От Александровского централа до исправительных учреждений. История тюремной системы России

До начала «прямой линии» еще остается время. Олег Всеволодович достает из ящика стола какую-то папку и показывает нам «раритеты» – надписи и подписи известных людей.

– К слову, вот этот листок с пожеланиями редакции исписал Михаил Сергеевич. Он сидел так долго, писал, думал, мял листок в руке, опять писал. Один из наших сотрудников даже сказал ему: «Вот это вас, Михаил Сергеевич, и подвело» – «Что подвело?» – «Да многословие». Так ведь обиделся потом он. А вот другой автограф – Ельцина.

На листке бумаги теснятся ряды почти печатных букв, выведенных обычной шариковой ручкой. Писавший явно старался: то ли чтобы его потом смогли сразу понять те, кто будет читать, то ли просто пытался твердо держать ручку. Но не рассчитал: не хватило места под роспись. И он тогда расписался на обороте листка, поставив свой автограф на девственной белизне пустой страницы.

Как-то неожиданно звонит телефон. Хотя на самом деле все, конечно, ожидали этого первого звонка. Часы показывают 17.00. Отчетливо щелкает клавиша диктофона. Техническая организация «прямой линии» лежит на сотрудниках редакции – журналистах Андрее Савченко и Михаиле Колотушкине. Один ведет фотосъемку, другой отвечает за качество диктофонной записи предстоящего телефонного диалога. Записанные вопросы и ответы редакция впоследствии планирует поместить в одном из номеров газеты.

– Алло! Здравствуйте! Это «прямая линия»? Меня зовут Виктор Попов я студент биофака. Я прочитал в газетах, что в колониях Иркутской области действуют средние школы и ПТУ. Вы не скажете, какой процент осужденных подпадает под такое обучение?

– В Уголовно-исполнительном кодексе есть статья, согласно которой человек, не имеющий восьми классов образования, в обязательном порядке должен учиться. А если у него среднее образование, тогда по желанию. На сегодняшний день где-то процентов сорок из тех, кто отбывает наказание в колониях нашей области, – молодежь. В связи с этим мы открываем вечерние школы. Так что если вы закончите университет – я вас приглашаю, можете прийти работать к нам.

– Спасибо, Борис Леонтьевич. Можно еще один вопрос? Какая самая строгая по режиму тюрьма в Иркутской области?

– Самые строгие – седьмая в Ангарске и двадцать пятая в Вихоревке.

– А вы сами верите в перевоспитание за колючей проволокой?

– Я могу вспомнить свой тридцатилетний опыт работы в исправительной системе. Сто двадцать с лишним человек до сих пор пишут мне письма. Ни один из них больше ни разу не попал в колонию. Но многие исправившиеся не пишут, стесняются… Может быть, этому процессу перевоспитания сегодня мешает наша бедность: в первую очередь надо накормить, одеть осужденных. Раньше нам и коллективы помогали. Особенно заводы – имени Куйбышева и «Радиан». Человек освобождался и сразу попадал на работу. А это очень важно. Представьте – человек отсидел десять-пятнадцать лет и выходит на свободу. Конечно, ему нужна адаптация. А сейчас куда он пойдет? В кооператив его не возьмут, там свои есть. Бригад коммунистического труда тоже нет… Так что сейчас тяжело, очень тяжело перевоспитывать. Но я верю в перевоспитание.

– Большое спасибо. До свидания.

Возникает недолгая пауза. Новый звонок.

– Здравствуйте, я служащий, Маркелов Андрей Геннадьевич. Вопрос можно задать?

– Пожалуйста.

– В иркутской прессе регулярно встречается фамилия журналиста, пишущего об уголовно-исполнительной системе – это Александр Наумов. В то же время я знаю, что в ряде ведомств, в том числе силовых структурах, создаются свои пресс-службы. Меня интересует, как у вас построена система информирования населения?

– Когда мы были в системе МВД, у нас не было своей пресс-службы, а пресс-служба УВД отражала в основном свои, милицейские проблемы. С этого года – когда нас передали в Минюст – пресс-служба у нас появилась. И возглавляет ее человек, которого вы только что назвали – Александр Наумов. Он, кстати, сейчас сидит вместе со мной в редакции, куда вы позвонили. Еще раньше наше управление выпускало газету «Голос», которая распространялась только внутри подразделений УИН. Сейчас, если у нас будут деньги, мы планируем открыть журнал, который бы свободно продавался в розницу…

А вот теперь, читатель этих строк – стоп! Поскольку я дошел в своих «мемуарах» до главного. Тюремный журнал, во-первых, решили назвать «Вестником УИС Приангарья». А во-вторых, делать его поручили, конечно, пресс-службе. Так я стал совмещать сразу две должности: начальника пресс-службы и главреда «Вестника». Но не зря считается, что нет худа без добра. Из приказа следовало, что журнал будет посвящен вопросам истории. А в перспективе мог встать и вопрос о книге. Ведь я уже собрал про иркутскую тюрьму намного больше фактов, чем смог их впоследствии втиснуть в упомянутую статью.

…Из окна моего кабинета в здании Главного управления исполнения наказаний видны крыши корпусов следственного изолятора. Разглядывая их, я подумал, что не нужно откладывать на завтра то, что можно начать делать сегодня. Выудив из нагрудного кармана форменной куртки шариковую ручку, я вписываю большими печатными буквами на середину чистого листа бумаги:

Глава первая

«…Бил тростью и пытал немилостиво» – «Это не тюрьмы, а вертепы разврата» – Что лучше: 30 розг или 10 плетей? – «При таком скоплении заключенных приходится почти беспрерывно топить печи…» – 26 зданий для одной тюрьмы. – «Даже каменная ограда тюрьмы два раза обрушивалась»

Итак, сначала цитата.

«Высочайше утвержденным 27?го февраля сего 1879 года мнением Государственнаго Совета, главное заведывание тюремною частью гражданскаго ведомства положено сосредоточить в Министерстве Внутренних Дел, в составе котораго для этой цели и учреждено Главное Тюремное Управление».

С этой даты, как считается, началась официальная история уголовно-исполнительной системы России. В ведение Тюремного Управления переходили все места заключения гражданского ведомства, арестантская пересыльная часть и исправительные приюты для малолетних преступников. «Учрежденное, на основании приведеннаго узаконения, Главное Тюремное Управление открыло свои действия 16-го июня». И уже одним из первых документов, родившихся в недрах новой государственной структуры, стали «Временные правила для первоначального руководства тюремным инспекторам во время командировок с целью осмотра и ревизии учреждений, входящих в состав карательной системы».

По всей стране, в разные концы империи, разъехались, выполняя распоряжение столичного начальства, тюремные ревизоры. Их задача была предельно ясной: посмотреть на местах, что же представляют в своем «физическом выражении» те самые учреждения, объединившиеся под титулом нового ведомства. Для зданий и сооружений мест заключения на тот момент не существовало каких-либо типовых проектов их воздвижения. В провинции строили «тюремные замки», полагаясь большей частью на «волю божью».

В далеком Иркутске «из казенных каменных зданий самое красивое, по странной игре случая, была тюрьма, или, как называли в Иркутске, острог. На главный фас его выходила церковь во имя Св. Бориса и Глеба, куда заключенные каждое воскресенье приходили слушать божественную службу. Острог стоял за городом, в местоположении весьма живописном».

В дореволюционной России иркутская тюрьма была одной из 12 крупнейших тюрем в стране. Чтобы представить, что это означало, достаточно привести такую статистику. В конце XIX века система мест заключения России включала: тюремные замки в губернских и уездных городах, а также тождественные с ними учреждения, носящие другие названия (уголовные тюрьмы) – 597; временные дополнительные помещения при этих тюрьмах – 6; смирительные дома – 5; Санкт-Петербургская и Московская исправительные тюрьмы – 2; дом предварительно заключения в Санкт-Петербурге и Варшавская следственная тюрьма – 2; пересыльные тюрьмы – 11; исправительные арестантские отделения, роты и полуроты – 32; подследственные аресты в Привисленских губерниях – 75; полицейские дома в Петербурге – 10, в Москве – 16. Таким образом, всего насчитывалось 767 учреждений, из которых выделялось 12 крупнейших, включая Иркутский тюремный замок. И при этом он всегда был переполнен. При наличии 700 общих мест и 11 одиночных камер усредненный однодневный состав заключенных обычно превышал 900 человек (большее количество арестантов было только в московской губернской тюрьме – в среднем до 1033 человек), а наивысший однодневный состав иной раз доходил до 1130 человек.

Иркутский «затворный замок», по стечению весьма благоприятных для местного тюремного начальства обстоятельств, соответствовал практически всем требованиям, которые поздним числом выдвинуло для означенных построек новоиспеченное Главное Тюремное Управление. До наших дней сохранился уникальный документ, определявший «общие начала для составления проектов на постройку, переустройство и расширение тюремных учреждений».

«Здания каждого тюремного учреждения должны быть, по возможности, обнесены оградой таким образом, чтобы внешняя охрана их могла быть исполняема двумя часовыми, наблюдающими каждый за двумя сторонами ограды.

В тюрьму должен быть один вход…

Внешний вид зданий должен быть сообразован с необходимостью облегчения надзора. В виду сего всякие выступы в зданиях, нарушающие прямолинейность их стен, представляются нежелательными.

Все тюремное помещение должно состоять: а) из жилых квартир чинов управления и надзора; б) из помещений, предназначенных для потребностей администрации тюрьмы; и в) из собственно арестантских камер, с принадлежащими к ним хозяйственными помещениями и больницею.

Помещения для жилья служащих (смотрителя, надзирателей, надзирательниц, фельдшера) должны быть устраиваемы, по возможности, вне всякой связи с прочими тюремными помещениями…

Административныя помещения (помещение для привратника и караула, контора, комната свиданий) должны быть устраиваемы также по возможности отдельно от собственно арестантскаго корпуса и располагаемы таким образом, чтобы ближе всего к главному входу в тюрьму были размещены привратник и военный караул…

В собственно арестантских помещениях должны быть строго разграничиваемы между собою мужчины от женщин. Если последния не могут быть выделены в особое здание, то во всяком случае между мужским и женским отделениями не должно быть никакого внутренняго сообщения, и каждому из них должен быть предоставлен особый двор, на который и должны выходить окна подлежащаго отделения…

Арестантов одного и того же пола должно, по возможности, разграничивать по поводам их содержания, т. е. различая в этом отношении следственных и подсудимых от срочных, и тех и других от пересыльных. Этих последних желательно помещать таким образом, чтобы они не входили в соприкосновение с местными арестантами, для чего и размещать их, напр., в подвальных этажах, вблизи от входа в арестантския камеры, рядом с военным караулом, где оный находится внутри тюремной ограды и т. п.

Больница должна быть устраиваема в особом здании, преимущественно по барачной системе…

Мастерские должны быть устраиваемы лишь для тех ремесл, которыя требуют особых каких-либо приспособлений или по другим каким-нибудь причинам не могут быть исполняемы в камерах, например, кузнечная или слесарная мастерския, которыя желательно помещать в подвальном этаже. Вообще же необходимо пользоваться для мастерских самыми арестантскими камерами, приспособляя в общих камерах нары с таким разсчетом, чтобы оне на день могли быть поднимаемы и прикрепляемы к стене.

Точно также не должно быть устраиваемо и особых столовых, так как для этой цели могут быть обращаемы корридоры, нередко очень широкие, или же арестанты могут принимать пищу по камерам.

Особые церкви могут быть устраиваемы… лишь в тех случаях, когда на этот предмет имеются достаточныя частныя пожертвования. В противном же случае необходимо ограничиваться устройством молитвенных комнат…

Кухни, пекарни, квасоварни и кладовыя должны быть помещаемы в нижнем и, преимущественно, подвальном этаже тюремнаго здания и с возможностью доставлять в оныя припасы непосредственно с тюремнаго двора.

Прачешныя… должны быть устраиваемы в одном помещении с банею… причем желательно ставить прачешное и банное здание с таким разсчетом, чтобы от женскаго отделения тюрьмы мог быть доступ в оное не чрез посредство мужского двора.

Ретирадныя места должны быть устраиваемы внутри тюремнаго здания, в концах корридоров, по вывозной или бочечной системе».

Есть все основания полагать, что история возникновения в Иркутске тюрьмы берет начало от самых первых лет существования острога. Когда в 1670 году государев человек Андрей Барнышев задумал расширить поселение, основанное 9 лет назад, острог Иркутский представлял собой весьма небольшую обжитую территорию, огороженную укрепительным валом. Фактически в тот год было отстроено совершенно новое, более обширное, с несколькими угловыми, проезжими и жилыми башнями поселение. Появились воеводский двор, хлебные амбары, деревянная церковь в «срединном месте» острога. Для защиты «государева дела» отстроили и таможенную избу, учинив в составе таможни служилых работников для «управы на сильных людей». А за Ангарою, на «сторонней речке Кае», отсыпали запруду и поставили мельницу.

Среди прочих строений появилось в остроге и затворное помещение. Сюда помещали заложников, которых потом обменивали на ясак – «аманаты». Можно представить, какой смертельный ужас наводило на ясачных людей одно только упоминание о таком застенке. По свидетельствам очевидцев, дошедшим до наших дней в летописях, «кормили заложников солью, а пить не давали, оставляли зимою без платья».

В те же годы появилась острожная подземная темница. Ее использовали в борьбе с тем, что можно было бы назвать инакомыслием. Именно в таком контексте упоминает о ней иркутская летопись начала ХVIII века. Вице-губернатор Жолобов, в ответ на обвинение его в лихоимстве и взяточничестве со стороны дворянина Литвинцева «приказал вести его в застенок, где бил его тростью своими руками и пытал немилостиво».

Скорее всего, затворные помещения редко пустовали. Тем самым порождая еще большее всевластие «имущих людей», наводняя поселение страшными слухами, которые уже не могли удерживаться в границах одних городских стен. Проблемы казнокрадства и притеснения ясачных людей в Сибири по – своему аукнулись в специальном царском указе 1695 года. Он запрещал «посольским людям и воеводам, и всяким чиновникам носить богатое платье, поскольку, как стало известно на Москве, служилые люди в Сибири одеваются в бархатные, парчевые, золотом и серебром перетканное платье, в каких при дворах ходят только первые люди, да и то только по праздникам».

С освоением края и становлением Иркутска как торгово-административного центра в Восточную Сибирь хлынули потоки ссыльных. Необходимость регулировать их передвижение потребовала строительства в городе вполне «самодостаточного тюремного острога». Такое здание появилось в Иркутске в середине XVIII века на окраине города недалеко от Ангары. Первая иркутская тюрьма, имея «многое число комнат», являла собой самое большое деревянное здание в городе.

Для прокормления колодников из казны не выделялось никаких средств. Обязанность содержать их государство возложило «на людей, приведших их и на их хозяев». Отбывалась же такая обязанность из рук вон плохо. Правительство вынуждено было даже «дозволять арестантам снискивать себе пропитание милостынею». По свидетельствам современников, в Москве колодники отпускались на связке для прошения милостыни в одних верхних рубахах, у многих от ветхости рубах и «раны битые знать». Еще и сенат в 1749 году усмотрел, что многие колодники «необычайно с криком поючи, милостыни просят, також ходят по рядам и по всей Москве по улицам». Такие необычные процессии, нарушая общественное спокойствие, порождали в среде обывателей самые разноречивые чувства. Но больше напуганные непотребным видом попрошаек, горожане чаще всего обходили их стороной. Сами же арестанты однажды послали царю прошение скорее решать их дела, «чтобы нам, твоим сиротам, голодною смертию не умреть».

Скудность средств, поступавших на содержание тюремных дворов, порождала еще одну проблему. В 1767 году князь Вяземский доносил, что в некоторых тюрьмах, приближенных к Москве, «теснота превеликая, крыши ветхи и грозят обрушиться». Но даже через сто лет положение оставалось критическим. Так, в 1876 году один из высших чиновников, считавшийся специалистом по тюремному делу, подал Александру II записку о положении тюремных преобразований в России. В этом документе он называл тюрьмы не пенитенциарными учреждениями, а вертепами разврата. И предлагал призвать известного бельгийского тюрьмоведа Стевенса и не менее известного шведа Барга и их помощью устроить образцовую тюрьму «где-нибудь на Ладожском озере».

Следует заметить, что для столь нелестной оценки положения дел в тюремном ведомстве были все основания. В своей книге «Каторга и поселение на острове Сахалине», изданной в 1903 году, Н.С. Лобас писал, что местная тюрьма «построена из сырого леса, не имеет фундамента, плохо прокопчена и в большинстве не оштукатурена». Всю меблировку камер составляли «сплошные нары, под которыми скапливалась масса грязи, полы со щелями, в которые при мытье камер стекала вся грязь, образуя в подпольном пространстве целые клоаки, состоящие из жидкой вонючей грязи». В том же году досталось и представителям тюремной администрации, которым В.М. Дорошевич дал такую характеристику: «Смотрители тюрем – это по большей части люди, выслужившиеся из надзирателей или фельдшеров. Полное ничтожество, которое получает вдруг огромную власть и ею «объедается». По уставу он каждую минуту своей властью может дать арестанту до 30 розг или до 10 плетей».