На всех дорогах мгла

– Это чтобы тебя заинтересовать. Сам знаешь, журналистский прием. Искусственное создание интереса.

До училища олимпийского резерва от редакции надо было ехать на автобусе. Черскому нравилась эта идея. После всей этой духоты очень хотелось проехаться.

Он вышел на остановке и невольно прищурился – за остановкой и до самой реки, где была база училища, простирался огромный пустырь, сплошь покрытый почти нетронутым свежим снегом. А совсем рядом от остановки торчали желтые прутики каких-то бывших растений – напоминание о том, что город стоит на бывшем болоте.

Мимо прошла кучка голосистых школьников в непроницаемо-черных куртках. Хотелось верить, что ребят ждет лучшее будущее, без бандитизма и войны. Хотя новости, которые Черский каждый день приводил в порядок и трамбовал в газетный лист, обещали нечто совсем обратное.

Эх, хорошо бы работать в официальной газете, каких-нибудь «Новостях Каменетчины». В райцентрах, судя по тому, что там печатают, вообще ничего не происходит. Но потому и кажется, что газета официальная, оплачивается из бюджета, а сидит там старичье, которому все надоело еще при Никите Сергеиче. Это «Брама» должна быть свежей и интересной, а этим так называемым изданиям достаточно быть просто периодическими. Для новых людей места там нет.

«Хотя, – размышлял Черский, пересекая казавшийся бесконечным пустырь, – иногда кажется, что мне в наше время вообще нигде нет места».

Понятно, что «Брама» – это не серьезно, это не на всю жизнь. Даже у бизнеса, в котором крутились сестра с мужем, было больше шансов на плодотворную, долгую жизнь.

Не просто так еще во времена Карела Чапека говорили «застрял в газете» – но никогда не «застрял в банке», «застрял в министерстве» или даже «застрял на заводе».

Интересно, а можно «застрять в училище олимпийского резерва»?

Черский вдруг сообразил, что за всю жизнь ни разу там не бывал. Просто примерно помнил, где оно расположено, и шел скорее наугад.

Тем более что на этом пустыре все равно ничего не было, кроме полосы деревьев впереди, среди которых угадывался высоченный проволочный забор и ворота, достаточно широкие, чтобы автомобиль мог проехать. В зарослях по ту сторону проволочного забора – какие-то домики. Видимо, там оно и есть.

Было достойно всякого удивления, что вся эта система как-то сохранилась. Понятно, что Советскому Союзу надо было где-то готовить будущих космонавтов и прочих деятелей труда и обороны. Но как это работает сейчас, когда Советского Союза давно нет? Откуда берутся там деньги? Ведь у новорожденного государства сейчас ни на что толком денег нет!

Откуда вообще берутся эти люди, которые худо-бедно, но заполняют все эти бесконечные соревнования по всяким видам спорта, которые все равно никто все не смотрит, даже по телевизору? И это только самые зрелищные, а есть и совсем нелепые виды спорта, на которые даже смотреть невозможно и про само существование которых помнят только тренеры и букмекеры. И тем не менее у каждого из этих чудо-спортов достаточно юных фанатов, чтобы в каждом городе было по крупной команде, причем и взрослой, и юниорской. То есть люди постоянно собираются и тренируются в чем-то немыслимом, хотя прекрасно знают, что денег в спорте (особенно за пределами футбола) нет и не было никогда.

Вика была не особо проблемным подростком. Но, созерцая ее в полный рост и каждый день, Черский мог только с большим трудом заставить себя поверить, что подобные подростки вообще могут существовать за пределами военных училищ, где контингент попросту принуждают к ежедневным тренировкам. Особенно сейчас, когда, кажется, не осталось вообще ничего святого и важного.

А вдруг вся эта система сейчас – не больше, чем просто такой замаскированный эскорт, который существует на деньги спонсоров и поставляет им в качестве ответной благодарности свежих и подтянутых спортсменок.

Едва ли это была правда, но сама идея показалась Черскому забавной. Из этого можно сделать превосходный скандальный материал. Публика любит скандалы на сексуальной почве еще больше, чем порно. Достаточно будет просто расставить перед каждым домыслом «как сообщают эксперты», «источник, пожелавший остаться неизвестным, сказал» или «возможно», на худой конец. Чтобы даже если кто и обидится, сразу поняли: судиться бесполезно, газета ничего не утверждает, она просто пересказывает и информирует.

Источник сказал что-то не то? Ну, значит такой неудачный источник попался. Если не нравится – попробуйте поискать другие источники.

Здесь, на открытом просторе, иногда поднимался ветер, бросался в лицо – но это даже не раздражало, а только бодрило и вдохновляло на свежие мысли.

Он подошел к воротам. Ворота заперты, будки охранника не видно. Звонка тоже нет.

Возможно, есть какой-то другой вход к этим домикам, где творят олимпийский резерв. Но искать правильный вход не хотелось.

Конечно, в том возрасте и с той неуемной энергией, что клокотала в нем до Афганистана, он бы просто перелез – тут усилий секунд на пятнадцать. В конце концов, откуда-то же узнал Лобанович о том, что здесь кто-то умер. А значит, его здесь ждут.

А даже если не ждут – прогонять не посмеют. Тренируют люди его поколения, люди, чье шестнадцатилетие выпало еще на ту сторону от распада Союза. Такие, как он не раз уже убеждался, пока еще боялись прессы, чуяли дыхание смертоносного холода, который стоял за разносом кого-нибудь в «Правде». Свежая пресса неспроста пахла свинцом. И все помнили, что даже самый влиятельный и партийный чиновник на месте – не больше, чем муха, потому что и его всегда можно прихлопнуть газетой.

Черский посмотрел в небо над воротами, словно ожидая увидеть там какое-то чудо.

И чудо случилось.

Едва заметная калитка в воротах открылась, и оттуда вышел Садовский – в униформе участкового и со снегом на милицейской фуражке.

Черский так и замер, пораженный, не в силах ни отвести взгляд, ни заговорить с бывшим сослуживцем.

Но Садовский тоже его заметил – и сразу сообразил, как поступать. Этот мордатый и суровый выкормыш самых криминальных дворов центрального района всегда быстро соображал, пусть и не всегда точно.

– Здравия желаю, товарищ артиллерист, – произнес он и сделал вид, что улыбается. Сам вид его милицейской униформы, несмотря на невысокий чин, невольно заставлял вытянуться, как учили.

– И я тоже рад тебя видеть, – ответил Черский.

– Зачем пришел в такую даль и в такой день?

Журналист решил не пытаться что-то скрыть от бывшего сослуживца.

– Я думаю, за тем же, что и ты. Тут кто-то умер, и обстоятельства подозрительные.

– Хороший у тебя нюх. Пошли со мной, узнаешь подробности.

– Я хотел опросить тех, кто тренирует.

– Они тебе ничего толкового не расскажут. Пошли!

* * *

Место, в которое его завел Садовский, стояло между берегом и целым кварталом бетонных многоэтажек. Здесь берег был уже открыт, на топком спуске чернели ажурные скелеты каких-то зарослей, а чуть дальше вмерзли в лед лохматые тростники.

Архитектура здания претендовала на оригинальность: словно кто-то поставил, прижав один к другому, два не очень высоких бетонных цилиндра. В семидесятые это сооружение, наверное, напоминало о модерне и будущем, а сейчас, с железной решеткой арматуры в серой бетонной каше, что виднелась здесь и там из-под отвалившейся штукатурки, хотелось скорее сравнить его с двумя плотно прижатыми рулонами дешевой туалетной бумаги.

Внутри оказался типовой древний советский кафетерий, почему-то перегороженный еще одной стеной. Но стена-перегородка не была несущей, и прямо в нее был зачем-то встроен аквариум, где в зеленом свете кружились алые рыбки.

По ту сторону перегородки – барная стойка, когда-то коричневая под орех, а теперь побитая и потемневшая, так что видно, что это просто обклеенная фанера и прочее ДСП. Перед стойкой – круглые барные стулья с пахучими кожаными сиденьями.

Рядом в духовом шкафу крутятся, обжариваясь, куриные тушки. Черский не был голоден и редко такое ел, но почему-то от этого вида на душе становилось легче. А может, все дело в тонком и вкусном запахе, который хоть как-то скрашивал ощущение мучительного тупика, который царил в этом полутемном помещении.

Садовский плюхнулся на один из барных стульев. Малозаметный человек в светлой рубашке без единого слова поставил перед ним угловатую бутылку-параллелепипед и две здоровенные рюмки, а потом скрылся на кухне. Очевидно, это был не первый такой визит и все знали, что Садовский потребует.

Черский пристроился рядом. Он сообразил, что его тоже точно не забудут.

Между тем Садовский смотрел на него весело.

– Все-таки решил перейти из продажной журналистики в неподкупную родную милицию? – поинтересовался он.

Черский отлично понял, как дембеля, вернувшиеся на родную землю после Афгана, какое-то время тыкались, а потом… Находили себя в привычном ремесле. Организованном насилии. Не каждый был готов порвать совсем с тем, что давало так много гордости, и ночными кошмарами, чтобы найти приют на заводе или в газете. Многие попадали в криминал. А некоторые вот шли в милицию. Несмотря на горбачевское сокращение, оперативники требовались всегда.

– Нет. Четвертую власть нет смысла менять на первую, – ответил Черский. – Хотя, я вижу, тебя тут не хуже босса мафии принимают.

– Сейчас такая ситуация, что других вариантов немного. Ну невозможно сейчас бизнес без крыши вести, потому что в государстве, кроме городского водоканала, без крыши ничего не работает. Остается выбрать только правильно. Либо крыша будет черная и беспросветная, как безумная ночь, либо ярко-красная, как пожарная машина.

– Этим, я вижу, повезло, – заметил Черский. – Большинство-то под бандитами сидят. Будь у них роскошнее – шансов, думаю, у них бы не осталось. Ты же не будешь каждый день в ресторане обедать.

– Эх, журналисты! Обо всем на свете знаете только самую первую страницу. Много каким бизнесом сейчас куда выгоднее под черной крышей работать. Криминал с каждым днем умнее становится, простых быков, которые деньги ни за что берут, со через пару лет уже не останется. Теперь все стараются подражать солнцевским. Когда уже даже с точки зрения закона непонятно, что это, – еще бандосы или это уже такое элитное частное охранное агентство. Сейчас они уже не просто трясут бизнес. Они, наоборот, предлагают всякие услуги. А вот милиция предложить такие услуги не сможет. Ну скажи, разве я могу ларек конкурента поджечь?