Рыбий глаз

Бабушка подошла к телевизору, нажала большую кнопку на панели, и темный, дремавший до этого экран озарился ярким неестественным светом, внутри которого пели и танцевали красивые люди, блистая яркими одеждами, счастливыми и уверенными лицами.

– Рыба, говоришь… видать, настоящий улов тебе уже во сне снится… хе-хе, – вновь принялась она за обычные колкости, усаживаясь поудобнее перед телевизором, громкие звуки из которого уже заполняли собой все пространство дома.

Мальчик не обиделся на нее – он знал, что бабушка говорит это не в обиду, а чтобы поднять собственное настроение. Всегда, после удачной остроты, лицо ее на время смягчалось, глаза задорно поблескивали, как, должно быть, бывало в молодости, и даже шаг становился легче.

Мальчик, уже стоя на пороге, оглянулся. Синеватый свет от телеэкрана падал на бабушку, освещая ее лицо – блуждающую улыбку и округлившиеся глаза, которые уже перестали воспринимать что-либо вокруг, кроме цветного, слегка рябого изображения вертепа из волшебного ящика. Она выглядела забавно, словно малое дитё. Андрейке припомнилось, как однажды, идя из школы весенней порой, проходя мимо детсада, видел за забором троих малышей, которые стояли вокруг лужи и завороженно глядели в нее такими же точно глазами. Андрейка улыбнулся воспоминанию и открывшемуся очевидному сходству и на секунду подумал, что может быть лучше ему остаться дома? Присесть рядом с бабушкой на диванчик и вместе смотреть дурацкий музыкальный концерт, смеяться над нелепыми костюмами эстрадных певцов, лузгать семечки, а потом, прижавшись к теплому бабушкину боку, мирно задремать.

Тут же ему вспомнилась не прощающая слабости детвора, задиристый Иван, противный Женя и славная Марья, и потому, ни слова не говоря, он вышел, тихонько притворив за собой дверь.

***

Он очень спешил, почти бежал, то и дело спотыкаясь на неровной проселочной дороге. Последние лучи уходящего солнца, пробиваясь сквозь преграду плотных облаков, еще пытались кое-как осветить ему путь, но сизое мрачное небо впереди своим видом предрекало темную беззвездную ночь. Воздух наполнился сырой тяжестью и уже холодил кончики ушей и носа. В полях за домами замечалась белая дымка зарождающегося тумана, стелющегося вдоль высокой темной травы. Природа, словно скорбя по уходящему солнцу, переодевалась в ночной траур. Темнела, тяжелела и затихала.

Мальчик так боялся опоздать на встречу, что, кроме этой мысли, ничего другое его не беспокоило. Главное было прийти, успеть, а там разберемся.

Мимо него уже проплывали окраинные дома, а значит, очень скоро должен показаться горбатый свод крыши того самого дома, где по легенде жила безумная старуха. Андрейка щурился в темноту, пытаясь разглядеть впереди темные фигурки ребят, и вот к его большому облегчению впереди зажегся луч фонарика. Значит, они еще ждут опоздавших.

Мальчик ускорил шаг и через полминуты увидел, что навстречу ему идет, тяжело сотрясая землю резиновыми сапогами, местный егерь, имя которого он не знал, ведь все звали его просто – Шатун, потому что был он угрюм, бородат и не стрижен и все время шатался туда- сюда в поисках выпивки. Дети побаивались его, и Андрейка в том числе, но сейчас его преследовала другая тревога, и поэтому он, сжав кулаки, быстро выстрелил:

– Здравствуйте! Можно спросить? Вы случайно не видели компанию ребят дальше по дороге?

Шатун, не сбавляя шаг и даже не удостоив мальчика взглядом, прорычал что-то нечленораздельное, но Андрейке как будто послышалось нечто вроде – «не видел никого».

Андрейка запаниковал. Никак не может быть, чтобы не видел, бабушка ведь точно сказала, что встретила толпу по дороге домой. Может, свернули к старым баракам и жгут там костер? Через минуту в поле зрения оказался заброшенный дом, но перед ним не было ни души. Андрейка подумал, что ребята точно поменяли планы – верно, девчонки струсили в последний момент, а парням без девичьих восторженных взглядов, устремленных вслед, лезть черт знает куда, интереса не было никакого. Но тут в проемах окон старого дома вдруг загорелись огоньки, и с каждой минутой их становилось все больше.

Подойдя к дому, Андрейка увидел, как из окон дома, один за другим лезут ребята. Видимо, из «голых» окон выбраться наружу было быстрее, чем впотьмах выискивать входную дверь. К тому же так было только веселее. Подстегнутые веселым страхом, дети хотели покуражиться. Тонкий смех, гулкие выкрики, словесные перепалки, сумасбродство – вот спутники гулящей юности, пышущей жизнью, уверенностью и неосознанными, но сильными желаниями. Время, когда веселье – не приходящий изредка гость, а сама суть твоего молодого, здорового тела. Когда зачастую суровый мир смотрит на твои выходки сквозь пальцы и благосклонно дает тебе отсрочку на последствия поступков. И когда за лето успеваешь прожить целую жизнь, но так ничему и не научиться.

Андрейка подошел к шумной ватаге, которая его, казалось, даже не заметила, встал на обочине дороги, переминаясь с ноги на ногу, не зная, какие действия нужно предпринять дальше. Он попробовал поздороваться со всеми, но общий шум проглотил его неуверенное приветствие. Неловкое стояние продолжалось до тех пор, пока основная масса детей не оказалась снаружи и не стала с шумом вываливаться на дорогу, где стоял Андрейка. Тут его стали замечать.

– О, пришел. Привет.

– Хай, задрыга! Опять ты все пропустил.

– Здорово Андрей, да ты ничего не пропустил, нет там никого, кроме пауков и крыс.

Народу было много, на удивление собрались почти все ребята, кроме самых уж маленьких. Кто помладше, сразу распрощавшись со всеми, побежали домой, с надеждой, что их не заругают, что пришли после захода солнца. Остальные сами собой разбились по маленьким группкам по два-три человека и оживленно переговаривались, время от времени перекрикиваясь с соседними.

Посреди всего этого ажиотажа одиноко стоял Андрейка, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая по сторонам, стараясь не встретиться ни с кем взглядами. С каждой секундой напряжение от осознания глупости и жалкости его положения все нарастало. Он принялся разыскивать глазами Марью – хотел подойти к ней, объясниться, но среди пестрой толпы никак не мог разглядеть ее рыжих кудрей.

Андрейка хотел было уже спросить кого-нибудь о ней, но тут увидел, как косая трухлявая дверь из террасы дома со скрипом отворилась и из нее вывалились три темные фигуры. По голосу Андрейка их тут же узнал. Это была вся та же троица, что застала его сегодня днем врасплох. Громче всех звучал низкий и разбитной, уже успевший поломаться голос Ивана, чуть меньше скрипуче, захлебываясь словами, звучал Женя, а фоном же звенел тоненький, журчащий, словно ручей, смех Марьи.

Когда те гуськом вышли на дорогу, Андрейка двинулся им навстречу шумной троице и, внутренне воззвав ко всей своей храбрости, обратился к ним:

– Вы уже все? В смысле, прогнали старую швабру? Жаль, что я не успел. Нужно было бабушке помочь по дому, – неожиданно для себя соврал Андрейка и что хуже, опустился до низости необычной для него в отношении пожилых людей.

Развеселая троица наконец заметила его. Лицо Ивана, до сих пор растянутое в улыбке, вдруг пренебрежительно сморщилось:

– А, это ты бледноглазый? Бабушке помогал, говоришь? Ну-да, ну-да. Верим, конечно, – он издевательски посмотрел вначале на Андрейку, а затем на Женю, которому сказал что-то беззвучно, одними губами, после чего оба заухмылялись.

– Это правда, не веришь, спроси мою бабушку, – выпалил Андрейка и в поисках поддержки посмотрел на Марью. Но лицо ее ничего не выражало, точнее, выражало лишь одно – ну, уж нет, справляйся сам.

– Да я могу прямо сейчас туда зайти, даже один. – не унимался Андрейка. Иван коротко хохотнул:

– Ага, уже зная, что там никого нет – тоже мне храбрец, так любой может. С нами даже маленькая Нюша ходила в дом, а ты…зассал, так и скажи. Марья поморщилась, но опять же ничего не сказала.

– Ничего не зассал… я бабушке помогал… – к горлу Андрейки неожиданно подкатил горький ком. Видимо, это не осталось незамеченным, потому как Женя сразу загоготал.

– Ну, ты давай, поплачь еще тут, зассыха мелкий, чего вообще пришел, сидел бы дома под бабкиной юбкой и дальше? – неожиданно храбро сказал он.

Андрейка, привыкший к обидным шуточкам, не обратил бы внимание на эти слова, если бы грубиян не задел честь бабушки. Ярость в долю секунды заполнила его грудную клетку и неожиданно для самого себя тихий и уравновешенный Андрейка выкидывает руку, сжатую в кулак, и бьет обидчика точно в нос.

Женя с визгом отпрыгивает назад, двумя руками закрывая лицо. Меж пальцев его тут же выступает кровь. Перед Андрейкой в следующую секунду возникает рослая фигура Ивана, который сильно толкает его в грудь, отчего тот теряет равновесие и падает.

– Ты чего это, гнида, драться вздумал?! А ну, давай со мной, слабо?!

Андрейка в ужасе смотрит снизу вверх на грозного Ивана, не в силах вымолвить слова. Тут раздается совершенно дикий вой и сбоку от Ивана мгновенно появляется долговязая фигура Жени, на лице которого легко читается безумие и боевая ярость. Страшно вереща и выкрикивая проклятия, он прыгает на лежащего Андрейку и начинает молотить его руками.

– Ах, ты, падаль, сука, мразь, мутный глаз твой на жопу натяну! Чертов урод, будешь знать свое место!

Андрейка только успевает закрывать лицо локтями от летящих со всех сторон ударов. Спихнуть с себя безумца ему не хватает сил – все же Женя гораздо старше его, а сил ему придает его злоба. Время длится нескончаемо медленно. Мальчику кажется, что он получил уже тысячу ударов – он не чувствовал боли, слишком уж был занят отражением ударов, сыпавшихся градом на его голову. Он перестал слышать ругань противника – все звуки стали напоминать далекое неразборчивое бульканье – отчетливо он слышал только частое биение собственного испуганного сердца, которое. Казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Вдруг перед глазами просветлело, и разом стало легко дышать. Андрейка чуть раздвинул локти и увидел, как Иван, обхватив Женю за талию, буквально снял его с Андрейки и теперь оттаскивал в сторону. Женя страшно корчил рожу и, по всей видимости, продолжал бранить оппонента.

Андрейка по-прежнему ничего не слышал. И по-прежнему мир двигался очень и очень медленно. Он больше с удивлением, чем со страхом, смотрел на грозящего ему кулаками Женю, на его искаженное ненавистью лицо, которое почти застыло в пробивающимся сквозь тучи лунном свете. Видел, как съехала на кончик носа его толстая оправа, как обильно сочится кровь у него из носа и капает на куртку и даже, как капельки слюны, вырываясь из его кривоватого рта, поблескивают в полуночном свету.

Тут Андрейка увидел кое-что другое, что заставило его разом похолодеть – вокруг коротко стриженной Жениной головы стали одна за другой появляться черные рябые точки. Те самые. На этот раз их было всего три, и они быстро, не встретив никаких препятствий, влетели Жене в разбитый нос. После этого мир завертелся с бешеной скоростью. Точнее, с самой обычной, но после бесконечно долгого периода заторможенности, непривычно скоро. Женю утащили куда-то за пределы видимости, а над Андрейкой тут же повисли обеспокоенные лица ребят, которые что-то невероятно быстро спрашивали, что Андрейка почти их не понимал. Да и не до того ему было. В голове бешено крутилась только одна мысль. Надо спасать Женю. Теперь он знал, что ему грозит опасность. А ведь это его вина – наверное, он случайно нанес ему смертельную рану. Что только теперь будет? Наверное, его посадят в тюрьму. И он больше никогда не увидит родителей. И не закончит школу, а значит, никогда не станет моряком, не заработает денег и не сделает операцию и до конца дней останется уродом.

Отталкивая ребят, Андрейка поднялся с земли. Голову его тут же закружило, и он завалился набок. Перед глазами все плыло, а в голове стало больно пульсировать. Он все еще плохо слышал и разбирал речь, но страх гнал его вперед. Он стал звать Женю. Из-за того, что он плохо слышал сам себя – он кричал, надрывая глотку, что есть мочи:

– Женя!!Женя!! Тебе нужно в больницу срочно! Ты умрешь! Уезжай обратно в город! Спасайся!

Андрейка раз за разом пытался встать, но вновь, не сделав и двух шагов, оказывался на коленях. От перенапряжения он почувствовал сильную тошноту. Его вырвало. Затем еще раз. А потом он просто растянулся на земле. и в глазах его потемнело.

***

Пришел в себя мальчик от чужого прикосновения и резкого, неприятного запаха, от которого щипало глаза и нос. Сквозь ресницы в уже совсем темном воздухе он различил угрюмое, заросшее густой путаной бородой лицо егеря. Шатун снял с себя плащ, накрыл им мальчика, а затем легко и осторожно поднял его на руки, прислонил ухо ко рту – убедившись, что парень дышит, круто развернулся и широким шагом стал рассекать темноту впереди. Казалось, что они двигаются очень быстро и так плавно, как будто парят над землей. Мальчик чувствовал прохладный ветерок на разбитых губах, остальное лицо было онемевшим, как бывает после укола в кабинете зубного врача. Руки и ноги окоченели от холода, и он с трудом мог двигать пальцами на них. Но в целом ничего. Жить можно. Мальчику нравилась невесомость, в которой он плыл сквозь темное пространство. Можно было представить себя космонавтом в открытом космосе. Впечатление усиливал тот факт, что мальчик был завернут в плащ – он запросто походил на скафандр, если абстрагироваться от сильного запаха сырой рыбы. А егерь Шатун был его личным космическим кораблем, неся его в далекие неизведанные галактики навстречу приключениям, добрым и веселым приключениям, которые всегда будут заканчиваться хорошо. Жаль, что сегодня не видно звезд. И что только за день сегодня такой?

***

В целом потасовка обошлась Андрейке малой ценой. Пару синяков на руках, пару шишек на голове. Для молодого организма – раз плюнуть. Приятным бонусом был маленький кровоподтек под правым глазом, на котором теперь с полным правом можно было носить повязку, ссылаясь на травму. Это было замечательно. А что было не таким замечательным, так это реакция бабушки, которая уже второй день пила валерьянку и все же была нервная до невозможности.

– Я на них в суд подам! Черти проклятые! Ребенка мне чуть не покалечили, звереныши! Еще и сбежали сволочи, оставили парня на земле лежать, одного! – то и дело вскипала она в разговоре с каким-нибудь гостем, который приходил разузнать пикантные подробности происшествия.

Приходила также бабушка Жени – довольно милая и светлая на вид старушка, которая робким голосом извинялась за внука, то и дело кланяясь и опуская глаза в пол. Бабушка измывалась над ней не менее получаса, отчитывала словно крепостную девку, то и дело проклиная ее род, в частности очкастого дурачка, который бьет детей много младше его самого.

– И чего, очешник твой дебильный, ровню себе нашел? Если кулаки чешутся, пусть приходит ко мне, я кочергой по хребту отхожу так, ей – богу, на всю жизнь запомнит, – высказывалась бабушка нарочито громко, чтобы ее слышали в соседних дворах.

Дальше больше: – Это ты виновата, Лешку своего так воспитала, да гуляла все – это во время беременности-то, все знают. Как не стыдно?! Вот такой внук дурной и получился – это тебя бог наказывает. Я еще и в милицию заявку подам, его на малолетку сошлют – туда ему и дорога!