холодильник – это ничего… Но тут… знаете, ваши разросшиеся сорняки во дворе ночью что-то сильно примяло, что-то большое, и я не могу понять, что именно их…

– Может собака соседская через забор перелезла и в траве возилась, играла? – уже спокойнее произнес владелец.

– У них разве есть собака? Я что-то не заметил ее, лая тоже не слышал.

– Загляните к ним через забор, здоровая собака у них, рыжая, на медведя похожа.

Я спустился и подошел ближе к забору соседей, чтобы осмотреть их участок целиком.

– Я вижу только всякие собачьи принадлежности, но самой собаки нет.

– Да бегает может где, черт ее знает, в одном дворе повалялась, в другом…

– Ну ладно, понятно… дом еще скрипит у вас как-то сильно, что-то щелкает периодически, постукивает…

– Вы в старых домах давно бывали? Хоть один дом помните, где не было такого? – произнёс он с интонацией торгующегося лавочника.

Возникшее рутинное обсуждение приземлённых вопросов вернуло мне ощущение обыденности происходящего.

Во дворе было по-прежнему так безмятежно тихо в отличии от гремящего старостью дома, что я решил позавтракать на крыльце, обдумать планы на день и здесь же приняться за работу. Каких-либо конкретных идей для рукописи пока не было, но неработающий холодильник вынуждал меня отправиться за свежими продуктами и, видимо, за вдохновением для рассказа. Зайти бы еще к соседу с собакой, чтобы загадка сорняков окончательно перестала перетягивать на себя часть необходимого в работе внимания.

Я шел по ухабистой пыльной дороге. Изредка мне навстречу неслись гремящие гнилые корыта. По обеим сторонам дороги устало высились останки недоизнасилованных сооружений прежнего мира.

У одного из подобных артефактов, полуразрушенной кирхи, возилась группа тощих рабочих в одинаковых выгоревших робах. Здесь я решил начать сбор своего материала.

– Парни, а чем заняты тут, что строите?

– А мы с города приехали, с лечебницы, реабилитацию проходим, помогаем двор церкви разобрать и подготовить все для реставрации.

Шея и руки откликнувшегося парня были покрыты бесчисленными шрамами и татуировками в форме кругов разных размеров, а иссохшее жилистое тело казалось и изможденным, и несгибаемым одновременно.

Подражая грубости и прямоте селян, я бестактно спросил:

– А от чего реабилитацию проходите?

– А по-разному. У кого ширево, у кого синька, у кого ещё что.

– А у тебя?

– Шизуха, как говорят, но в ремиссии, иначе не болтал бы я тут с вами, не пустили бы – натужно заулыбался он.

– Приглядывает тут за вами кто? – не показывая опаски, невзначай спросил я.

– Да, Серега Хромой. Он вона там, за сигаретами отошел, меня за старшего оставил.

Его бойкие глаза жадно осматривали меня. Угловатые черты лица, туго обтянутого загорелой кожей, выдавали в нем бескомпромиссность и жестокость. Он напоминал степную хищную птицу.

Полки магазина полнились товарами недельной давности, а продавщица мясного отдела была достойна звания повелительницы мух. Она ревностно следила за каждым моим движением. Я даже начал думать, что выгляжу подозрительно, но потом понял, что с недоверием здесь смотрят за каждым вошедшим.

Мой взгляд упал на истекающий талой водой холодильник. Повелительница заметила мой интерес и сразу кинула в то место на пол тряпку. Уверенным и привычным движением ноги она вытерла лужу, не отходя от прилавка. И спросила меня, взявшись сразу после тряпки за нож, не желаю ли я что-нибудь приобрести. В непродолжительном диалоге я изобразил приветливого и добродушного парня, а после невзначай спросил, есть ли где в закромах мясо посвежее. На ее пухлом лице проступила улыбка, вульгарно зарумянились щеки и заблестел золотой зуб.

– Я себе отложила вообще-то, но с тобой поделюсь!

Через минуту я держал приятно холодившее руку сегодняшнее мясо в целостной упаковке. Домой я отправился с ощущением, что материал для рассказа потихоньку настигает меня.

У соседнего дома на ступеньках сидел старик. Он заливал остатки горючего в керосиновую лампу из небольшой запачканной канистры. Я собирался пройти слишком близко к нему, и воспитание вынудило поздороваться.

– Вы, получается, через стену снимаете, да? – прищуриваясь от солнца и причмокивая произнес старик.

– Да. А у вас, я слышал, собака есть?

Сосед переменился в лице, его глаза заблестели от наворачивающихся слез.

– Жалко так его, красивый был пес, на медведя говорили похож, но добрый, послушный – мухи не обидит. Неделю как схоронил беднягу.

– Простите, не знал.

– Ничего-ничего – дед достал загрубевшими пальцами застиранный платок из кармана жилета – щенком его подбирал, бродяжничал неуклюжий с раненой лапой. Он, говорили, породистый, но наполовину, так может и выгнали, а мне то что до этих пород. Он живой ведь, ласковый, лохматый и верный.

Старик увидел на моем лице что-то между жалостью и сочувствием, но в основном это была встревоженность.