Сказка о Гоше

На чердаке оказалось уютнее, чем можно было бы подумать. Здесь пахло не сыростью, а сухими листьями, лежащими повсюду, а в открытые слуховые окна проникал прохладный осенний воздух и, смешиваясь с теплом от ржавых труб, давал странное приятное ощущение свежести, без возможности замерзнуть.

На одной из труб, с дымящейся чашкой, зажатой между двух ладоней, сидела девушка, совершенно непохожая на других девушек и женщин – девочек из класса, жильцов дома, маму, даже на певиц из телевизора, одно время бывших эталоном красоты для Гоши. Ни косметики, ни модных вещей – растрепанные каштановые волосы, волнами падающие на плечи, подвижное лицо с веснушками, старые потрепанные джинсы и черная кофта с капюшоном и дырками в рукавах под большие пальцы. Кристина болтала ногами и разглядывала Гошу.

Когда он и мусорный гоблин подошли поближе, то мальчик увидел, что в чашке плавает гроздь рябины.

Вот так и начинается любовь, – думал он спустя два часа, а пока молча стоял и смотрел на эту гроздь, не зная что делать в такой ситуации.

– Послушай ребенок, – выждав паузу сказала Кристина, словом «ребенок» однозначно определив возможную любовь к Гоше в разряд платонических, – я не знаю, что тебе здесь надо, но раньше тебя здесь не видела. Поэтому, давай уж говори.

– Да он живет тут с лета. С мамой, – выручил Карл, – это… Кристина, у него к тебе есть дело.

– Дело? – она, в знак признания за Гошей права тут находиться, протянула кружку мальчику и тот осторожно взял железную чашку в руку и хлебнул горького чая со странным запахом, – а что за дело?

Гоша, свободной рукой, вытащил из кармана часы и протянул Кристине, надеясь, что вопросов будет не слишком много.

Она задумчиво осмотрела их, забрала кружку и сделала большой глоток. Потом взяла часы двумя пальцами за цепочку и поднесла к глазам так, чтобы они оказались между ее глазами и солнечным светом из окна.

– Карл, – сказала Кристина, – это невозможно, – она перевела взгляд на Гошу, – Когда ты увидишь его в следующий раз?

– Этот ребенок не может нормально разговаривать. Какие-то особенности в голове, – сказал Карл и многозначительно поскреб себе лоб пальцем, – но как я понял, эта вещь с его прошлого места жизни. Так что, возможно, никогда.

Если бы Гоша мог вставить пару слов, то добавил бы, что не считает себя ребенком.

– Любопытно, – Кристина отвлеклась от часов и, наклонившись к самому лицу Гоши, посмотрела ему в глаза, – ты, наверное, хорошо умеешь хранить секреты, дружочек. Тот, кто тебе дал эти часы – тебе важно знать, что с ним будет? – Гоша кивнул, – Знай, что он прощен. Я больше на него не сержусь и не собираюсь преследовать. Сегодня отправлю ему письмо с этими словами. А часы оставь себе, – она вложила часы в Гошину ладошку, – знаешь что это такое?

Гоша понимал, что в последнем вопросе было больше смысла, чем он видел, но чтобы не прослыть дурачком и здесь, на всякий случай, кивнул.

Позже Гоша узнал, что, в отличие от всех других – глумливых одноклассников и безразличных учителей, занятой своими делами мамы и снисходительно посматривающих на Гошу прочих жильцов дома, Кристине не требовалось, чтобы он делал то, чего от него просят – одевался так, как принято, делал домашние задания и сидел ровно на скучных уроках. Ходил в магазин и вежливо улыбался, когда на него обращает внимание кто-нибудь из взрослых. Или смеялся, когда какой-нибудь девочке в волосы запускают жевательную резинку, чтобы продемонстрировать свое искрометное чувство юмора. Гоша был уверен, что если бы Кристине кто-нибудь приложил в волосы что-то липкое, то никому не было бы смешно, а меньше прочих – приложившему.

Кристина словно принадлежала к противоположному миру, где, во главу угла, ставилось не послушное следование чьим-то правилам, а что-то другое, более естественное. И хотя Гоша был больше чем уверен, что она способна за себя постоять, само по себе существование Кристины располагало к желанию защищать ее, как какую-нибудь ценность, если возникнет такая необходимость. Например, если Кристина неожиданно столкнется с тем миром, в котором обычно обитал Гоша.

Это было своеобразной любовью. Защищать кого-то, кого ты любишь, наверное легче, чем себя, – думал Гоша.

Мальчик часто представлял, как он – где-нибудь посреди школы, удивляет всех сверстников, когда вступается за честь Кристины, нелепо и чуждо выглядящей в таком месте, а значит, привлекающей внимание всех – и учителей, не терпевших всего, что выходит за рамки школьных правил, ни учеников, издевающихся над всеми, кто выглядит и ведет себя не также, как они.

До практики, понятное дело, не доходило. Кристина жила своей жизнью, окружающий мир жил своей жизнью.

Зато, в отличие от того мира, Кристина тоже знала о том, что появятся следы на асфальте.

Вторая осень

Это произошло через год после их знакомства, когда Кристина также неожиданно вернулась, как и пропала.

Тем днем она просто постучала в Гошину дверь, а когда тот открыл – без спроса вошла внутрь.

На улице лил дождь, как из ведра. Гоша полчаса, как вернулся из школы и его сырая куртка с капюшоном висела в прихожей. Он заранее знал, что она сказала бы вечером:

– Гоша, ты разве не мог переждать в школе дождь?

А он не мог и доказательством тому был здоровенный, наливающийся синяк на плече, от прилетевшего учебника, сопровождаемого словами: «Иди учись, дебил, что ты тут стоишь?» И дружным звонким смехом одноклассниц.

Гоша мог бы быть, все же, более сухим, если бы не провел лишних полчаса в кустах, в сквере, дожидаясь, пока мама уйдет на работу. После работы она собиралась на дискотеку и до самой ночи Гоша был предоставлен сам себе. К тому же, кто знает, может быть к утру куртка уже и высохла бы и мальчик рассчитывал на то, что мама, вернувшись ночью, ее не заметит.

Кристина выглядела так, словно провела под дождем весь день с самого утра. Мокрый плащ, мокрые шерстяные перчатки без пальцев и мокрые волосы, с которых струилась на пол вода.

– Можно я у тебя позаимствую фен? – сказала она, дрожа, – Привет. Рада тебя видеть.

Фен Гоша, в свою очередь, позаимствовал у мамы и следующие двадцать минут Кристина шумела им в ванной, а Гоша грел чай и раскладывал по миске остатки шоколадного печенья. Она взяла попользоваться белый мамин халат и полотенце, на этот раз без спроса. Впрочем, Гоша все равно не возражал бы.

– Знаешь что? – Кристина вдохнула пар, идущий от чашки со смешной кошкой на боку, – Классная чашка, между прочим. Я узнала, что тебя скоро ждет подарок. И не вздумай от него отказываться, это плата за нашу с тобой работу. Ты на меня не обижаешься, кстати?

Гоша обижался все лето на то, что Кристина исчезла, но теперь это казалось неважным. Он хотел было покачать головой, но в этот момент на лестничной площадке зазвенели ключи. Кристина бросила быстрый взгляд на Гошу, потом встала и зашла за холодильник так, чтобы со стороны входной двери не было видно, что у мальчика в гостях девушка в чужом халате, старше его минимум на пять лет.

– Уже пришел? Я кошелек забыла. Принеси пожалуйста, а то я разуваться не хочу – сказала вошедшая мама и Гоша так быстро выполнил ее просьбу, что она не успела обратить внимание ни на женскую одежду, сохнувшую в ванной, ни на Кристинины ботинки, стоявшие у ее ног, ни на мокрую куртку.

Первая осень

Всю прошедшую осень, зиму и весну Кристина и Гоша занимались тем, что помогали разным людям.

– Зима – не самое лучшее время для того, чтобы путешествовать, – говорила Кристина, когда они разводили костер в центре сквера в начале октября, – но не всегда все происходит в удачное время.

Постепенно темнело, все жильцы были дома, а кроме них никто, кроме собак, по скверу не ходил. Да и собаки куда-то делись.

Кристина подтащила поваленный ствол к кострищу и уселась на него, достав из кармана пакет, в котором были бутерброды с сыром.

– Наконец-то стал нормально питаться, – сказала за два часа до этого момента мама, следившая за тем, как ее сын их делает. Слова больше предназначались Жене Механика, в то время сидевшей у них в гостях. Она, с осени, с мамой часто обменивалась солью, вениками, иглами для шитья и прочим хламом, подолгу задерживаясь на их кухне, общения ради.

– Мои тоже не хотят есть, – вздохнула в ответ Жена Механика, – Возраст такой. Противоречивый.

– Совсем бледный стал. Тут все-таки солнца в квартире меньше.

– И как ты с ним одна?

Со позиции Гоши, разговор выглядел совершенно бессмысленным. Он просто взял бутерброды и понес к себе, где уже был заготовлен пакет. Говорить маме о том, что вся еда отправляется Кристине, у которой почти никогда не водилось денег, не стоило. Что же до того, что Гоша ненормально питался – стоило отметить, худобой он никогда не отличался.

Гоша и Кристина молча смотрели в костер, сидя рядом.

– А где собаки? – наконец спросил он, сформулировав вопрос. Кристина в ответ только пожала плечами. На Гошиной памяти она никогда не контактировала с четвероногими. Даже кошка мусорного гоблина, и та ни разу не поднималась на чердак.

До того Гоша ни разу не смотрел в костер. Мама не водила его в походы, а разводить костры во дворах новостроек, где они жили раньше, если и не запрещено, то было настолько нелепым, непохожим на разведение костра занятием, что об этом и думать странно.

Пламя плясало, вырисовывая светящиеся узоры в воздухе, изгибаясь от ветра в своем стихийном танце, своей магией распространяя вокруг тепло, служа ориентиром для всех потерянных, пусть даже и в сквере на краю города и промзоны. Об этом думал Гоша, чувствуя себя причастным к происходящему таинству.

Так и было.

Он не удивился, когда услышал шорох шагов по осенним листьям. Гоша поднял глаза и увидел, как к костру, с его стороны, вышла девочка восьми лет. Очень худая, с огромными голодными глазами на грязном лице с веснушками, одетая в тонкое летнее платье в цветочек.

Кристина привстала и, сощурившись, смотрела на нее, замерев, словно боялась вспугнуть.