Основы этнополитики

– «У чистых видов воспроизводительные органы, конечно, находятся в совершенном состоянии, и, однако, при скрещивании эти виды производят или мало потомства или совсем не производят его. У гибридов, с другой стороны, воспроизводительные органы неспособны выполнять свою функцию, как это можно ясно видеть по состоянию мужского элемента как у растений, так и у животных, хотя самые органы вполне совершенны по строению, насколько об этом позволяет судить микроскоп»[76 - Там же, с. 411.].

Если исходить из этой биологической данности, смешанные этносы и вторичные расы вообще не должны были бы существовать, неуклонно вымирая в ближайших поколениях. А гибридные вкрапления в гомогенном («чистом») этносе, возникшие путем смешанных браков, либо должны быть бесплодными, либо, ассимилируясь путем дальнейших браков с представителями чистого этноса, должны в конечном итоге растворяться в нем до полной утраты инородных признаков.

Надо полагать, что во многих случаях именно так дело и происходило, и происходит. К примеру, науке вообще неизвестны выжившие представители смешанных браков европейцев с австралоидами-аборигенами. Зато известны настолько многочисленные случаи бесплодности метисов и мулатов, что это представляет признанную научную проблему. Потомство от европеоидов (мужчин) и азиаток или американоидок (женщин) зачастую нельзя получить иначе как кесаревым сечением, поскольку форма черепа гибридного плода не соответствует расовому строению костей таза матери (см. гл. 1.1), такое потомство нередко отягощено сложными болезнями, генетическими повреждениями, в том числе психическими. В этногенезе древнейших китайцев принимали некоторое участие не только монголоиды, но и европеоиды (например, легендарное племя «ди», «динлины»), в дальнейшем растворившиеся без следа. И так далее.

С другой стороны, Дарвин, все же, осторожно оговаривается:

«Принимая во внимание все установленные факты по скрещиванию растений и животных, можно заключить, что некоторая степень бесплодия, как при первом скрещивании, так и у гибридов, является весьма распространенной, но при теперешнем состоянии наших знаний ее нельзя считать абсолютно всеобщей»[77 - Там же, с. 420.].

И в другом месте он также делает важную оговорку: «Что касается того, почти общего, правила, что виды при их первом скрещивании оказываются бесплодными, чем и отличаются столь замечательно от разновидностей, которые почти всегда плодовиты при скрещивании»[78 - Там же, с. 686.]. Некоторая степень, которую нельзя считать абсолютно всеобщей… Почти общего; почти всегда… Но мы-то ведь уже знаем, к чему могут с течением лет и поколений привести мельчайшие исключения, тончайшие изменения, отклонения от всеобщей нормы! Особенно, если в дело вступает человеческая воля.

Дарвин приводит замечательный пример, когда упомянутая воля ведет к появлению «прекрасных уродов», которые не могли бы выжить в естественных условиях. Обратившись к своим излюбленным голубям, он предъявляет нам искусственно выведенного тупоклювого турмана, птенец которого своим крохотным, почти без выступа клювиком не способен пробить скорлупу собственного яйца, и каждое (!) яйцо поэтому специально разбивается вручную голубятниками-селекционерами. Понятно, что без вмешательства человека такая порода вся без исключения погибла бы в первом же поколении.

Есть, надо полагать, такие породы и среди народов мира, способные жить-выживать только в антропогенной обстановке. Размножившись до некоей критической массы, они образуют не только отдельные более или менее цельные этносы (хотя и смешанного происхождения), как эфиопы или евреи, но и численно весьма значительные вторичные расы, к каковым относят, например, латиноамериканцев, латиносов (самоназвание: метисы).

Однако прошло время, и Дарвин, обратясь к проблеме скрещивания у человека, сделал в новой книге «Происхождение человека и половой подбор» (1871) принципиально новые заявления:

– «Даже если бы удалось впоследствии доказать, что все человеческие расы совершенно плодовиты между собою, то и в этом случае тот, кто по другим причинам склонен признавать их различными видами, мог бы с основанием доказывать, что плодовитость и бесплодие не представляют надежного мерила видового различия»;

– «Полная плодовитость при скрещивании человеческих рас, если она будет установлена, не может безусловно возбранить нам признавать эти расы различными видами»[79 - Дарвин Ч. Происхождение человека и половой подбор. – СПб., изд. В. И. Губинского, 1908. – С. 157, 158.].

Можно ли считать такое смешение по своим результатам – порчей расы, этноса? Ухудшением, так сказать, породы? С точки зрения Дарвина – да, несомненно.

Хорошо знакомый с практическим животноводством Англии, Дарвин отмечал: «Результаты, достигнутые английскими животноводами, всего лучше доказываются громадными ценами, уплачиваемыми за животных с хорошей родословной, которые вывозятся во все концы света». И при этом он подчеркивал как главный вывод, объясняющий невероятный успех английских селекционеров: «Улучшение ни в каком случае не достигается скрещиванием различных пород: все лучшие животноводы высказываются решительно против этого приема, практикуя его разве только в применении к близким между собой подпородам»[80 - Дарвин Ч. Происхождение видов. С. 64.].

Таким образом все разглагольствования адептов политкорректности, толерантности и демократии без границ о том, что расовое и этническое смешение ведет, якобы, к возникновению необычайно красивого, здорового и талантливого потомства, есть, с точки зрения дарвинизма, безответственная и глупая болтовня невежд[81 - Вот любопытный пример, красноречиво опровергающий подобные домыслы о якобы биологической пользе смешения рас. Как пишет доктор биологических наук Сергей Пашутин: «У евреев ашкенази (евреи с европейскими корнями) были выявлены более серьезные генетические заболевания по сравнению с евреями сефардами (евреи, родившиеся на Ближнем Востоке и в Северной Африке). В частности, от 10 до 12 процентов еврейского ашкеназского населения, обследованного в Израиле и Соединенных Штатах, обладают высокой предрасположенностью к шизофрении, тогда как в целом для белой популяции США этот показатель не превышает одного процента» (Лекарства по-разному влияют на представителей разных народов. – Вести от ПРОТЭК. Ежемесячная специализированная газета, №9 (85), сентябрь 2006). Такова цена, которую евреям, представителям вторичной расы, приходится платить за смешение с чистыми европеоидами.].

В подобных спорах частенько всплывает «хрестоматийный пример»: мол у эфиопа по имени Абрам взял да и вырос правнук – гениальный русский поэт. Отсюда делаются далеко идущие выводы, в том числе о пользе цветной миграции и смешанных браков. Что ж, ответим подобным спекулянтам раз и навсегда.

Пушкина, в жилах которого текло 65% русской крови (пятеро из восьми предков в четвертом колене – чисто русские люди, еще двое – представители европейских народов), разумеется, следует считать русским хотя бы уже по этому факту. Но дело не в этом.

Пушкин – исключение такой немыслимой редкости, такой, извините за тавтологию, исключительности, которая только подтверждает правило. Если бы от смешения кровей происходила генетическая польза, а не вред, если бы цветная примесь к белым народам сопровождалась, как правило, подобным благотворным эффектом, то сегодня в Америке на каждом углу должны были бы стоять гениальные в той или иной области люди. Толпы гениев должны были бы бродить также по предместьям Парижа, радуя мир великими стихами и иными творческими достижениями. Но они, вместо этого, почему-то громят витрины и жгут автомобили «коктейлем Молотова».

В том-то все и дело: абрамов в мире миллионы, чернокожих и мулатов – миллиарды, а Пушкин как был, так и остается одним-единственным бесподобным исключением. Вне всяких сравнений…

Встает, однако, вопрос: если изначальные расы давным-давно все раздробилась на чистые этносы посредством изменчивости и расхождения признаков, а чистые этносы впоследствии перемешались, образовав гибридные этносы и вторичные расы, то можно ли вообще говорить о присутствии на Земле чистых рас? Не исчезли ли они уже вовсе?

Исчезает ли раса? Возможно ли самоочищение расы и этноса?

На эти вопросы также во многом отвечает увлекательная работа Дарвина. Завзятый эмпирик, истинный естествоиспытатель, он обращается прежде всего к опыту. А страстный голубятник, он берет близкий ему пример. И вот что получается.

Прежде всего, Дарвин обращает наше внимание на необычайное разнообразие пород (разновидностей) голубей, выведенных за ни много ни мало три тысячи лет искусными голубятниками. Вот что он пишет.

«Я разводил все породы, какие только мог купить или достать, и получал шкурки, которые мне любезно посылали с различных концов света, в особенности из Индии достопочтенный У. Эллиот и из Персии достопочтенный Ч. Мэррей… Разнообразие пород поистине изумительно. Сравните английского карьера с короткоклювым турманом и обратите внимание на удивительное различие их клювов, определяющее и соответствующее различие в форме черепов. Карьеры, в особенности самцы, отличаются также особенным развитием мясистых наростов на голове; и это сопровождается сильно удлиненными веками, очень большими наружными отверстиями ноздрей и широким расщепом рта. Короткоклювый турман имеет клюв, напоминающий своим очертанием клюв снегиря, а обыкновенный турман отличается своеобразной унаследованной привычкой летать очень высоко, тесной стаей и падать с высоты, кувыркаясь через голову. Испанский или римский голубь (Runt) – очень крупная птица с длинным, массивным клювом и большими ногами; некоторые из подпород этой птицы имеют очень длинные шеи, другие – очень длинные крылья и хвосты, а третьи – своеобразно короткие хвосты. Индейский или польский голубь (Barb) сходен с карьером, но вместо длинного клюва имеет очень короткий и широкий клюв. У дутыша (Pouter) очень удлиненное тело, крылья и ноги; его сильно развитый зоб, который он с гордостью надувает, вызывает изумление и даже смех. Голубь-чайка (Turbit) имеет короткий конический клюв и ряд взъерошенных перьев, тянущийся вдоль груди: у него привычка постоянно слегка раздувать верхнюю часть пищевода. У якобинского (Jacobin) – перья сзади вдоль шеи настолько взъерошены, что образуют род капюшона; сверх того, у него, соответственно с его размерами, – удлиненные перья крыльев и хвоста. Трубач (Trumpeter) и пересмешник (Laugher), как указывают самые названия, воркуют совершенно иначе, чем другие породы. У опахальчатохвостого или трубастого (Fantail) в хвосте тридцать или даже сорок перьев вместо двенадцати или четырнадцати – числа, нормального для всех представителей обширного семейства голубей; перья эти всегда распущены и стоят так прямо, что у хороших представителей голова и хвост соприкасаются; копчиковая железа совершенно атрофирована. Можно было бы перечислить и еще несколько менее резко выраженных пород…

В итоге можно было бы набрать около двадцати различных голубей, которых любой орнитолог, если бы ему сказали, что эти птицы найдены в диком состоянии, признал бы за хорошо выраженные виды. Мало того, я не думаю, чтобы какой-либо орнитолог отнес бы английского карьера, короткоклювого турмана, испанского голубя, индейского голубя, дутыша и трубастого к одному и тому же роду, тем более, что в каждой из этих пород он усмотрел бы несколько подпород с вполне наследственными признаками, или видов, как он назвал бы их»[82 - Там же, с. 52—54.].

Итак, три тысячи лет искусственного отбора (ускоренного, форсированного, по сравнению с естественным) – селекции – дали весьма внушительный результат в виде пары десятков разновидностей, которых зачастую даже специалистам трудно отнести к единому виду. Это ли, казалось бы, не разрушение, не распыление, если так можно выразиться, «голубиной расы»!

Дарвин подчеркивает, что никакие изменения в этой самой расе не были бы возможно только по человечьему хотению, если бы природа не предоставила такой возможности. Ибо «человек… может действовать посредством отбора только на слабые уклонения, доставляемые ему природой. Никогда, конечно, не пришло бы ему в голову получить трубастого голубя, пока он не увидел голубя с необычно, хотя и в слабой степени развитым хвостом, или дутыша, если бы ему не попался голубь с несколько ненормально развитым зобом; и чем необычайнее и ненормальнее были эти особенности, тем скорее они могли остановить на себе его внимание»[83 - Там же, с. 72—73.]. То есть, человек действовал в направлении, предоставленном природой, но достиг при этом разительных по своим отличиям результатов!

Казалось бы, эти результаты, коль скоро они обусловлены самой природой, должны быть необратимы. Ан, нет!

Дарвин ставит исключительной важности эксперимент, полностью отвечающий на поставленные вопросы:

«Я произвел скрещивание белых трубастых, передающих свои признаки с замечательным постоянством, с черными польскими (Barb), – а оказывается, что сизые разновидности этой птицы так редки, что мне неизвестно ни одного примера такой окраски в Англии, – и гибриды получились черные, бурые и пятнистые. Я произвел также скрещивание польского (Barb) с пегим (Spot); эта последняя птица – белая с рыжим хвостом и рыжим пятном на лбу и также передающая свои признаки с замечательным постоянством: гибриды были темносерые и пятнистые. Я произвел тогда скрещивание между помесями трубасто-польскими и помесями польско-пятнистыми, и получилась птица превосходной сизой окраски с белым надхвостьем, двойной черной полосой на крыльях и полосатыми с белой оторочкой хвостовыми перьями, совсем как у дикого скалистого голубя! Мы можем объяснить себе эти факты, исходя из известного принципа возврата к прародительским признакам, только допустив, что все домашние породы произошли от скалистого голубя»[84 - Там же, с. 57.].

Таким образом, все разнообразие потомства одной расы, полученное в результате трехтысячелетней изменчивости и расхождения признаков, нивелировалось и привело к восстановлению исходного типа всего лишь в два этапа смешения разновидностей! Голубиная «изначальная большая раса» (скалистый голубь) восстановилась за каких-то два поколения!

Применительно к нашей теме это означает примерно следующее: если в брак вступят особи, допустим, русско-немецкого и украинско-финского происхождения, их потомки просто-напросто восстановят кроманьонский тип во всей его чистоте и красоте. В этом, кстати говоря, и состоит секрет отмечаемой учеными гомогенности русского народа и его максимальной (по сравнению со всеми другими народами Европы) приближенности к исходному нордическому, кроманьонскому типу. Вместе с тем, значительный антропологический разброс, вариативность русской типажности есть хороший признак, ибо, по Дарвину, «потомки какого-нибудь вида будут иметь тем более успеха, чем разнообразнее будет их строение»[85 - Там же, с. 174.].

Итак, не говоря уже о том, что прямое потомство кроманьонца сохранилось как в вообще неизменном виде (по данным краниологии, это корсиканцы, баски, гуанчи и берберы), так и в виде ядра чистых этносов, получившихся путем изменчивости и расхождения признаков (скандинавы, представители угро-финской этнической группы, русские и славяне вообще, германцы и мн. др. этносы нордической расы, многообразные потомки кельтов и т.д.), но при этом кроманьонская раса еще и непрерывно восстанавливается путем смешанных браков между потомками народов «кроманьонского извода».

То же самое происходит и на уровне отдельных этносов, имеющих изначально «чистое» происхождение. Так, в результате смешения потомства от русских субэтносов, допустим, белорусов, поморов, казаков, семейских, собственно русских и т.д., в итоге получаются в чистом виде русские с полностью идентичной биологической этничностью. Таким образом, результат дивергенции, происходивший столетия тому назад, нивелируется и приводит к «реверсии» – восстановлению изначальной чистоты популяции.

Наконец, нельзя забывать о таком явлении, как вытеснение рецессивных генов доминантными. Если в одном из отдаленных поколений чистого этноса произошел подмес крови от инородца, то в дальнейшем, если его потомство вступало в брак с представителями этого же этноса, то инородческие черты тускнеют и стираются, становятся практически неразличимыми.

«Чистая раса», «чистый этнос» – не миф, а неизменная в веках реальность.

Дарвин – величайший ученый всех времен, его творческое наследие нетленно. Отрадно сознавать, что оно помогает искать и находить истину на нашем непростом пути.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ПРОТОРАСЫ И РАСОГЕНЕЗ

2.1. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА – ПО-ПРЕЖНЕМУ ПРОБЛЕМА

Расы человека, как и подвиды животных, являются категориями,

то есть сущностями, биологическими.

    В. В. Гинзбург, Т. А. Трофимова.
    «Палеоантропология Средней Азии»

Доисторический период вовсе не прожит людьми давным-давно.

Он все еще здесь, с нами.

    Грэхем Кларк, археолог, Кембридж

Ничто не возникает из ничего. Различные расы, даже основные изначальные, появились не на пустом месте: им предшествовали некие проторасы, это очевидно.

Таким образом, ответ на вопрос о происхождении и сущности рас прямо зависит от концепции происхождения людей на Земле.

Проблема в том, что на сегодня не существует общепризнанной теории происхождения человека и, соответственно, рас.

В более или менее освоенном учеными времени развития биосферы имеется разрыв от 8 до 5 млн лет тому назад. Никто точно не знает, что и где тогда происходило. Парадокс в том, что гипотетический момент появления протолюдей на планете некоторые современные ученые относят именно на этот период[86 - Перевозчиков И. В., Хрисанфова Е. Н. Антропология. – М., 1999. – Сс. 41, 45.].

Понятно, что такой пробел в палеонтологической летописи, относящейся к колыбельному возрасту человечества, просто аннигилирует любые научные концепции о его зарождении и т.н. эволюции с такой же легкостью, как и допускает любые ненаучные домыслы на этот счет. Происхождение человека от обезьяны становится так же допустимо, как инопланетный десант или акт божественного творения. И так же недостоверно.

К сожалению, подобные удручающие лакуны в познании существуют и в отношении ряда более поздних периодов существования биосферы.