Дубровский: по мотивам фильма «Дубровский»

…После обеда зашел Николай Кузнецов, которого Андрей Гаврилович знал чуть ли не дольше, чем Троекурова. Некогда подчиненный Дубровского в танковом полку Западной группы советских войск в ГДР, Кузнецов вместе с другими офицерами части не пожелал сменить полную, как им казалось, смысла охрану советских рубежей от натовских ястребов на прозябание в тайге под Читой, куда их перебрасывали при выводе войск из теперь уже объединенной Германии. Внезапно размякшая советская власть не только обессмыслила их службу, но и практически бросила на произвол судьбы, толком не позаботившись ни о них самих, ни об их семьях. Переезжать в продуваемые сибирскими ветрами бараки из обустроенной части в Магдебурге под миролюбивую риторику Горбачева они не пожелали и разом вышли в отставку.

Андрей Гаврилович не без помощи старых армейских связей тогда сумел взять в аренду бывший советский совхоз неподалеку от своего старинного друга Троекурова, который обустроился в этих краях незадолго до него и поразительно быстро шел в гору. С собой Дубровский-старший позвал бывших сослуживцев, и офицеры элитных частей советской армии с готовностью последовали в новую для них сельскую жизнь за своим командиром – теперь уже председателем загибающегося совхоза, который надо было вытаскивать из пьянства и разрухи. Выбирать тогда особенно не приходилось, но спустя годы никто из них не пожалел о такой перемене в их судьбах. За первые десять лет они наделали по неопытности кучу ошибок, выучились на них и теперь жили пашней и скотиной – не густо, не пусто, то алтын сберегли, а и рубль потеряли.

– Дело есть, Андрей Гаврилыч, – Кузнецов сразу же сел за стол, не разувшись и не сняв свою неизменную шляпу с загнутыми вниз полями.

Егоровна налила им чаю, и Кузнецов принялся за обстоятельный доклад про оборудование для фермы, давным-давно оплаченное и наконец-то доставленное и распакованное. Дубровский молча слушал. В голову ему вдруг пришла неприятная мысль, что ссора с Троекуровым несет последствия не только для него, но и для всей деревни. В тот момент он и не подозревал, насколько был прав.

Они допили чай и засобирались. Кузнецов с легкой ленцой в голосе расписывал новые молотилки и веялки – уже распакованные, они стояли в ангаре и ждали, когда Андрей Гаврилович приедет на них полюбоваться.

– Слушай, Коля, – уже сев в машину, решительно начал Дубровский, рассудивший, что решить все нужно прямо сейчас. – Это все хорошо, но тут такое дело. Надо перекредитоваться. Или придется технику вернуть.

– Зачем это, Гаврилыч? – удивился Кузнецов. – Ты чего? Нам же зубы на полку тогда просто…

– Значит, на полку, – в этот раз джип Дубровского завелся с пол-оборота. – Я так решил, Коля. Я кредит брал под поручительство…

– Знаю, Троекурова, и что?

– Так вот, все. Не хочу больше в долгу у него быть.

Андрей Гаврилович ожидал, что Кузнецов сейчас заведет шарманку в духе «я же говорил» – тот испытывал к Троекурову нечто вроде неприязни с первого взгляда, которая, правда, за тридцать лет не вылилась во вражду, потому что Кирилл Петрович не находил нужным обращать внимания на «штабную обслугу» Дубровского. Кузнецов же презирал Троекурова молча, не позволяя до поры своему презрению перерасти во что-то более серьезное.

За окном замелькал придорожный кустарник, медленно перерастающий в лес.

– Посрались, что ли?

– Не поладили мы с товарищем, – нехотя сказал Дубровский. – И такое бывает. Так что… – рассеянно начал он и замялся, раздумывая о том, что же теперь говорить. – Ну, ничего, может, займ какой в банке получится… Придумаем…

– Понял, – ответил Кузнецов. – Выкрутимся, не впервой.

– Куда мы денемся.

За поворотом показалось поле, на краю которого отчетливо чернели высокие сосны с разлапистыми верхушками. Дубровский с удивлением заметил какое-то движение под деревьями – несколько человек крутились вокруг крайней сосны, а их перекрикивания, из-за ветра звучащие бессмысленным набором гласных, доносились аж до машины.

– Глянь, Коль! Это что еще такое? Наши гуляют?

Ответ не заставил себя долго ждать – в следующую же секунду сосна медленно покосилась, зависла в таком положении на пару мгновений и стремительно ухнула на опушку.

Дубровский, ни слова не говоря, свернул прямо в поле. Джип тряхнуло, Кузнецов вцепился в сиденье. Андрей, сжав челюсти, упрямо жал на газ, не давая машине застрять в раскисшей под неглубоким снегом грунтовке. Около сосен, перекидываясь короткими командами, суетились трое мужиков. Занятые очередной сосной – та уже, со скрипом, начала была заваливаться, – они не замечали приближающегося джипа.

Кузнецов, не дожидаясь Дубровского, первым выскочил из машины и вытащил из багажника карабин.

– Стоять! – крикнул он.

Первый мужчина вздрогнул и удивленно огляделся. Двое других, кряхтя, продолжали толкать подпиленный ствол. Кузнецов вскинул карабин.

– Вы кто такие? – спросил подошедший Дубровский.

Тут уже все трое замерли, испуганно глядя на направленное на них ружье.

– Да мы это… – начал было первый, подняв руки над головой. – Строители мы. Из Покровского. У Кирилл Петровича Троекурова строим.

Дубровский сглотнул. Он был рад, что карабин у Кузнецова: будь его воля, он бы выстрелил тут же и не задумываясь.

– Лес чей, знаешь?

– Не-а.

– Врешь, стервец, – сказал Дубровский прямо в лицо вору. – Знаешь! Мой лес.

– Да вот те крест, – выпалил строитель, подняв руку в варежке.

– Это Троекуров вас сюда заслал или сами догадались? – спросил остальных Дубровский.

Те начали вяло оправдываться.

– А брехать тебя кто учил? Тоже Троекуров? У него леса вона сколько. А вы в дальний решили? Ну, чтоб работенки побольше, чтоб везти подальше, да?

Строители примолкли, косо глядя друг на друга в надежде, что кто-нибудь выдумает достойное оправдание.

– Чего делать будем, Андрей Гаврилыч? – раздался голос Кузнецова, который так и стоял со своим ружьем.

«Вот же ж сукин сын, – подумал Дубровский. – Нет, так просто они отсюда не уйдут. Если Троекуров хочет войны – он ее получит». Недолго думая, Дубровский вынул из брюк армейский ремень с тяжелой пряжкой.

Кирилл Петрович мрачно уставился в телевизор. Там крутили какую-то передачу о животных, но он не слушал, погруженный в собственные мысли. Вчера, после разговора с Дубровским, Троекуров долго смотрел на мобильный в своей правой руке, ожидая, что старый дурак одумается и перезвонит через пару минут. Но этого не произошло – ни через полчаса, ни через час.

Троекурова настигло неприятное чувство, что все в его жизни внезапно вышло из-под контроля. Родная дочь словно и не замечает его, все общение – пара слов о погоде за завтраком и ужином. Окружение Кирилла Петровича составляют люди, с которыми он, будь его воля, и за один стол бы не сел. Взять, к примеру, Ганина – премерзкий тип, за такими только глаз да глаз, зазеваешься – а он уже подножку выставил. А тут еще Дубровский вздумал корчить из себя гордеца.

– Там Ганин пришел, видеть вас желает, – в дверях стоял управляющий поместьем Алексей. Нехотя Троекуров поднялся, и на пару мгновений у него закружилась голова. Стало душно.

Ганин топтался посреди столовой – его лица не было видно за громадной охапкой ярких цветов, сложенных в пышный букет, который он сжимал в объятиях.

– А, это ты? Ну, здравствуй, коль не шутишь. Мы уж позавтракали, не обессудь, но чаем тебя напою.

Ганин смешно выглядывал из-за своего букета. Заговорив, он тут же начал отплевываться – листья лезли ему в рот.

– Да нет, Кирилл Петрович, я на минуту. Работа, знаете ли, работа.

Троекуров оглядел его с головы до ног – на Ганине был нелепый костюмчик с серебристым отливом, а волосы он зализал.

– Хотел цветочки вот завезти… для Марьи Кирилловны…

– С чего это вдруг? – спросил Троекуров. От одной мысли, что Ганин имеет виды на Машу, ему стало тошно.

– Ну, знаете… Такая девушка… Кому еще цветочки, как не ей…

– Да? – нахмурился Троекуров. – Смотри у меня, – и он погрозил пальцем.

Ганин тут же уловил в его полушутливом тоне знакомые угрожающие интонации.