Наедине с нежностью. Часть первая. Оля

Я положил руку на её плечо. Каким же оно было хрупким и миниатюрным. И этой девочке рожать через четыре-пять лет? Где же она возьмет силу и энергию? А моя дочь? Она почти такого же возраста, чуть помладше и такой же комплекции. Я почему-то о дочери никогда не думал, как о женщине. Только любимая женщина может быть хрупкой и беззащитной, любящей и обижающей. Только от неразделённых чувств любимой женщиной, накладывают руки на себя. Любовь к женщине лежит в верхней части сердца и правится разумом, когда он способен бывает на это. Любовь к своим детям располагается в глубине сердца, никогда не правиться головой и редко вызывает страдание от несоответствия отдаваемого получаемому. И обида на них, какая-то мимолетная, даже если и долго вспоминаемая, но никогда не вызывающая боли. Можно говорить о своих детях плохо или хорошо, это никак не влияет на любовь к ним. Но если о любимой женщине говоришь плохо, это означает: либо конец любви, либо начало конца. И разлюбить женщину можно многажды. Разлюбить дочь – никогда. А если женщина возраста твоего ребёнка полюбить её легче, но любить больнее. Нужно быть либо мазохистом, получая наслаждение от пытки, рождённой осознанием разницы в возрасте, либо садистом, заставляя страдать молодое существо, когда оно уже не может любить или не хочет, а ты уже всё потерял ради этой последней своей любви. «Седина в бороду»… одним словом.

Я гладил её плечо, волос, спину и испытывал необъяснимое психологическое наслаждение. Так наверно ласкают потерявшуюся, а затем найденную дочь.

«Оленька, моя милая, нежная, добрая Оленька» – про себя проговаривал я. ? «И воспринимаю я тебя как-то странно. И не как женщину, и не как ребёнка. Смогу ли я когда-нибудь отмолить грех своей страсти? Господи, прости меня, грешного, но безвинного, ибо ты меня сделал таким и послал мне это испытание, только для чего, я никак не пойму».

Через силу встал, невидяще подошёл к окну. Сердце колотилось, в каком-то невероятном темпе. «Словно стометровку пробежал», – усмехнулся про себя. «Так тебя надолго не хватит, подкараулит „кондрашка“, женишок хренов. Нужно отправлять её, пока не поздно. Пока ещё есть силы смеяться над собой, когда будешь плакать, будет поздно».

– Оля, – хрипло выдавил я, слушая свой голос будто издалека, – позвони маме.

– Мама, алло, – сказала Оля. – Сейчас приду. Что? Это не телефонный разговор. – И уже обращаясь ко мне, с напряжением выговорила.

– Я пойду, уже поздно, а то мне ещё уроки делать.

Положила трубку на стул, и, видимо, не зная как убедиться, что обещано, было не ради красного словца, а с полной ответственностью и серьёзностью, произнесла:

– Я вам свой номер телефона оставлю, вот, ? и положила листочек бумаги на журнальный столик.

Я проводил Олю до дверей и пообещал, что позвоню, как только, что-нибудь определиться с деньгами. Она ушла более встревоженная, чем успокоенная.

Уже через полчаса я нашёл, где взять деньги, осталось забрать их и отдать Оле. Нет, нужно отдать Людмиле Алексеевне. Я не знаю, почему так решил, но мне стало вдруг спокойно от этого решения.

—

Врачи погрузили Принца в транс, заблокировали информацию о Золушке, в части прихода ею на бал и Принц, снова как до бала, стал ожидать чуда. Он вновь повеселел, но при мыслях о предстоящем свидании что-то беспокойно вздрагивало у него в груди, совсем не радостно, а как-то щемяще. Видимо, врачи не смогли полностью перекрыть факт произошедшего, но сделали они всё что смогли.

Король пригласил к себе в Тронный Зал Волшебницу и дал понять, что недоволен её работой. Он не мог прямо ей об этом сказать: не королевское это дело ясно говорить о своих претензиях, но Волшебница была опытной в дворцовом этикете и прекрасно поняла причину слишком официального обращения с собой. Она сама недоумевала, что произошло и почему её волшебство не сработало, как она хотела.

Положение усугублялось тем, что Волшебница решительным образом не знала, где проживает Золушка. Она её встретила поздней осенью на речке, когда та в ледяной воде полоскала бельё. Заглянув в глаза девочке, Волшебница поняла, что именно её она искала так долго и безуспешно. Тогда она привела Золушку к себе и рассказала ей о Принце и об её предназначении. В течение двух недель девочка приходила к Волшебнице, которая всё это время учила ее, как вести себя во Дворце и когда придти туда. Затем вручила ей хрустальные туфельки, и ещё раз уточнила время бала. Судя по тайным знакам, время для обращения бедняжки в Золушку было идеальным, но что-то не получилось. Вернувшись домой, она, первым делом, достала свои Волшебные Книги, чтобы разобраться в причине неудачи. В той части Книги, где показывалось процесс обращения в Золушку, что-то изменилось, причём изменилось в тот момент, когда Золушка танцевала с Принцем. Кто-то, не менее, а, может и, более могущественный вмешался в заклинания и либо сломал их, либо направил в другую сторону. В этом нужно было ещё разобраться.

То беспокойство, которое охватило Волшебницу в ночь бала, превратилось в смутную догадку о причинах неудачи. Да-да, конечно это гадкий Смаргль. Он когда-то хотел занять место придворного волшебника при дворе Короля, но не смог решить одну из трёх задач загаданных Королём претендентам на эту роль. Но как он узнал о времени заклинания, ведь только зная его можно было помешать превращению? У него должны быть свои люди во дворце, а может ещё кто-то и рядом с жилищем Волшебницы.

Когда-то Смаргль был намного слабее Волшебницы, но прошло достаточно много времени, и чародей мог измениться. Кто-то ему помогал советом, сейчас Волшебница была в этом уверена абсолютно, и для того, что бы проверить своё предположение отправилась во дворец прямо к Главному Мудрецу.

– Так вы говорите, что кто-то из дворцовой челяди помогал Смарглю? – Мудрец пригладил свою серебристую бороду и выразительно глянул на Волшебницу, словно ожидая от неё, что та передумает и поменяет своё мнение на противоположное. За долгие годы общения такое было не раз, и всегда они находили, какое-то решение, на первый взгляд, неразрешимых проблем. Но сейчас пахло предательством, такого никогда не случалось в их длинной истории взаимоотношений. Главный Мудрец был не старше Волшебницы, но помнил её юной девушкой, когда прапрадед ныне царствующего Короля объявил конкурс на место придворного волшебника.

– О, если бы только из челяди, – вздохнула Волшебница. – Боюсь, что рядом со Смарглем стоит кто-то неведомый мне. Я не уверена, что он сильней меня, но их двое!

Придя домой, Волшебница долго думала, как ей быть, как найти того, кто помешал? Если он решился сделать это раз, то, значит, не отступится, пока не разрушит всё, что создала Волшебница за годы присутствия в Королевстве.

Она покопалась в книгах и достала очень редко используемую Книгу Поиска Ошибок. Эта Книга досталась Волшебнице от своей матери. Она помнила, что ей наказывали, как можно реже пользоваться этой вещью, так как согласно закону Великого и Всемогущего Квардтля, всякое сработавшее волшебное действо имело принцип неопределённости. Проверить можно было либо место совершения волшебства, либо время. И в случае грубого вмешательства в процесс определения ошибки, мог нарушиться ход, совершённого в прошлом, заклинания, с необратимыми и непредсказуемыми последствиями в настоящем и даже в будущем. Осторожно открыла Книгу на шкале недельной давности и стала вглядываться в кабалистические знаки волшебного языка заклинаний. На строчке определяющей необходимость совершения Принцем действий по превращению девушки в Золушку, а затем и в Принцессу, Волшебница увидела, что три строчки знаков заблокированы и далее стоит пробел в 13 пунктов. Это говорило о том, что неизвестный смог только приостановить, но никак не отменить действие заклинаний.

Теперь она была убеждена в том, что именно Смаргль пытался ей помешать. Когда-то родители Волшебницы и Смаргля дружили и у них были одинаковые Книги Изменения Совершённых Заклинаний, но кто ему помог расшифровать код заклинаний, предстояло ещё выяснить.

И вдруг она вспомнила один странный, почти нелепый случай, произошедший с ней менее полугода назад, по лету. Она в то время испытывала какое-то недомогание, непонятно чем вызванное: то ли косыми взглядами злых торговок на базаре, куда Волшебница заходила за кедровыми шишками для изготовления снадобья, то ли сквозняком в оранжерее. Тогда, на время своей слабости, она наняла одну довольно миловидную хлопотливую девушку ухаживать за цветами. Цветы, в частности их лепестки, очень важная вещь в микстурах, примочках и мазях изготавливаемых Волшебницей для сохранения молодости и свежести придворных Его Величества, и потому их следовало вовремя подкармливать и аккуратно поливать. Всего два дня потребовалось Волшебнице для восстановления сил, но за эти два дня чуть не погиб самый дорогой куст, самой чудодейственной розы и непостижимым образом потерялся, а затем нашёлся листок из Книги Кодов. Вот теперь всё встало на свои места. Осталось вспомнить, кто порекомендовал эту девушку, и вдруг с ужасом и стыдом она поняла, что взяла её безо всякой рекомендации, лишь потому, что та помогла донести с базара тяжёлую корзину с покупками, и по дороге в разговоре показалась ей очень смышленой и доброй девушкой. Волшебнице стало плохо, как же она не проверила свою незнакомку по Книге?! Вот ведь как всё вышло!

Нужно, первым делом, поменять код на ближайшие три месяца, а вторым – найти Золушку.

Если код поменять не составило труда, то Золушку искать было сложнее. Волшебница вспомнила, как встретила эту девушку на реке, когда та полоскала бельё. Несмотря на то, что её руки покраснели от холодной воды, они всё же были прекрасны, той чудной хрупкой красотой, которую в молодости не замечаешь, и лишь спустя достаточно долгое время вспоминаешь: до чего же молодость красива сама по себе. Она что-то говорила о мачехе и доме башмачника, стоящего на третьей улице отсюда и приглашала в гости, но тогда это не казалось таким необходимым. Нужно срочно найти этот дом, а в нём Золушку.

Глава 3

Щёлкнул замок, и в комнатку вошла женщина, которая вечером приносила еду, и негромко спросила,

– Ау, ты проснулась?

– Проснулась, – ответила девочка

– Вставай, иди, умойся, я сейчас тебе принесу поесть. Умывальник на кухне, унитаз в туалете, дверь в коридоре, там увидишь.

Девочка опустила ноги с кровати, встала и вышла в коридор. От яркого света, глаза, после темноты комнатки-чулана, мгновенно закрылись. Девочка на секунду остановилась, привыкая к свету, чуть приоткрыла глаза и увидела через дверной проем, сидящего на диване немолодого темноволосого мужчину, одетого в синий спортивный костюм. Она поздоровалась с ним и, не услышав ответа, пошла вдоль по коридору в поисках двери. Вернувшись обратно, обнаружила на столе стакан с чаем и тарелку с кашей.

Девочка заканчивала есть, когда вошла женщина со стулом в руках. Она уже стала привыкать к ней, как может привыкнуть заключённый к нечаянному проявлению человечности в своём надзирателе. Она не размышляла на тему отношения к ней женщины и мужчины, они оба были по ту сторону добра, но женщина, чем-то импонировала девочке.

– Вот тебе стул, повесишь на него пуховик и будешь складывать свои вещи, и женщина поставила стул перед кроватью.

После чего она собрала посуду, протёрла стол и вышла, но вскоре вернулась.

– Возьми книжки, почитай, а то совсем со скуки рехнёшься.

Уши девочки резануло слово «рехнёшься». Она вздохнула и ничего не сказала.

Женщина положила на стол несколько книжек, журнал и вышла из комнатки. Опять щёлкнул замок.

Книги были старые в бумажных переплётах: Чехов, Пушкин и ещё какая-то без обложки, да журнал трёхлетней давности – «За рулём».

Девочка машинально взяла журнал, и стала листать его, не вглядываясь в фотографии. Пролистав, положила на стол и взяла в руки томик Чехова, пьесы, тоже отложила в сторону, раскрыла Пушкина, и сразу закрыла. Читать не было сил. Впервые за время заточения подумала о матери, каково ей там? И опять пожалела, что не сообщила ей о разговоре с отцом. Может быть, он хоть что-то мог бы рассказать ей о её похищении. Девочка, молча, плакала и вытирала слёзы рукой.

—

На мой звонок дверь долго не открывали, затем раздались шаркающие шаги, и щёлкнул замок.

– Вам кого?

Зелёные глаза невысокой женщины не выражали ничего, кроме глубокой и затаённой боли, какая бывает от долгого физического страдания или одиночества.

– Оля дома?

– Оля? – к вышеперечисленному добавилось изумление: «Чего надо „этому непонятному типу“ от её миленькой, маленькой доченьки?»

– Мама, мама! – из глубины коридора вылетело хрупкое чудо и запрыгало на одной ноге. – Я же тебе говорила!

Я с превеликим удовольствием разглядывал её смеющееся счастливое личико, её подпрыгивающие грудки и понял, что многое бы отдал, что бы видеть это каждый день.

– Проходите, – Людмила Алексеевна распахнула дверь и пошла в глубину квартиры несколько напряжённой походкой.

Чтобы скрыть неловкость, охватившую меня, я долго и тщательно раздевался и разувался, не представляя себе, как будет проходить вручение денег.

Прошёл в зал. Там были все: Оленька, моя любимая Оленька, счастливая, красивая, немного растерянная, до самого конца не верящая, что из её затеи что-то получится; мальчик лет десяти, светловолосый худенький с живыми озорными глазами, в которых так и светилось: «А это что ещё за фрукт?», сама Людмила Алексеевна, взволнованная, словно на первом свидании, с тем же выражением глаз, что я увидел у Оли в первый вечер, вернее ночь, нашего знакомства, с той же глубиной и тем же омутом. Под толщей боли угадывались такие же искорки, что я отметил в глазах Антоши, я надеялся, что угадал кто такой мальчик.