Любовь литовской княжны

Без спешки переправа заняла больше двух часов – ладья привалила к причалу из толстых сосновых бревен, корабельщики скинули сходни. И едва нога Тохтамыша ступила на сушу, слуги тут же подвели ему высокого вороного скакуна с вышитым потником под седлом и упряжью, украшенной золотыми клепками и серебряными колокольчиками.

Однако княжича больше всего удивило не это, а то, что и ему тоже подвели породистого серого коня. Незнакомый татарин придержал стремя, помог подняться в седло и отступил в сторону, легонько стукнув ладонью по крупу.

Василий присоединился к царевичам, все вместе они на рысях помчались вслед за Тохтамышем, а спустя несколько мгновений вокруг знатных путников сомкнулась вся остальная свита, переправлявшаяся на других кораблях, и сверх того – около сотни всадников в броне, в сверкающих начищенными пластинами куяках и мисюрках с кольчужными бармицами, да еще и с длинными остроконечными пиками у стремени.

Три часа стремительной скачки – и незадолго до заката кавалькада оказалась на просторной луговине со множеством костров, пылающих вокруг большой юрты.

Ордынский царь натянул поводья возле входа, но первым спешился не он, а телохранитель с треххвостым бунчуком – два рыжих конских хвоста и один волчий. Спешился, ударил ратовищем в землю, замер. Следом соскочил и сам Тохтамыш, а за ним – татары из многолюдной свиты.

Василий, покинув стремя, привычно отпустил подпруги, огладил коня по шее, успокаивая и благодаря, взял под уздцы и медленно пошел вперед. Уставшего скакуна, известное дело, сперва обязательно выходить надобно, а уж потом поить и на выпас отпускать.

Однако уже через пару минут к княжичу подошел пожилой воин в ватном халате и лисьей, несмотря на жару, шапке, почтительно поклонился, приложив ладонь к груди, а затем уже забрал поводья. При всем том – не произнес ни слова. Вестимо – ни русского, ни арабского языка татарин не знал, а заговаривать с иноземцем на своем не стал и пытаться.

Княжич огляделся, направился к юрте, поклонившись у входа бунчуку, откинул полог. Прищурился, оказавшись с яркого света в душном полумраке.

– Вася, сюда! – взмахнул рукой Кепек, сидевший почти у очага.

Княжич пробрался к царевичам, опустился на ковер. Здесь стояло блюдо с порезанным мясом и – само собой – еще одно с арбузом.

– Ты же не погонщик худородный, княжич, чтобы в степи на попоне спать, – сказал царевич. – Ляжешь рядом с нами.

Наследник московского престола молча пожал плечами, выдернул нож и наколол себе кусок вареной убоины…

На рассвете путники перекусили холодным мясом и арбузами – а за пологом юрты их уже ждали оседланные скакуны. Осталось лишь подняться в стремя и дать шпоры.

День пути – и перед закатом они снова спешились возле уже поставленной юрты, внутри которой лежали ковры, горел огонь и ждала путников горячая говядина.

Сон под общей крышей, совместный завтрак – и оседланные лошади снаружи.

Еще день пути – юрта, мясо, сон… И новый рассвет с новым переходом…

На четвертый день ордынский царь, сблизившись с заложником, неожиданно спросил:

– Тебя что-то тревожит, княжич Василий?

– Нет-нет, государь, все в порядке, – уважительно поклонился паренек.

– Если желаешь чему-то научиться, княжич, надобно уметь задавать вопросы, – приободрил его Тохтамыш. – Разве не за этим ты отправился в наш поход?

– Если мы в походе, государь, то где армия? – все же не сдержал удивления московский заложник. – Все знают об огромной армии Орды, исчисляющейся многими тысячами всадников! И где же она? Я не вижу окрест даже пяти сотен! Да мой отец легко соберет многократно большую дружину!

– А что ты скажешь, княже, коли узнаешь, что наша армия исчисляет девяносто сотен воинов? – без тени гнева ответил Тохтамыш. – Только воинов! Не считая слуг и всякого рода прилипал, вроде мелких торговцев и гулящих девиц.

– Но где же они тогда? – Василий снова обвел взглядом полупустую степь.

– А если подумать, недовольное чадо? – подмигнул ему царь великой Орды, вскинул руку и поманил пальцем сыновей: – Джелал, Керим, Кепек, Кадыр… Подъезжайте ближе, вам тоже будет полезно сие услышать. Итак, Джелал, где наша армия?

– Вокруг, – пожал плечами его старший наследник и пояснил: – Девять тысяч воинов – это двадцать тысяч коней и примерно пять тысяч возков с припасами и снаряжением. Каждый возок – это еще две лошади. Коли собрать их всех вместе, лошади за час сожрут всю траву и осушат все водопои, а потом просто сдохнут от жажды и бескормицы. Люди же ослабеют и станут бесполезны для похода. Их без труда перебьет любая шайка.

– Как это «вокруг»? – не понял Василий.

– Двадцать сотен с заводными скачут вдоль берега Волги, – загнул один из пальцев Тохтамыш. – У них вдосталь воды, но тамошним пастбищам больше не прокормить. Полторы тысячи идут ногайской тропой. Им легче всего, это удобный тракт с колодцами и водопоями, обустроенными стоянками и запасами корма. Пять сотен скачут кочевьями. Там много травы, но нет родников, а колодцам больше тысячи голов не напоить. Тридцать сотен выступили еще половину месяца назад, они двигаются дальним путем, через Терек, тысяча скачет вдоль Ахтубы и вскоре переправится возле Астрахани. А обоз в двух днях пути немного правее от нас.

– Как тебе удается все это запомнить, государь? – искренне удивился паренек.

– Нам с советниками пришлось долго размышлять, готовясь к этой войне, – пожал плечами ордынский царь. – Или ты полагаешь, княжич, для ратного похода достаточно просто отдать приказ? Увы, подобная простота возможна лишь в том случае, когда у тебя под рукой всего сотня или две воинов. Сотня воинов прокормится всего лишь парой деревенских коров, а их лошадям хватит любого пастбища или сметанного крестьянами стога. Две сотни могут скакать вперед, ни о чем не задумываясь, и легко находить себе кров и стол на каждом привале. Если же у тебя тысяча воинов, то они уже не живут под рукой у тебя во дворце, они обитают в большинстве в своих кочевьях, и для похода их надобно собрать, а также снарядить обозы, ибо не во всякой деревне наберется еда сразу на тысячу человек, пастбищ же на две тысячи лошадей нигде не найдется совершенно точно. Припасы придется везти с собой.

Василий прикусил губу. Созвать армию, снарядить обоз и выступить с ними на врага – это было как раз про великого князя Дмитрия Ивановича и московскую дружину.

Впрочем, почему только про Москву? Никто из князей или королей не способен созвать под свою руку больше тысячи, либо каким-то чудом – двух тысяч ратников!

– Но когда твоя армия превышает пять тысяч всадников, – невозмутимо продолжил ордынский царь, – ты вдруг понимаешь, что для нее уже не хватает дорог, ибо походная колонна растягивается на расстояние дневного перехода, и в тот час, когда голова рати будет входить в вечерний лагерь, замыкающие воины еще не успеют выйти из лагеря вчерашнего. Ты вдруг понимаешь, что для твоего войска попросту не хватит воды на водопоях и даже места на пастбищах, не говоря уж о траве, и что никакой обоз не способен увезти достаточное количество припасов.

– Как же тогда ты воюешь, великий царь? – с некоторой грустью спросил Василий.

– Когда твое войско, княжич, исчисляет многие тысячи нукеров, – не без гордости вскинул подбородок царь Тохтамыш, – твой поход начинается с того, что ты высылаешь вперед доверенных и хорошо обученных лазутчиков, каковые изучают пути, дабы понять, сколько путников они способны принять, а также ищут и размечают удобные места для стоянок. В эти места к назначенному сроку купцы доставляют потребные припасы… Дрова, скот, сено… А если нужно, то и работников, каковые разделают мясо и разобьют лагерь. И токмо в этом случае твои полки смогут мчаться вперед по сорок верст в день, лошади будут свежи и стремительны, а люди постоянно бодры и сильны для битвы.

– Государь! Но если обоз с ратным снаряжением находится от нас в двух днях пути, то что случится, коли на нас внезапно нападут вражеские полки? – полуповернулся в седле Василий, обращаясь к Тохтамышу. – Ведь мы почти что безоружны!

– В двух днях пути впереди идут дозоры, – небрежно пожал плечами правитель Орды. – Коли они заметят врага, нам достаточно просто остановиться. Обозы нас догонят, правое и левое крылья армии подтянутся к нам, воины получат броню и стрелы, и мы встретим подступившего врага отдохнувшими и во всеоружии!

– Но при этом мы опоздаем к следующей назначенной стоянке! – напомнил княжич.

– Когда случается битва, сие не является главной заботой, – рассмеялся Тохтамыш. – Но ты прав, порою нарушаются самые лучшие из планов. Однако же, как ты помнишь, без обоза моя армия все-таки не передвигается. У нас всегда есть припасы на две-три недели. А там… Либо ты победил, и все остальное уже не так важно, ибо армию можно распускать для изгона[8 - Изгон – это такой маневр, когда армия расходится по вражеским владениям для насилия и грабежей.], либо…

Здесь правитель Орды запнулся и своей мысли не завершил.

– Я полагаю, стоянки удается готовить заранее токмо на своей земле? После перехода вражеских рубежей сие уже не получится? – поинтересовался Василий.

– Ну почему же? – не согласился Тохтамыш. – Не везде подданные так уж любят своих правителей, чтобы отказываться от хорошего прибытка, не везде местные жители догадываются, зачем чужеземцы платят им за убережение их же пастбищ от потравы. Во многих местах полки просто встречаются на переходах с заранее высланными к нужным переправам или городам торговцами, как бы случайно везущими товары, пригодные для армейской стоянки. Орда собирает многотысячные армии уже не первый век, и мы умеем водить их в дальние пределы. Если начать подготовку к походу за полгода, а лучше за год до войны, то несложно довести даже двадцатитысячную армию хоть от волжского Булгара и до самого Танжера!

– У тебя умелые воеводы, великий царь… – склонил голову перед ордынским правителем московский заложник.

Василий Дмитриевич впервые начал ощущать все могущество державы, раскинувшейся к югу от московской Руси. Державы, собирающей для походов тысячи нукеров с такой же легкостью, с какой русские князья собирали сотни, и главное – умело этими тысячами управляющей. Ведь московская дружина всегда просто и бесхитростно шла лесными трактами вслед за великим князем! Ела то, что везла с собой, и сражалась там, где сталкивалась с врагом. На чем вся боярская ратная наука и заканчивалась.

И от сего тоскливого понимания настроение будущего правителя русской державы как-то сразу ухудшилось. Небо стало казаться выцветшим, трава мертвой, земля каменной, а лошадь – совсем даже не ходкой и непослушной…

13 сентября 1385 года

Приморская степь в одном переходе к югу от Терека

Однообразное походное движение царского отряда прервалось около полудня появлением запыхавшегося гонца – без шапки, одетого в изрезанный до состояния лохмотьев бурый халат, без щита и копья, однако опоясанного добротной саблей с обмотанной кожаным ремешком рукоятью. Серый низкорослый скакун татарина хрипло дышал, готовый упасть на землю, а его шкуру покрывали крупные хлопья розовой пены.

Скатившись с седла, нукер упал на колени, ткнулся лбом в сухую гулкую землю:

– Передовые дозоры столкнулись с черкесами, государь! – выдохнул он.

– Столкнулись или сразились? – натянув поводья, уточнил Тохтамыш.