Ошибка чёрного мага

В ожидании кадавра-сомелье Торреса с бутылкой доброго вина, отрок занялся более насущными, по его мнению, делами. (Это кто с царем в голове кинулся бы сразу новообретенное имущество осматривать, сундуки с казной вскрывать, да слуг по наследству перешедших муштровать вовсю. А дурню на коровьей лепешке мух посчитать – и то веселей забава.)

Первым делом Микайла уделил внимание подброшенной им на алтарь во время Ритуала Возрождения бутылке. Внутри необычной формы, квадратной в основании, емкости, клубился густой черный дым. Отрок с умным видом посмотрел бутылку на просвет. Что-то там для себя важное уяснил, и сделал некие выводы. (Не зря же говорят, что дурак думкой богатеет.) После чего принялся так усердно трясти странную бутылку, что будь в ней не клубы густого дыма, а сливки, то махом бы сбил их в масло.

Старания парня не пропали втуне. Скоро содержимое бутылки к вящему удовольствию отрока загустело и заиграло в свете магических ламп серебряным блеском. Но вдруг внутри бутыли заклубился черный непроглядный туман. А потом снова вернулось серебристое сияние. Удовлетворенный результатом Микайла бережно поставил бутылку на край конторки рядом с раскрытыми Заклинательными Скрижалями. После чего деловито собрал с пола вещи черного мага: поношенный серый плащ, черный костюм ночного невидимки, мешок-слот, перчатки, сапоги, Искрящуюся Рогульку и магические часы. А вот кошелька не было. (Скорее всего, его украли у Клопоморта на выходе из таверны.) И защитных амулетов отрок не обнаружил. Ну, тут понятно: выгорели под действием Магического Потока.

Плащ, перчатки и сапоги Микайла, осмотрев, без выражения каких-либо чувств отложил в сторону. А вот Магическим Вещам – костюму невидимки, мешку-слоту, Искрящей Рогульке и особенно часам, с которым уже попривык, обрадовался, как малый ребенок леденцу на палочке. Тщательно свернул костюм и слот, за каким-то лядом предварительно их обнюхав. Хозяйственно прибрал трофеи в заплечный мешок. Магические часы отправились в как будто специально для них предназначенный кармашек на куртке. А Искрящаяся Рогулька – в пустой кошель на поясе.

Собрав выпавший с Клопоморта так называемый "лут", отрок уже в который раз взялся рассматривать через магические очки и без оных головы на подставках. Даже хотел подойти к коллекции поближе. Но почему-то вдруг передумал. Занялся поисками куда-то убежавшей руки пожилой вурдалачки. Для чего достал из карман один из оброненных Клопомортом на лесной опушке артефактов – Джой-Стик, представляющий из себя кусок полированной дощечки из красного дерева, в который было инкрустировано несколько выпуклых вставок из полудрагоценных камней. Микайла в определенном порядке нажал на разноцветные камешки. В тот же миг, повинуясь зову Джой-Стика, откуда-то прибежала, щелкая острыми когтями по паркету, рука старухи-вурдалачки. Да не пустая рука явилась: на загнутом мизинце, как на крючке, висел принадлежащий Клопоморту Перстень Жизни. Оставшись без владельца, Хрустальный Череп в Перстне сменил багровый окрас на нейтрайльный стеклянный блеск. Микайла удивленно сказал:

– Ого! Да ты, десница кровопийной бабуси, времени задарма не теряла! Ишь, каким знатным трофеем разжилася…

Но оставлять ценную добычу руке, отрок, конечно же, не собирался. Сдернул Перстень с мизинца бабушкиной длани и, чуть полюбовавшись, прибрал в карман куртки. Руке такое дело пришлось не по нраву: тут же сжалась в кулак, а потом резко выпрямила средний палец.

Непонаслышке знакомый с этим жестом заморских купцов Михайла сразу поставил наглую руку на место:

– Не балуй! Не по чину тебе такое украшение. А то – отрок кивнул в сторону древнего пыточного приспособления с воронкой и шнеком – суну тебя туда, и ручку крутану раза три-четыре…

Впрочем, Микайла не сердился долго. Сменив гнев на милость, в который раз почесал безымянный палец на правой руке и сказал:

– Однако наградить тебя за помощь, длань вурдалачья, все же следует. Я тебе дам… дам тебе… Да вот хотя бы имя. Штучка? Вещь? Нет, не то… О! Придумал! Нарекаю тебя на веки вечные – Хапуга. Нравится?

Имя руке вроде бы понравилось. Если, конечно, считать сжатый кулак с оттопыреным в сторону большим пальцем за жест одобрения.

Отрок хотел было определить Хапугу на место жительства в карман портков. Но вовремя одумался. Дурню хватило таки ума сообразить, что живой руке, находящейся в кармане портков, ничего не стоит ухватить его в любой момент за, скажем так, принадлежности. Мало ли что ей, твари насквозь магической, на ум взбредет.

Однако выход из щепетильного положения нашелся. Хапуга прекрасно устроилась в найденной кадавром-дворецким по просьбе Микайлы удобной шкатулке, которою можно было при нужде цеплять к поясу. Не забыл также отрок снять с Хапуги крохотный накопитель апейрона в виде круглой нашлепки, снабженной острым шипом для крепления к телу. (Скорее всего по чьему-то наущению – хотя бы того же шамана Китоуса – он установил накопитель в руку вурдалачки, когда отлучался в специальный закуток в углу Ритуального зала для справления нужды.) Микайла заменил нашлепку на принесенный тем же дворецким более емкий накопитель-браслет. А парный Джой-Стику артефакт Га-Джет в виде короткой иглы с проволочными крылышками – оставил. Чтобы можно было при надобности управлять рукой напрямую. Как это Михайла уже недавно проделал, заставив руку нарушить целостность начерченного Клопомортом Защитного Круга.

Покончив с наиболее насущными делами, парень вернулся к прерванному ланчу. Но остывшая овсянка – еще гадость. Хуже теплой сивушной перегонки.

Но тут как раз явился виночерпий Торрес с затребованным отроком хорошим вином, и спас положение.

Кадавр-сомелье что-то картаво проурчал и сунул Микайле под нос наполовину завернутую в салфетку пыльную бутылку.

– В голодный год сойдет, все не вода из лужи, – глянув с видом знатока на бутылочную этикетку, на свой лад одобрил выбранный Торресом напиток отрок. И уже чуть строже, хозяйским тоном, сделал замечание:

– Однако пыль не грех было бы и вытереть. Хоть и рукавом своего кафтана. Ты ж, вурдалачище бессловесное, не конюху жбан "бормотухи" принес, а своему новому повелителю вина изысканного…

И под недоуменное мычание Торреса, не долго думая, набуробил себе полный кубок достойного даже богов рубинового нектара. Какое там неспешное смакование букета и наслаждение бархатным послевкусием! Дурень просто оприходовал вино, запивая остывшую кашу. Точно также, как вчера в таверне селедку водой из ковша запивал.

Если бы кадавр-сомелье мог умереть еще раз, он бы сделал это. Такого варварского обращения с раритетным напитком он не видел как при жизни, так и после нее… Впрочем, драгоценное вино не пропало даром. Слегка (а может, и неслегка после не так давно осушенного жбана пива) окосев, Микайла наконец-то смог понять, что уже долгое время привлекало его внимание в коллекции голов.

15.

Микайла (видимо, для закрепления эффекта окосения) самолично, не доверяя кадавру-сомелье, налил себе в кубок еще вина. После чего вплотную занялся изучением Клопомортовской коллекции отсеченных голов в количестве семи экземпляров. И это были не головы по каким-то причинам не сгодившихся в кадавры мертвяков. Совершенно иное было у них было происхождение. В коллекцию Клопоморта имели шанс попасть лишь те головы, которые чем-то сумели прославиться уже после утраты тела. Маг всю жизнь методично собирал их по всему Миру. И какой бы он не был прижимистый, за интересную голову с достоверным описанием ее посмертного деяния золота никогда не жалел.

Шесть голов располагались в ряд на специальных подставках. Еще одна голова, огромная, как племенной котел номадов-верблюжатников, лежала отдельно на невысоком постаменте из розового мрамора. Допив вино, Микайла начал осмотр коллекции…

Исполинская голова не привлекла особого внимания отрока. Хотя тут было на что посмотреть: суровое, изрезанное морщинами лицо с мясистым носом, густая борода и кустистые брови. Все – и особенно соразмерный голове кованый из бронзы островерхий шлем – говорило, что при жизни великан был могучим воином. Но Микайла лишь постучал костяшками пальцев по куполу шлема и обратил взоры на ряд голов обычного размера.

Крайняя левая голова в ряду – лысая, с гладко выбритыми щеками и сверхъестественных размеров очками в черной роговой оправе на прикрытых глазах тоже парня не заинтересовала. Равно как и следующая голова человека в восточном тюрбане с приятными даже после смерти чертами лица.

Третьей в ряду стояла голова толстогубого арапа-альбиноса с одним ухом. Широко открытые пронзительно синие глаза выглядели совершенно натурально. (Впрочем, глаза наверняка были сделаны из цветного стекла и вставлены по прихоти одного из прежних хозяев в чисто эстетических целях.) Голова арапа-альбиноса заметно отличалась от других экспонатов состоянием шеи. Если прочие головы были относительно ровно отделены от тел мечами, топорами, острейшими хирургическими ножами, да хоть бы и железными колесами какой-нибудь страховидной повозки, то с головой арапа-альбиноса дело обстояло по-другому. Она выглядела так, будто ее вырвали из тела, что называется "с мясом". Поэтому не стояла, как остальные на подставке. А, раскинув во все стороны похожие на червей красные жгуты мыщц и прочих жил, вызывающе торчала на специальном штыре.

– Сдается мне, у этой башки – не по чину рожа наглая. Но в чем подвох, не ведаю… – поделился Михайла впечатениями от осмотра третьей головы с кадавром-дворецким Бэрримом. Поправив, видимо, непривычные ему очки, перешел к четвертой.

Четвертая голова в ряду, судя по высокому лбу, она когда-то принадлежала умнейшему человеку. Возможно, какому-нибудь известному книжнику, звездочету или симпла-механику. Редкие седые волосы, глубокие морщины на бледном лице, печально опущенные уголки рта – все говорило о нелегкой судьбе этого человека при жизни.

Но и эту голову отрок удостоил лишь мимолетным взглядом.

Следующей голове Микайла уделил куда больше внимания. Ну еще бы – единственная в коллекции Клопоморта голова женщины, к тому же явно чужестранки. Ибо в Волшебной Империи у девок вместо волос змеи на голове не растут. Надо сказать, что смерть лицо девицы ничуть не обезобразила. И если бы не змееобразные волосы, то хоть сейчас в принцессы записывай, такая уж она была красавица.

Микайла непечатно помянул неизвестного мага, создавшего из симпатичной девушки такой зловещий гибрид и сказал:

– Наверное, тебя, голова девицы бедолажной, коварный дон Маркополус вместе с тем змеиным креслом прикупил, что под моим седалищем рассыпалось. А один гад ползучий меня еще по матери послал…

После чего отрок, тяжело вздохнув, сосредоточил внимание на последнем экспонате коллекции черного мага – голове шимпанзе…

Голова обезьяны, кроме морщинистого лица, была покрыта длинными черными волосами. Темные глаза – опять стекляшки? – смотрят куда-то вдаль. В приоткрытой пасти видны ряды мощных желтоватых зубов.

На Микайлу голова шимпанзе не произвела столь тягостного впечатления, как остальные головы, принадлежащие некогда как обычным, так и магически измененным людям. Потому как обезьяны хоть и похожи на человека, но все-таки по сути своей – животные. А к лицезрению голов убитых животных все привычны, даже отъявленные вегетарианцы. Да и в какой таверне или кабаке не висят на стенах головы лосей, волков, медведей и прочей крупногабаритной живности? (Типа это охотничьи трофеи пузана-хозяина. При том, что все прекрасно знают – за пределы заведения мужик без особой нужды носа не высовывает.)

Так и сяк смотрел отрок на обезьянью голову через магические очки, пока не поймал нужный ракурс. И вот исходящие от шимпанзе слабенькие Магические Потоки начали складываться в буквы. Отрок, не сводя глаз с вдруг ожившего экспоната, начал бормотать вслух:

– С… к… о… р… е… е… Скорее? Чего тебе, обезьянин, скорее? Ж… у… к… Жуков, что ли, из шерсти вычесать? Ж… у… к… ч… т… о… у… с… л… у… г… и… Жук что у слуги? Ага, вот теперь понятно…

Микайла безо всяких телячьих нежностей резко сорвал Жука-Ларинго с горла дворецкого Бэррима. Затем также резко прилепил к шейному обрубку головы шимпанзе. Голова обезьяны, получив речевого Жука, еле слышно прохрипела:

– Детеныш… умираю…апейрон… надо… быстро…

"Детеныш" Микайла, пожав плечами, велел онемевшему без Жука кадавру-дворецкому принести требуемое. И, как бы долго обиженный за экспроприацию Жука Бэррим не затягивал поиски, все равно успел принести накопитель до того момента, как голова шимпанзе испустила дух. Ладно, что не принес обычно используемую для кадавров накопитель-горошину, а емкий артефакт, изготовленный самим Клопомортом.

Отрок снял и аккуратно прибрал в костяную шкатулку не нужные более магические очки. А потом, чуть подумав, прилепил накопитель апейрона к затылку обезьяньей головы. Острый шип на накопителе без труда пробил кожу. Поток маны хлынул в иссушенный мозг разумного животного, напитывая энергией его магическую сущность.

Надо сказать, при жизни шимпанзе был магом не из последних. И поэтому ему удалось даже после обезглавливания сохранить личность, Магический Огонек и большую часть воспоминаний. И все это благодаря предусмотрительно магически вживленному в череп небольшому, но весьма емкому накопителю апейрона. (Правда, без своих рук и ног, что по свойствам не сильно отличались от рук, Чимп 22 творить заклинания не мог. Уж очень важны эти части тела в Подражательной Магии обезьян.

Но какой бы не был емкий накопитель, при размерах всего с серебряный талер много апейрона не запасешь. Разумному шимпанзе пришлось практически отказаться от зрения, осязания, обоняния, речи. И уж тем более от движений мимическими мускулами лица. Хотя иной раз ему, невероятно хотелось скорчить какую-нибудь невероятную мину. Или хотя бы оскалиться, оттопырив губы. Чем напугать до полусмерти частенько глазеющего в свободное время на коллекцию отсеченных голов Клопоморта.

Последние крохи апейрона шимпанзе берег, ожидая когда в Магический Башне черного мага появится кто-нибудь, к кому можно будет воззвать о помощи. О том, чтобы признаться Клопоморту, что в какой-то мере жив, шимпанзе, будучи сам при жизни опытным магом, и не думал вовсе. Черный маг с вдруг заговорившей обезьяньей головой церемониться бы, определенно, не стал. Для начала выведал бы под пытками, где у шимпанзе на черный день обустроены тайники с магическими вещами и сокровищами. И ничего, что те клады – в Афро, на родине шимпанзе. Информацию всегда можно продать Гильдии Кладоискателей. Затем принудил бы выдать всемозможные секреты. Но, натешившись вволю, Клопоморт все равно бы окончательно убил шимпанзе. И смастерил бы из черепа собрата-мага некую магическую вещицу. Зря что ли он пошел по нелегкой стезе черного мага-артефактора?

И вот, когда апейрона в накопителе почти не осталось даже на то, чтобы сказать пару слов или моргнуть глазом, заветная мечта обезьяньего мага воплотилась в реальность. В Магической Башне Клопоморта наконец-то объявился человек (пусть на вид и не самого великого ума), к которому можно было обратиться за помощью…

16.

В одну минуту переработав апейрон в потребную для жизнеобеспечения магической сущности ману обезьянья голова окончательно пришла в себя.

– У! У! Приветствую тебя, о детеныш человеческий! – совершенно неожиданно для Микайлы прогорланил на весь ритуальный зал шимпанзе. Отчего парень разразился тирадой из отнюдь не самых приличествующих "детенышам человеческим" слов.

– Детеныш, ты можешь отцепить с моего горла Жука-Ларинго и вернуть этому разнаряженному мертвяку, – с укоризной в глазах выслушав ругань Микайлы, продолжила речь обезьянья голова. – Мне Жук теперь не нужен, могу сам говорить. У! К тому же я не хочу следующей ночью по голове – а что у меня еще есть? – от дворецкого кочергой в темя получить. У!