Тетради 1999—2001 годов

ветер лишь добавляет в этой
пустыне, из которой
два выхода: первый – с белой
горячкой, а тот, что второй – с Торой.
Так точно, мой женораль, нас завершит омега,
устав от русского английского. Телега,
когда мы будем падать на Этну снегом,
отскрипит по закону свободу от бега.

«В гостиной твоей – так мало всегда вещей, что…»

В гостиной твоей – так мало всегда вещей, что
любой из припавших к тебе – ее понимал, как матч
футбольный: то кричался с эхом, то
озирался в поиске зрителя (соперника). Мяч
жмурился в словах и артиклях раннего утра. Тлен —
вечерний спич перезабытых гостями вещей,
но упрямства у времени, как у муллы – только крен
за грядущее время стал зримее и прочней.
Тонкая золотинка у твоей руки
отныне отдана зною Невады, whist костей
гостиной – все, что от нас. Трухи
посреди – свободное место для лопастей
картавой птицы, рухнувшей тебя туда,
где пускают корни сквозь деревянный газ.
От такого опыта и передозов – крысы дохнут, вода
кончается у самолетных касс.

«Продинамив ночь правой – просыпаюсь с левой…»

Продинамив ночь правой – просыпаюсь с левой
женщиной под рукой – далее стыдно, см. невозможно
(совесть – опрокинутая, чтобы гадать на кофейной —
гуще в своем окончании) шептаться. Обложно
обвиненье твое, мой друг – но не чаще
снега в ящик мой попадают твои письма,
отчего мне случается страшно – тащит
от страха в постель мудила всякую п (р) опадью. Афоризма,
вероятно, глупа – но, скорей, отвратительна. Что же (!) —
я устал от грамматики и умных, коих уйма
в этом нештатном городе – брошен.
Как чинарик. Милая, где здесь урна? —
Вероятно – я. Эта
констатация ведет в экс-таз. Сигарета —
в почтовый гроб, куда не приходят обрывки
мыслей твоих неназначенных к читке.

«все закоптилось: в смысле – цикл пройден…»

все закоптилось: в смысле – цикл пройден
твои месячные опали тебя как дерево климакс
мы научились чужой речи и джозефа оден
знакомый серый камень призрак фикус
стоит в углу или как кардинал
наблюдает за воском равнодушно свою чечетку
отбивает насекомое лапками как финал
стекла на этой линии четкой
я стоял и теперь не стою – отпели
отыграли отстояли и день независимых – финкой в июле
крыльями под ссохшейся кожей теряя перья
пчелы зимою не закрывают улей
природа все та же но видимо мы изменились
изменили себе ему ей неодушевленным предметам
может быть это края разбились
пока мы падали вместе с ними но по приметам
это свет и он не такой уж новый Парки
успели сморщиться и оказаться голыми бабами
слав (а/я) бо (га/гу) без весел английские парки
мне видятся как семейные соты то есть разумная глупость
и гости уходят бренчат мышцами их волчата
подрастают чтоб стать осторожней и обрести скупость
на безумие и первыми сожрать брата

«Ты не спрашиваешь меня оттуда: что страшит меня?..»

Ты не спрашиваешь меня оттуда: что страшит меня?
– многое (не отвечаю):
неопределенность дистанций и дети, даты,
стакан чаю
цвета свежей мочи
и крики чаек,
что воронами на окрестных
помоях сипят, гаек
округлость, выражения…
вроде дальше —
нет смысла…
список, чем толще, тем фальши
привкус сильней,
но тело —
в сердцевине зимы —
кусок мела.
И от этой другой причины
можно вдарить
по щеке или стопке.
Вероятно, растаять
нам не даст
реестр обязательств перед
собой, деревянный матрас
пожалеет
чудовищ кухонных