Пять сказок о пугалах

Если, – как думал он, – постараться исправить эту испорченность, то из детей потом не вырастут странные взрослые, которые совершают такие парадоксальные поступки, какие пугало видел в окнах. Кроме того, если дети и правда подражают взрослым, то есть смысл дать им другой пример для подражания. Но какой – он не еще знал.

Однажды, когда девочка возвращалась из школы вместе со своей сестрой, Старая Шляпа встретил их у двери подъезда.

– О, опять он, – младшая сестра недружелюбно оглядела пугало. Старая Шляпа уже знал, что дети из одной семьи делятся на старших и младших согласно очереди появления на свет и знал, что старшинство во многом определяло их статус. У детей считалось, что старшие ближе к взрослым и, стало быть, лучше. Кроме того, старшие были лучше развиты и, следовательно, физически сильнее, а это многое решало. Об иерархии по степени физического развития Старой Шляпе поведал Черное Крыло, оказавшийся, как выяснилось, настоящим специалистом в этом вопросе.

– Если кратко, то кто сильнее, тот и прав, – заявил он.

Но в случае этих сестер, правило старшинства работало не всегда. Старая Шляпа заметил, что младшая сестра была явно сильнее старшей – его любимой. Дело было не столько в физической силе, сколько в уровне активности. Младшая всегда была инициатором всех игр и нередко случалось так, что в этих играх старшая, несмотря на свое право первой по появлению на свет, проигрывала.

– Позвольте обратиться? – вежливо спросил у них Старая Шляпа, по очереди глядя то на старшую, то на младшую.

Обе девочки смотрели на него. Старшая с интересом, младшая – насупленно, уперев руки в бока.

– Мы тут недавно, – продолжил он, – и я не совсем понимаю некоторых вещей. Вам хорошо, вы можете всему научиться в школе. А нас учить некому. Ничего, если я, время от времени, буду вас спрашивать о том, что мне непонятно? Я постараюсь не навязываться слишком часто.

– Нельзя! – отрезала младшая сестра, а когда старшая попробовала ей возразить, схватила ее за руку и сказала, – пошли домой, нас бабушка ждет.

Старая Шляпа так и не понял причины отказа.

– Может быть со мной что-то не то? – спрашивал он после у других пугал.

– Все с тобой в порядке, – отвечала ему Глаза-Бусины, – для пугала. Мы все не такие. Попроще, что ли. Не всем с нами интересно.

– Не всем людям даже друг с другом интересно, – отозвался из своего угла Пустая Голова, – скажи спасибо, что тебе вообще ответили.

Но все-таки, на следующий день, в дверь сарая постучали и, открыв ее, Старая Шляпа увидел ее.

– Я вам буду помогать, – сказала девочка, – только когда сестра не видит. Хорошо?

– Хорошо… – растерялся Старая Шляпа, хотя позже уверял, что от счастья хотел подхватить ее на руки и закружить.

Она кивнула и ушла.

– Не ищи в этом логики! – заявил, узнав об этом, Черное Крыло.

Но пугало и не собирался, ему и без логики было хорошо.

С тех пор девочка регулярно заходила в гости к Старой Шляпе и рассказывала о себе, время от времени расспрашивая и о пугалах.

– А вам не холодно? А что вы едите? А как вы ходите, если у вас нет ног? А вы не боитесь сгнить?

После таких вопросов Старая Шляпа понимал, что и о себе знает немногое, не то что о людях.

Однажды девочка задержалась в школе, а после вернулась с мамой. На лице у нее были такие же штуки, называемые очками, какие имелись у всех пожилых людей. Старая Шляпа видел такое и раньше, но никогда не задумывался о назначении, считая их просто атрибутом возраста.

– Дедушка сказал, что у всех со временем портятся глаза. У кого-то раньше, у кого-то позже. У меня, вот, сейчас. Хочешь примерить?

Старая Шляпа посмотрел через очки, но от увиденного сквозь них лишь голова закружилась – настолько все было размытым. Несколько дней он не мог понять, как через них можно хоть что-то разглядеть, прежде чем Пустая Голова, как мог, показал ему эффект оптического приближения в найденном старом учебнике физики.

– А у тебя зрение когда-нибудь испортится? – спросила девочка.

Старая Шляпа этого не знал, но лишний раз убедился, что быть взрослым – это не всегда хорошо. Чем-то нужно пожертвовать во имя взросления: зрением или необходимостью менять свое время на деньги. И чем ты старше, тем больше требуется жертв.

– А потом что? – спросил он.

– Когда потом?

– Ну… проходит время, портятся глаза, портится что-то еще…

– А… – отвечала девочка, – потом начинают болеть кости, потом сердце… становишься толстым, покрываешься морщинами с головы до ног. Начинаешь шаркать при хотьбе и умираешь.

– А потом что?

– По разному, – девочка пожала плечами, – кто-то говорит, что на небеса попадешь, а кто-то говорит, что совсем ничего не происходит.

Старую Шляпу изумила та легкость, с какой девочка об этом рассказывала. Дело было даже не в том, что он не мог представить ее морщинистой, толстой и шаркающей. Он был уверен, что будет любить девочку и такой. Но то, что начинается за смертью… Старая Шляпа мог многое представить, несмотря на то, что многого не понимал. Но принять, что его однажды не будет, и что в один из дней он не будет никого встречать у входа и не узнает ничего нового – пугало не мог. Старая Шляпа видел себя неотъемлимой частью мира и не предполагал, что мир может существовать как-то иначе, где его не существует. Конечно, с позиции логики это было возможно, но представить – нет.

– Да, черт побери, это нормально! – говорил Черное Крыло, – смерть естественна.

– Никто не знает, что находится за границей жизни, друг мой, – сказал Пустая Голова, – поэтому всех пугает не столько сам факт смерти, сколько то неведомое, что таится по ту сторону. На эту тему есть немало теорий, в том числе и религиозных, как, например, упомянутые твоей пассией небеса.

Но Старая Шляпа все равно не понимал.

Однажды ночью, когда луна светила во всю свою мощь, и ее отражение в темных окнах казалось исходящим изнутри дома, он вышел на улицу.

Снеговик, последний, сделанный Соломенными Волосами, стоял на своем месте, чуть посеревший, чуть потерявший свою форму, но все еще живой, вооруженный кем-то брошенной сломанной деревянной лопатой для уборки снега, со старой кепкой на голове, найденной пугалом на помойке. Тень от козырька кепки падала на глаза-камешки, отчего казалось, будто тот спит.