Клуб частных расследований. Сезон 3

– Дашенька, это очень специфическая тема. Скажу только, что в любом случае вместилищем болезни является человеческий мозг. Нередко, погружая пациента в глубокий сон, удаётся разблокировать неработающие его участки и добиться неплохих результатов.

– И как же вы его погружаете в глубокий сон?

– Для этого существует гипноз, имеются специальные методики подавления бунтующего сознания, позволяющие вернуть психику человека в норму.

– И что же, любого человека можно ввести в гипнотическое состояние?

– Практически любого. Лишь очень немногие люди обладают способностью сопротивляться воле гипнотизёра.

– И вы обладаете такими гипнотическими возможностями?

– Да, – чуть помедлив, ответил Виктор Павлович, – обладаю. Это ведь моя специальность.

– И что же, вы, к примеру, можете меня загипнотизировать против моей воли?

– Думаю, что смогу, но не стану этого делать. Поверьте, у вас нет причин меня опасаться.

Так в разговорах они незаметно дошли до скамейки, на которой обычно Даша читала во время дневных прогулок. Время пролетело незаметно. И когда оно подошло к обеду, они с обоюдным сожалением попрощались, договорившись встретиться завтра на этом же месте.

3

Виктор Сикорцев родился в Казани, в богобоязненной семье обедневшего помещика, которая вынуждена была расстаться с родовым гнездом и перебраться в город. Имение было вовремя продано, деньги предусмотрительно вложены в банк, что позволяло иметь небольшую ренту. На эти деньги скромно жили двое взрослых и ребёнок. Шли годы. Мальчишка рос, окончил гимназию и поступил в местный университет на медицинский факультет.

По окончании учёбы Виктор несколько лет проработал в городском доме призрения за душевнобольными, где приобрёл немалый опыт, а затем вернулся в университет, куда к тому времени был приглашён некто Владимир Михайлович Бехтерев, молодой, но уже довольно известный специалист в области изучения психических состояний человека. Столичный профессор организовал новую кафедру, при которой была психофизиологическая лаборатория, где и продолжил свою работу Виктор.

По удивительному стечению обстоятельств они появились на свет божий в один год, совпали даже число и месяц рождения. Возможно это обстоятельство, но, скорее всего, некоторая схожесть характеров, умение Сикорцева нестандартно мыслить и аналитический ум Бехтерева способствовали постепенному сближению молодых людей. Виктор стал частым гостем в доме своего непосредственного начальник, где под молчаливым присмотром его жены Наташи они могли часами говорить о феномене человеческого мозга, о непостижимости природы сознания.

Одним воскресным днём, уже ближе к ночи, после хорошего ужина, за которым был опробован новый сорт водки, разговор зашёл о предназначении человека. Говоря об этом вечном предмете философских прений, нельзя было обойти стороной причину возникновения человека – вершины живого мира. При этом Бехтерев был согласен с теорией эволюции Чарльза Дарвина, а Сикорцев разделял взгляды каббалистов, утверждавших, что всё вокруг нас, включая человека, это результат некоего одномоментного Действия.

– И кто же, по вашему, совершил это ваше действие? – спрашивал в сердцах Бехтерев.

– Бог, – терпеливо отвечал Сикорцев, – только ему под силу было совершить такое.

– Да что вы говорите эдакое, батенька! – возмущался Владимир Михайлович. – А как же быть со всемирной историей? С археологией, наконец? Как быть с нашим прошлым, с миллионами лет, оставшимися позади?

– С нашим прошлым, увы, мы вынуждены жить, – усмехался в ответ на на это Виктор Павлович, – выбор-то у нас небольшой. А что касается миллионов лет, так и время, простёртое в необозримое прошлое, родилось в тот самый момент, когда мир наш появился на свет божий. Кстати, как можно объяснить необходимость появления человеческого сознания в нём? Вы же понимаете, что прямой необходимости для планеты в этом никогда не было, а человек, как вид, выжил бы, даже имей он чуточку меньше мозгов. Homo sapiens ведь достаточно сильный примат.

Молодой профессор, не ожидавший такого вопроса, задумался. Сикорцев, покачивая ногой, с улыбкой смотрел на заведующего кафедрой и лабораторией психических расстройств. Наконец Бехтерев нехотя произнёс:

– Согласен, батенька, необходимости в этом для человека не было. Это узкое место в теории Дарвина.

– Конечно узкое! Это же придумать нужно было такое: слепой случай во главе угла и бесцельное существование человека в перспективе. Нет уж, увольте! По мне гораздо гуманнее и привлекательнее идея креационизма, хотя, не стану спорить, и к ней есть много вопросов.

– От вашей каббалы, дорогой Виктор Павлович, за версту несёт плохо скрытой религией. А там, где религия, нет места науке, и лично меня это не устраивает совершенно. Что же в отношении сознания, то, по моему разумению, мы находимся в самом начале непростого процесса изучения этого феномена. Мне совершенно ясно, что его наличие связано с особым устройством нашего мозга. Иначе и быть не может… Именно мозг является генератором сознания, но как это работает, в настоящее время, увы, мы даже не догадываемся. Но я почему-то уверен, что пройдёт время, и знания, полученные на пути его изучения, изменят в будущем и самого человека, и мир вокруг него. Собственно, для этого и создана, если разобраться, наша лаборатория. Вы ведь согласны с этим?

– Отчасти да, согласен. Но что вы скажете о душе человеческой? Ведь именно её наличие, прежде всего, и отличает человека от животного. Она скрыта в глубинах сознания? Или где-то ещё?

Владимир Михайлович поднялся с кресла и задумчиво прошёлся по комнате. Это всегда было признаком того, что заданный ему вопрос не прост и требует времени для поиска ответа на него. Наконец, он остановился перед сидящим на диване Сикорцевым:

– А как бы вы сами определили, что такое душа? Ведь без чёткого понимания того, что представляет собой предмет дискуссии, она сама по себе теряет смысл. Так что же такое, по-вашему, есть душа человеческая?

Виктор Павлович словно ожидал, что дело примет такой поворот, и это его не смутило. Он рассмеялся и ответил сразу же, не задумываясь:

– Признаться, сам над этим долго думал, но так и не смог найти ответ, который бы меня устроил. Не подумав, я бы сказал, что это проявление, отзвук Бога в человеке, но порой смотришь на иного и понимаешь, что божественная благодать явно прошла мимо этого венца природы. Зато в мире животных иногда можно наблюдать такое, что иначе как наличием души, пусть даже примитивной, не объяснить.

Тогда, может это результат борьбы за человека Бога и его Оппонента? Их отражение в нём? Это, пожалуй, ближе к теме нашего разговора, но, боюсь, тоже не удовлетворит ни вас, ни меня. В особенности вас, поскольку здесь, как вы говорите, нет науки. Да и как можно привязать её к такому тонкому предмету?

– Да, непросто… Несомненно одно: сознание и душа это взаимосвязанные категории, изучать которые несомненно следует, и гипноз один из тех немногих инструментов, которые приблизят раскрытие тайны бытия.

Сегодня утром, кстати, имел удовольствие наблюдать за тем, как мастерски вы провели сеанс массового гипнотического воздействия. Признаюсь, был потрясён. Вы – талантище, мой друг. У меня на глазах преображались люди, менялась их суть, иными становились устремления. Я глубоко уверен в том, что гипнозом, в том числе коллективным, со временем можно будет не только лечить многие психические расстройства, но и, если можно так выразиться, улучшать природу человеческую.

Вот вы, Виктор Павлович, как практикующий врач, можете сказать, что происходит во время гипнотического воздействия с человеком? Меняется ли при таком воздействии то, что мы называем душою? Случалось ли вам хотя бы единожды ощутить её у пациента во время сеанса?

– Не знаю даже, что ответить…, – задумался Сикорцев. – Возможно… Весьма вероятно… Хочу заметить, друзья мои, что я и сам меняюсь под час сеанса гипнотерапии. Никогда не признавался в этом, но сейчас откроюсь: не только наши испытуемые находятся в состоянии какого-то транса, но и сам я словно на время ухожу из этого мира. И там, в странном многоцветьи, мне приходится выбирать источник силы. И это каждый раз происходит по- разному. Иногда возникает впечатление, будто бы в это время невольно касаешься чего-то огромного, потустороннего, такого немыслимо прекрасного, что не хочется возвращаться обратно, хочется остаться там навсегда…

Но порою бывает и так, что приходится соприкасаться с чем-то холодным, жутким, но при этом также невероятно могущественным. От него уходить обратно очень сложно, он словно высасывает из тебя все жизненные силы. И, кстати, мои подопечные во время сеансов в зависимости от того, с кем я контактирую, тоже чувствуют себя по-разному.

Профессор с недоумением смотрел на взволнованного Сикорцева:

– Вы об этом, батенька, никогда не говорили… Виктор Павлович, вы уверены, что всё это не ваши фантазии, вызванные попросту напряжением мозга во время гипнотического сеанса?

– Увы, нет! Когда я ощутил это впервые, мне тоже пришла в голову такая же мысль. Но потом, когда опытов стало больше, стало ясно, что сознание во время сеансов покидает моё тело точно так же, как и моих пациентов. Не могу знать, где происходит их взаимодействие, но совершенно точно не в нашем мире. Трудно подобрать подходящие слова для описания того, что я вижу во время гипнотического сеанса. И, признаться, это чем дальше, тем больше волнует меня.

И знаете, во мне всё больше крепнет уверенность в том, что во Вселенной не мы одни обладаем живым сознанием. Где-то невообразимо далеко есть миры, очень похожие на наш.

– И что же, вам приходилось видеть их во время сеансов?

– Да, приходилось, хотя я понимаю, что в это трудно поверить. В особенности меня привело в замешательство общение с некими существами, которые внешне напоминают нас, но мораль которых основана на совершенно иных принципах. Во главу угла общественного устройства там положен принцип главенства всего общества, а жизнь отдельно взятого существа имеет ценность только с точки зрения полезности её для всего социума. Нет пользы – нет и смысла в поддержании такой жизни. И я так понял, что такие особи в том мире подлежат стерилизации, уничтожению, попросту говоря.

– Да, я гляжу, вы изрядный фантазёр, батенька! Нечто подобное о вселенской жизни я уже имел возможность слышать во время своего короткого визита в Калугу от одного тамошнего учёного – самоучки. Запамятовал его фамилию… И где же находится эта ваша цивилизация? Отчего, не к ночи будь сказано, мы не знакомы с ней? Что заставляет их скрываться?

Сикорцев был удивительно серьёзен, что не вязалось с тем, о чём он рассказывал:

– Владимир Михайлович, я понимаю, что говорю странные вещи, подлинность которых невозможно доказать. Разве что вы сами согласитесь принять участие в моём гипнотическом сеансе. И в самом деле, отчего бы вам не рискнуть? Ведь ни один из моих пациентов до сих пор не пострадал от этого. Тогда вы сами имели бы возможность убедиться в том, что мои слова не просто фантазии.

Владимир Михайлович поймал настороженный взгляд жены. Наталья незаметно подмигнула ему и вскользь прижала палец к губам: молчи, дескать, не реагируй. Бехтерев откашлялся и неожиданно для себя спросил:

– И что же, Виктор Павлович, вам приходилось бывать у этих существ?

Каково, интересно, там?

Сикорцев словно ждал этого вопроса. Он коротко взглянул на хозяина дома, на его жену и, не задумываясь, ответил:

– Да, вынужден признаться, что мне однажды пришлось, как бы глазами одного из них, увидеть мир, в котором они живут. Это случилось, примерно, год назад во время очередного сеанса гипнотерапии. Признаться, я до сих пор не могу понять, что это было: то ли случившийся вдруг глубокий сон, то ли результат непонятной работы мозга во время гипнотерапии. Но весьма вероятно также, что это могло быть попросту галлюцинацией, следствием обычного переутомления.

Насколько я понял из ментальной информации, существо это мужского пола принадлежало к той узкой прослойке общества, которых здесь, у нас, называют учёными. Он просил называть его д’Ункас. Я не знаю каким образом, но мы с ним как-бы поменялись телами. Он в моём имел возможность познакомиться с Землёй, а я в его – с планетой, именуемой Тамира.

Эти существа, кстати, я повторюсь, очень похожи на людей, за исключением разве что формы ушей, разреза глаз, фактуры волос и каких-то иных мелочей, которые я мог заметить лишь вскользь, и которые по этой причине не сохранились в моей памяти. Они имеют, примерно, наш рост, так же сложены и похоже одеты: куртки, брюки, сапоги.