В тишину отправленные

Пыхайло: – Всё правильно. И говоришь ты, как на митинге, высокими словами. Мне, если честно, дешёвые обещания, лозунги и реклама набили оскомину. Это я не о тебе, конечно, говорю. О нашей жизни, о тех, кто пытается нас зомбировать.

Ирина Трофимовна: – Брось ты, Игнат! Занудливый ты стал какой-то. Я совсем не высокопарно говорю. И не рисуюсь. В такие тяжёлые часы и дни очень хочется быть, хоть немного, патриотом своей родины. Назло мерзавцам всех мастей и скоростей из разных уголков Земли.

Пыхайло (встаёт и ходит по комнате): – Нет мне спокойствия! Потоки вонючего дерьма наплывают на нас из, так сказать, демократической Европы.

Ирина Трофимовна (тоже встаёт и подходит к нему): – Бери дальше, Игнат! Эта волна идёт из заокеанской фашисткой страны. Их фюреры объявили себя радетелями за свободу всех народов. Над ними, правда, смеются их же рабы и холопы. Но не очень громко. Опасаются, как бы им не попасть под мощные челюсти такой вот… демократии.

Стоны и скрипы половиц слышаться всё явственней. Потом смолкают.

Со стороны входа в разваленную избу раздаются громкие шаги.

Они с тревогой смотрят в ту сторону, откуда должен появиться человек.

Появляется Анатолий. Крепкий, высокорослый, светловолосый. Он в чёрно-зелёном штормовом брезентовом костюме, в берцах, в зелёном берете, ха спиной автомат Калашникова. Подпоясан ремнём, но котором кинжал в ножнах и подсумок с несколькими противопехотными гранатами «Ф-1». За плечами автомат.

Пыхайло (удивлёно): – Так, ты, Анатолий, всё ещё у нас в доме гостишь?

Анатолий: – А куда я от вас денусь?

Ирина Трофимовна: – Я тоже считала, что ты уже ушел к своим ополченцам.

Анатолий: – Да я уже собирался уйти из вашей избы, как нас всех троих почти на крыльце и нарыло снарядом. Самоё смешное, что все мы целы и невредимы.

Пыхайло: – Вроде, такое припоминаю. Что-то взорвалось, и всех нас троих повалило прямо почти в сенях. Да, получается, ты к нам заходил, коли и тоже попал под осколки. Но зачем ты приходил? Этого не помню.

Ирина Трофимовна: – Тебя, кажется, послали к нам твои друзья-ополченцы попросить у нас лопату. Вроде, ты рассказывал, как вы воюете с фашистами, сколько их положили за последние три дня. Что-то ведь такого говорил. Да?

Анатолий: – Как будто, рассказывал. Ведь и – правда. Положили мы этих нарков великое множество. Им только со старушками и малыми детьми воевать, ублюдкам! Но, дорогие мои,

Ирина Трофимовна и Игнат Сидорович, без обиды скажу, что вас, всё-таки, контузило. Вы всё забыли. Если не всё, то многое. Я появился перед артобстрелом перед вами затем, чтобы предупредить вас. Вы должны были спрятаться в бомбоубежище.

Пыхайло: – Зачем?

Ирина Трофимовна: – Мы не собирались прятаться и бежать из собственной избы.

Анатолий: – А надо было бы. Я вам только и успел сообщить, что, по данным разведки народного ополчения, через пять-десять минут эти твари и недоноски будут обстреливать именно ваш жилой район из миномётов. Может, и артиллерию применят.

Пыхайло: – Да нам казалось, что дело идёт, пусть к временному, но затишью.

Ирина Трофимовна: – Вроде бы, подонки согласились на перемирие.

Анатолий: – Там некому верить. Заокеанская политика при одной извилине на всех, и та ниже пояса. Ведь вчера ещё, тоже в день, как бы, перемирия вас же бомбили (показывает рукой вверх). Вон крыша… вся дырявая. Мы по радиоперехвату обо всём узнали. Но я не успел вам ничего сказать перед миномётным и артобстрелом, моим дорогим знакомым. Нас, всех троих, и накрыло. Вроде бы, артиллерийским снарядом или миной. Я не вникал. Я уже после того, как вы пришли в себя, очухался. Вот отлежался в сенях и зашёл. Теперь побуду у вас.

Пыхайло: – Садись, Толя, за стол. Может чаю, пусть холодного и мерзкого и без сахара, но попьём.

Ирина Трофимовна (берёт чайник с печки, ставит на стол): – Вода уже с готовой заваркой. Мы, как англичане, по бусурмански, прямо в кипятке и заваривали, а не в чайничке. Для экономии, да и так быстрей. Присаживайся!

Разливает чай по кружкам.

Анатолий (садится): – Благодарю, конечно. Но я вернулся не чаи распивать. После такого мощного артобстрела, может, именно, здесь пройти и вражеская разведка. А нам уже хватит жертв. Эти сволочи никого не щадят. А уж я со своим автоматом, как-нибудь, троих-четверых гадов замочу. Шакалы завсегда трусливы. Им не воевать, а дерьмо через тряпочку сосать.

Игнат и Ирина Трофимовна тоже садятся.

Пыхайло: – Верно, конечно. Но нам придётся пить пустую холодную воду с заваркой, без сахара и кренделей.

Анатолий: – Да нормально! И вы уже про это говорили.

Ирина Трофимовна: – Ничего из продуктовых запасов у нас в избе не осталось.

Анатолий: – Через часа полтора закончится артобстрел и вылазки долбанных фашистов. Ребята их там… подзачистят, и я вам принесу чего-нибудь перекусить (отхлёбывает чай из кружки). А к вечеру и к вам в посёлок привезут гуманитарную помощь

Всё пьют заваренную воду

Пыхайло: – Дико получается! Те, которые недавно считались своими, убивают нас только за то, что мы не хотим быть рабами нацистов. А вот соседняя страна под бомбами и ракетами снабжает нас медикаментами, одеждой, продуктами питания.

Ирина Трофимовна: – Спасибо им.! Если бы не они… А вот зарубежная пресса, в основном, упорно твердит, что у нас тут всё хорошо и… радостно.

Анатолий: – Если некоторые из них и приезжают сюда, то в упор не видят трупов мирных жителей, и разрушенных домов. Они снимают то, что уцелело, и находят и среди местных элементарных представителей из пятой колонны и провокаторов. Такая у зарубежных журналистов свобода средств массовой информации, и, вообще, свобода, и совесть. Но не будем говорить о дерьме. Оно того и не стоит.

Пыхайло: – Но есть, поговаривают, и среди них нормальные люди. Мало, но есть.

Ирина Трофимовна: – Если бы не было, то в жизнь окончательно бы не верилось. Я уже и так давно ничего не понимаю.

Анатолий: – Но будем верить и надеяться на то, что всё уладится. Да я в этом и не сомневаюсь. Сколько верёвочке не виться, а конец будет.

Пыхайло: – А мы вот, Анатолий, решили с Ириной завтра же вступить в вам, в народное ополчение,

Анатолий (ставит кружку на стол): – На полном серьёзе, что ли?

Ирина Трофимовна: – А чего шутить? Я не только стрелять умею, но, вполне, санитаркой могу быть.

Пыхайло: – А я служил не так и давно в танковых войсках. Водитель танка. Да и стрелком-наводчиком бывать приходилось.

Анатолий (встаёт из-за стола, пожимает им руки): – Я очень рад! Я всячески такой поступок одобряю. Вы ведь оба – не старики. В самый раз для гражданской войны.

Пыхайло: – Какие же мы старики с Ириной? Нам ещё до старости, Толик, ещё шагать и шагать.

Ирина Трофимовна: – Я бы обиделась, если бы ты, Анатолий, назвал меня бабкой. Ещё рано мне стареть.

Анатолий: – Да, что вы, Ирина Трофимовна! Я же не тупой. Молодых и красивых сразу замечаю.

Пыхайло (не без ревности): – Можно подумать, я свою Ирку кому-нибудь отдам.

Ирина Трофимовна: – Да брось ты, Игнат, дурью заниматься! Нашёл время ревновать, Кому я нужна?

Анатолий (возвращается к недавней теме разговора): – А я вот тоже не так давно срочную отслужил, теперь вот здесь воюю. Уже по-настоящему. Пехота. Я – мотострелок. Как был сержантом, так и здесь остался. Командую отделением разведки. Но вот сюда пока к вам прислали. И правильно сделали. Убивать-то я научился. Но… не просто убивать, а мстить за невинно и жестоко погубленных. Всё законно и справедливо.

Пыхайло: – А что тут неясного? Все и всё понимают. Кроме высокопоставленных ослов из ряда очень и очень зарубежных стран. Да и местные воры и жулики под их дудочку пляшут.