Битва веков

– Алексей Данилович! Боярин Басманов! Как же я тебя не узнал сразу?! Рад, рад! Вижу, в здравии. Да-а, славно, славно мы под Казанью повеселились. А ты, слышал, у Судьбищенской деревеньки под рукой Ивана Шереметьева супротив крымчаков отличился? Немало о той сече по Москве рассказывали.

– Передовой полк я там водил, – не преминул похвастаться немалой честью боярин. – А татар супротив нас всего десять на каждого стояло. За три дня всех побили, кто убечь не успел. Но и добра, скажу тебе, княже, преизрядно с басурман взяли. В шелках и коврах самый последний стрелец укутаться мог.

– Удачно сходили, поздравляю!

– Обожди, княже, – закрутил головой боярин, притянул одного из молодых детей боярских, круглолицего, с выбивающимся из-под края бобровой пилотки лихим кудрявым чубом: – Вот, младший мой, Федор. Прошу любить и жаловать. А это старший… Петр, сюда иди! Поклонись князю Сакульскому, другу верному нашего князя Михайлы.

Старший сын Басманова был чуть выше младшего и весьма схож лицом. Правда, чуба из-под шапки не выпускал. У Андрея мелькнуло в голове спросить, по какому поводу у Басмановых траур? Но пока он раздумывал, боярин уже начал представлять других опричников:

– Это, княже, бояре Пятой Батюшков, Митька да Меркур Безобразовы, соседи наши рязанские. Ждан и Юрий братья Богдановы, Лашук Кузьмин. Ноган Разгилеев из Твери, но бояре верные и храбрые, Шибанко Саткин калужский будет, Гришка Скуратов кличкой Малюта из Коломны. С ними мы здесь сдружились, с чистой душой тебе в слуги присоветовать могу. Люди наши, царю всеми помыслами преданы.

Остальные лица смешались перед Зверевым в общую улыбчивую картинку, хотя Малюту Скуратова он, понятно, вниманием обойти не смог. Но задержал взгляд ненадолго, хмыкнул и хлопнул по плечу:

– Уже убедился. Храбр. Ладно, сабли на татарах мерить станем. Здесь же кубками померимся.

– Да! Любо князю Сакульскому! – обрадовались гости. – Любо боярину Ивану Юрьевичу! Государю нашему любо!!!

– К столу прошу, бояре. Попотчуйтесь, чем бог послал. – Дьяк с явным облегчением перевел дух, дворня уже шастала по залу, вынося кружки и кувшины, убирая братчину и блюда, что стояли рядом. Для новых гостей были принесены капуста, огурцы, грибы, копченые окуни. Правда, вместо своего, самоварного пива в кувшинах на столах было выставлено вино. Пусть самое простое, рейнское – но все же куда дороже простой хмельной браги.

Хотя, с другой стороны, пиво для братчины – вещь святая. А вино – это просто вино.

– За здоровье собирателя нашего, славного боярина Ивана Кошкина! – поднял полную кружку старший Басманов.

– За здоровье государя нашего, Иоанна Васильевича! – ответил встречным тостом Иван Юрьевич.

– Ох, узнает о сем государь, быть всем поротым, – тихо констатировал оказавшийся за столом неподалеку Гришка Скуратов.

– С какой стати? – не понял Андрей.

– Не любит царь пьяных, ох, не любит, – с тоской глянул в кружку Малюта. – Требует, чтобы при дворе его все трезвыми были. И на пирах даже ни капли не употребляет.

– Государь мудр, – согласно кивнул князь и опрокинул в себя кружку кислого вина. – И он совершенно прав.

– Коли так, почему пьешь, Андрей Васильевич? – весело поинтересовался Андрей Данилович Басманов. – Отчего в трезвости не пребываешь?

– Да я бы запросто, – невольно зевнул Андрей. – Но плоть слаба. Не всем же столь твердыми духом пребывать, как Иоанн.

– Княже, а правду сказывают, что ты колдовством балуешься? – полушепотом поинтересовался Малюта.

– Колдовство, колдовство, – опять зевнул Андрей, борясь с напирающим на разум хмелем. – Почему сразу колдовство? Просто знание древнее. Мудрость предков наших.

– Чародеев темных… – перекрестился кто-то из молодых бояр.

– Волхвов древних, что богов своих за землю русскую молили, – поправил его Андрей.

– Не боишься в волховании признаться, Андрей Васильевич? – уже не так весело спросил боярин Басманов.

– А чего мне бояться? Царь за меня на это в обиде не будет. Я ведь не против него колдую, а для защиты его от напастей. И пару раз в этом преуспел, от покушения и чародейства спасал. Бог христианский тоже не обижается. Я службы посещаю исправно, серебро на храмы даю, к исповеди подхожу, в грехах каюсь. Иисус милостив, он простит. Чего мне беспокоиться? Ни на земле, ни на небе я никого не предаю, не обманываю.

– Тебе, сказывают, все грядущее ведомо? – Это уже проявил любопытство Федор Басманов.

– А и ведомо, что с того? – тяжело ответил Андрей. – Его ведь поправить можно, коли прознал. Гибель Иоанна юного я увидел? Исправил. Свою увидел? Исправил. Как же его проклятущее проведать, коли оно все исправляется да исправляется…

Князь Сакульский почувствовал, что голова стала уж вовсе неимоверно тяжелой, выставил локти и оперся подбородком на них. Глаза моментально закрылись помимо его воли.

– А в мое будущее заглянуть можешь? А государя? А князя нашего?

– Могу, – тихо признал Андрей. – Но не так просто все… Полороло… Зар-раза… полоть нужна. Ну, пот там, волосы, ногти, еще чего… Тогда свеча и пр-р… Пур… Ну, можно смотреть.

Язык тоже постепенно отказывался ему подчиняться. Огромным усилием воли князь Сакульский взял себя в руки и, чтобы взбодриться, выпил еще кружку холодного и кислого рейнского вина.

– Храбрый ты воин, Алексей Данилович! – похвалил он боярина Басманова. – Коли сыновья в тебя…

…Проснулся князь на широком, но коротковатом подоконнике. Чтобы на нем поместиться, Андрею пришлось скрючиться и поджать коленки. Однако под головой лежала аккуратно сложенная ферязь, у живота – шапка. Похоже, ложился сам. Вряд ли дети боярские, относя сомлевшего князя от стола, стали бы так с одеждой его стараться. Скомкали бы, сунули под ухо – и ладно. Однако как он укладывался и что делал перед этим, князь, хоть убей, не помнил.

– Надеюсь, лишнего ничего не сболтнул, – пробормотал он, усаживаясь. – Хотя, даже если и сболтнул… Дурного против царя у меня в помыслах нет, а про то, что я колдун, да еще и из будущего свалился, все равно никто не поверит.

Пир между тем продолжался обычным чередом: некоторые бояре спали – кто на скамьях, а кто и сидя, упершись лбом в столешницу; другие продолжали шумно обсуждать недавнюю соколиную охоту, запивая воспоминания вином и пивом, закусывая немудреными соленьями. Боярин Кошкин величаво посапывал в кресле, временами подергивая плечом и каким-то непостижимым образом не роняя поставленный на подлокотник кубок.

– Андрей Васильевич! – тут же заметили его пробуждение боярские дети. – Мы уж заждались здравницы твоей. Все обещался за Алексея Даниловича полный рог осушить, да с тем к окну и ушел.

– Я бы и испил, – с трудом двинул в пересохшем рту деревянным языком князь, – рейнского освежающего. Да найдется ли рог в доме у хозяина?

– Так уже нашелся, княже, – с готовностью дотянулся почти до хозяйского края Малюта. – Боярин Иван Юрьевич специально для тебя велел принести.

И действительно, возле серебряного кувшина возвышался самый настоящий коровий рог. Но не просто костяшка, а оправленный в золото: с широким, с отворотом, золотым краем, с кончиком в виде крохотной крепостной башенки. Опирался он на крылья приземистого грифона, расставившего лапы и грозно сверкающего рубиновыми глазами.

– Наливай, – хрипло согласился Андрей. Он предпочел бы глоток обычной родниковой воды, но такого редкостного лакомства к пиршественному столу никто не выносил. Боярский сын Скуратов дважды просить себя не заставил, моментом наполнил рог до самой верхней круговой каемочки, поднял двумя руками и поднес князю Сакульскому.

– Боярина, боярина разбудите! – засуетились на другой стороне стола.

– Отец! – потряс за плечо дремлющего Басманова Федор. – Отец, княже здравицу тебе сказать желает.

– Кто? Что? – вскинул голову боярин.

– Здрав будь, Алексей Данилович! – поднял перед собой рог Андрей. – Знаю тебя давно! Мужество великое ты проявлял не раз, землю русскую защищая. Ты отвагою своей немало сделал для освобождения Казани от пришельцев ногайских, твоя отвага помогла освободить Полоцк от поганых схизматиков, ты грудью встал на пути разбойников басурманских, не побоявшись числа их великого. На таких, как ты, на преданности и крови твоей свобода всей земли нашей держится. Такие, как ты, есть главная сила государева и опора веры нашей православной. Посему честь тебе, хвала и слава, Алексей Данилович! И долгие тебе лета во благо Руси и славы царской! Любо боярину Басманову!

И Андрей жадно прильнул к прохладной, чуть кисловатой, освежающей жидкости.

– Любо! Любо! – восторженно подхватили здравицу молодые бояре. – Любо боярину Алексей Даниловичу! Любо князю Сакульскому, любо!

Басманов старший тоже поднял свой кубок, отпил, поставил обратно:

– Благодарствую на слове добром, Андрей Васильевич, благодарствую, – кивнул он. – Уж не знаю, как и отблагодарить.

Князь крупными глотками допил вино, поставил кубок на стол, облегченно выдохнул:

– К чему благодарности? Я ведь правду истинную сказал, от всей души. Это всего лишь слова… Хотя, прямо скажем, слово доброе иной раз жизнь перевернуть способно, – придвинул к себе миску с грибами Андрей. – Я вот друга нашего общего ныне вспоминаю, князя Михайло Воротынского. Хочу за него государю поклониться. Храбрый ведь воин и воевода умелый. А прозябает за стенами монастырскими, ровно старец немощный. Нехорошо.