Новый век начался с понедельника

Для разных фирм и частных лиц они были различны и часто зависели только от настроения их руководителя Надежды Сергеевны.

Поэтому в её отсутствие, и в отсутствие других знающих сотрудников, Платон несколько раз попадал впросак, называя покупателям не те цены.

И тогда Алексей наедине с Надеждой Сергеевной жаловался на Платона:

– «А Платон продал товар не по той цене!».

На что, правда, следовал неожиданный оптимистический и юмористический ответ начальницы, не желавшей склок в коллективе:

– «А ему виднее!».

Но Алексею этого было мало, и он иногда шёл ещё дальше. Вместе с такой же неаккуратной, как и он сам, Инной Иосифовной он периодически свои ляпы валил или на Марфу Ивановну, или на Платона. Из его уст часто можно было слышать по-детски беспомощное оправдание:

– «А Марфа и Платон не сделали…!».

Хотя перед этим их никто о каком-то деле и не просил.

От такой несправедливости и обиды обязательная Марфа Ивановна периодически пускала скупую старческую слезу, затаив бессильную злобу на Алексея и Инну, часто также просто подставлявшую её.

Платон же на это смотрел по-мужски, проще, и по-философски. Но со временем его жалость к пожилой женщине и терпение лопнули, и он принял меры.

Как специалист по оптимизации производственных процессов, как признанный методист по обучению правильному и рациональному труду, он решил положить конец такой вопиющей несправедливости и вывести бессовестных лицемеров и лжецов «на чистую воду».

Он предложил заказ/задание давать в письменном виде, с указанием для кого, что и сколько собирать, и по какой цене продавать.

Надежда Сергеевна с радостью поддержала это предложение находчивого работника и своим устным распоряжениям положила конец намечавшимся распрям в коллективе.

Этим удалось покончить с необоснованными упрёками и найти истинных «виновников торжества» – Инну и Ляпунова-младшего.

Истинные бракоделы сразу оказались у всех на виду.

Попытки Алексея свалить всю вину с себя на другого человека, очевидно, имели под собой «глубокие исторические корни».

Видимо в детстве, или в семейной жизни, Алексея часто тыкали носом в его недоделки. И с этим своим комплексом он пришёл на работу, пытаясь отыграться на нерадивых коллегах.

При случае, стараясь это делать корректно и тактично, он первым тыкал носом своих сослуживцев в, якобы, их недоделки и ляпы, – видимо органически боясь аналогичной реакции с их стороны.

Это доставало не только Платона и Марфу, но позже и Надежду Сергеевну, и, скорее всего, Гудина, чему Платон, правда, не был свидетелем.

Но Платон не поддавался на провокации и не опускался до Гудинских пакостей негодного мальчишки.

Алексей очень любил поесть. Но эта его любовь к плотскому характеризовалась не объемом съеденного и частотой приёма пищи, а даже наоборот, только самим процессом.

Питался он нерегулярно, бессистемно, хаотично, и даже беспорядочно, в смысле непорядочно.

За обеденный стол Алексей садился как-то полу боком, закинув ногу на ногу, низко наклоняясь над ним, безжалостно сжимая свой живот и пах, словно боясь впустить и упустить.

Широко расставленными локтями он словно защищал свою территорию – зону питания, как бы отгораживаясь от внешнего мира, на который он, в общем-то, по большому счёту, плевал, словно не допуская до своей кормушки окружающих.

Ел он с видимым и слышимым удовольствием: лячкая и чавкая, при этом ещё и громко сопя.

Его никогда не интересовало мнение других людей о нём и о его поведении. Он явно пренебрегал столовым этикетом.

При этом Алексей был ужасно брезглив и никогда не пробовал чужих самодельных творений: варений и солений. Видимо в детстве он сильно отравился на материнской стряпне и теперь постоянно «дул на воду».

Насколько Алексей был брезглив, настолько же он был и неаккуратен.

Более того, Алексей периодически смачно сморкался и харкал, причём при всех, к несчастью которых непосредственно в офисе стоял умывальник.

Он всё время давал менторски, но вежливо, от того и смешно, детские советы своим старшим дуракам-товарищам.

Для Алексея всегда было характерным глупое: «А вдруг…!».

Как-то раз, возвращая при уходе с работы ключ пожилой, по возрасту годящейся ему в матери, дежурной, которая не торопилась сразу же убрать его на место, Алексей не выдержал, что бы ни поучить её:

– «Вы спрячьте ключ подальше, а то не дай бог кто-нибудь возьмёт!».

Алексей почему-то всегда думал, что только он знает, как сделать лучше, но только не люди, старшие его по возрасту.

– «Нет! Лучше сделать…» – можно было часто услышать такое начало его поучающей фразы.

Всё это и многое другое удручало его старших коллег по работе: всё-таки более-менее воспитанных, бывалых, хоть каких-то, интеллигентов Гудина, Платона, Инну и, даже с ними практически не работающую, Нону.

Так, например, во время редких совместных застолий они тактично и взаимопонимающе переглядывались, искоса поглядывая за действиями Алексея и, под стать ему старавшейся, Надежды Сергеевны.

Как правило, эта парочка часто ходила совместно обедать, гармонично дополняя друг друга, купаясь в родной им плебосреде, самими ими же и созданной и поддерживаемой.

Платона поначалу удивляла и раздражала неаккуратность и невнимательность Алексея Ляпунова.

Но потом он привык, вернее свыкся. От воспитания ведь не уйдёшь.

В конце концов, гений, есть гений!

И ничто второстепенное, сопутствующее гению, ему, естественно, не было чуждо.

Детство Алексея протекало не совсем буднично.

Он не ходил в детский сад, и общение со сверстниками было заменено ему выслушиванием постоянных нравоучений со стороны матери и периодическими домогательствами старших сестёр. И женское воспитание отложило заметный след на его характере и дальнейшей жизнедеятельности.

Демагог-отец не смог привить сыну ничего, кроме нонконформизма, жажды познания, любви к постоянной критике находящихся рядом людей, и к проявлению недовольства окружающей действительностью.

Алексей рос высокомерным, самоуверенным, себялюбивым, пренебрегающим интересами других людей, но в то же время борцом за правду и справедливость, жаждущим знать всё и вся.

Но домашнее воспитание имело и ряд преимуществ. Знания Алексея во многих областях превосходили знания его сверстников.

Не привыкший слышать нет, он не подсчитывал шансы на успех, а смело, решительно и привычно брался за незнакомые и трудные вопросы и дела, причём часто решая их удачно.

На домашних харчах, без физкультуры и физической нагрузки он вырос крупным, неуклюжим увальнем, с эгоистическим характером, с обилием вредных привычек, ставящих его вне рядов коммуникабельных сверстников.