Неизбежность

Когда она в очередной раз наклонилась над столом, из-за воротничка её кофточки выскочил подвешенный на серебряной цепочке дедушкин талисман в виде сердечка из камня. Он был привезён Владимиром Фостером из первых полётов на спутники Сатурна и не раз выручал её в трудную минуту. Она верила в его мистическую силу и никогда не расставалась с ним, считая, что часть дедушкиной энергетики, любви и заботы заключена в этом талисмане.

София допила кофе и, аккуратно сложив газеты в стопку и мельком посмотрев на часы, поняла, что уже опаздывает на работу.

* * * ~ ~ * * *

На огромной площадке, отдалённой от научного института на несколько десятков километров, к запуску готовился новый ракетоноситель с космическим телескопом Х10 – РКЛ52М на борту.

В Центре управления полётами всегда было очень многолюдно, но особенно большое количество людей собиралось здесь во время важных стартов для выведения в космос тяжёлых летательных аппаратов с научно-военной компонентой. Сегодня был именно такой день.

В этом огромном зале все было на своих местах; сотни расставленных по рядам компьютеров тихо шуршали своими вентиляторными блоками, на самой большой – центральной – стене величественно возвышался главный проекционный экран, непрерывно выводящий пунктирные изображения орбит и местоположения находящихся рядом с планетой космических объектов. Инженеры в ожидании долгожданного запуска тихо перешёптывались между собой, периодически поглядывая на таймер обратного отсчёта.

У входа в служебное помещение по контролю за запусками сверхтяжёлых звездолётов толпилась группа журналистов.

– Да пропустите же нас! Народ имеет право знать об успехах и неудачах Института! – проталкивался вперёд и чуть ли не дрался с вооружёнными до зубов охранниками репортёр «Звёздного обозрения» Максим Некрасов. Рядом с ним протискивался не менее задиристый Леонид Кузнецов из «Космических известий». Оба они хоть и были при парадных костюмах, всё же выглядели неряшливо: узелки на галстуках растрепались и съехали набок, рубашки в некоторых местах вылезали из брюк, и лишь чёрные пиджаки пытались гордо поддерживать остатки их официального делового стиля.

– Здесь вход по спецпропускам! – без единой эмоции и с металлом в голосе ответил охранник. Выдвинув вперёд нижнюю челюсть и нахмурив лоб, он широко раздвинул руки, пресекая на корню любую возможность пробраться через его неприступный бастион.

– Да вот же пропуск! Не видишь что ли, толстолобый?!

– Хватит уже показывать мне свои бумажки! Вход только по особым пропускам! Инженеры департамента запусков Института или военные!

– А я по совместительству! – прокричал Леонид, оттолкнув Максима сильным ударом по плечу. – Вот видишь – у меня серьёзный документ есть! – он протянул военному сложенную корочку.

Охранник достал специальный сенсор и провёл пропуск через его края. Прибор резко запищал, и рядом с его рукой загорелась красная лампочка.

– Так вы ещё и поддельными документами пользуетесь! – он взял рацию и начал вызывать базу. – Говорит пункт контроля, я – Двенадцатый! Нужно подкрепление! Двое репортёров пытаются пробраться в запретную зону по фальшивым пропускам! Пост покинуть не могу! Необходимо задержание!

– Чёрт! – прокричали вместе Максим и Леонид. – Всё из-за тебя, – синхронно пробормотали они и бросились бежать в разные стороны коридора.

В зале запусков на первой линии контроля стояли два компьютера и специальные информационные таблички, на которых значилось: «Инженер смены запуска Пётр Ровенский», «Инженер по гироскопическому оборудованию Михаил Донской». Два друга непринуждённо общались перед запуском.

– Да, Миш, надеюсь, на этот раз всё пройдёт успешно. Вот уже несколько лет Институт, да что там … весь мир, можно сказать, ослеп, после того как гироскоп на «Хаббле» окончательно вышел из строя.

– Это точно. Всё подкручиваем в нём, подкручиваем – вот и докрутились. Телеметрия рухнула, не повернуть теперь эту махину ни туда, ни сюда. Говорят, такая же штука когда-то в NASA приключилась с одним из военных спутников. Ребята из отдела наземного наблюдения мне уже давно говорили, что сейчас как раз на Pismis идёт сильная активность, которую для Института очень важно исследовать. Что-то происходит там, а мы как будто через вуаль на всё это смотрим. Ничего не разглядеть. Старик «Хаббл» совсем никудышный, спускать пора его в Тихий океан уже на покой. Сегодняшний третий запуск Х-десятого – наша последняя надежда. Таких неудач у Института давно не было… со времён второго адронного коллайдера. Уже целых два телескопа загубили за последние полгода – рассыпались при старте системы симметрии двигателей первой ступени. Вчера по новостям слышал, что, если сегодня угробим третий Х-десятый, в ближайшие пять лет больше ООН не будет выделять дополнительных траншей. Институт и так уже перебрал все разумные лимиты на этот год – мол, уже сейчас на исследования уходит больше десяти процентов всего мирового валового продукта. Старик-основатель Владимир Фостер, кстати, так и бредил в конце жизни, что в начале XXII века на Земле коллапс настанет. Так точно настанет, если всё, как сейчас, у нас идти будет. Весь мир только на наши эксперименты и работает.

– Да и сынок Фостера, Александр, туда же пошёл… – поддержал беседу его товарищ. – Правильно его выкинули из Института – мы бы вместе с ним тоже все с ума посходили, распались на протоны с электронами вместе с его фотонным контуром. Чёртов профессор в ходе испытаний разнёс своей адской машиной чуть ли не треть всего Института! Хорошо, что защита выдержала…

– Да уж… Кстати, а ты слышал, что наша лаборатория по кодированию даёт названия животных всем космическим кораблям, запускаемым на орбиту с наших площадок. Даже цвета им присваивают. Я подглядел краем глаза – первые два неудачных запуска они назвали «Чёрный Скат» и «Серая Мурена». Пора такие пуски называть «Розовыми дикобразами».

– Смешной ты. Эх… Какая разница! Главное, чтобы дикобраз взлетел, а то мы так скоро все без работы останемся.

Их разговор прервал голос главного инженера смены запусков:

– Внимание! Все системы подключены! Прошу всех занять свои места и приготовиться к запуску!

Инженеры резко обернулись назад, в сторону центрального пульта, за которым стоял главный инженер Али Карами.

– Итак, – продолжал он, – это наша третья попытка. В этом году больше запусков не будет! – Он сделал многозначительную паузу; волнение в зале было очень сильным, но инженеры пытались не показывать этого. – Прошу всех отнестись к миссии с максимальной отдачей. Мы с вами запускаем не воздушные шарики, а груз весом более тысячи тонн! Так что прошу, когда надо, прикрыть уши от грохота при запуске четырёх основных двигателей первой ступени. – Карами оглядел весь зал, сделал глубокий вздох и добавил – Я почти никогда не говорю этого, но сейчас скажу: «Пусть нам повезёт!» Али закрыл глаза, и чувствовалось, как он пытается сосредоточиться и успокоить нервы. В зале воцарилась гробовая тишина, и стало слышно даже тихий гул кондиционеров.

Тем временем Максим Некрасов непонятно как, но пробрался в вентиляционную шахту. По воздушной трубе он дополз до места, которое находилось непосредственно под потолком помещения, где собрались все инженеры, и начал снимать всё происходящее на видео.

– Сдохните от зависти, «Космические новости»! Сенсационный репортаж из зала запусков уже через полчаса будет в эфире!

– Итак, удачи! Двигатели тяги! – начал командовать главный инженер по запускам. После каждого приказа он делал паузу, ожидая подтверждения ответственного инженера.

– Готовы!

– Отделяющиеся трапы!

– Готовы!

– Реакторы!

– Готовы!

– Система контроля управления!

– Готова!

– Два первых – зажигание!!!

Ракетоноситель на двигателях контролируемой ядерной реакции, разработанных ещё в середине прошлого века российским КБ «НПО Энергия», был размещён в километре от центра контроля, но при старте четырёх главных двигателей даже с этого расстояния раздался оглушительный грохот, заставивший инженеров прикрыть уши руками. Стоял совершено ни с чем не сравнимый гул, подобный тому, который слышали участники Манхэттенского проекта по взрыву первой атомной бомбы в истории человечества – плутониевой «Тринити» в 1945 году.

– Ключ на отведение опор! – уже почти переходил на крик главный инженер. – Старт!!!

Ракетоноситель несколько секунд продолжал висеть в воздухе на расстоянии всего нескольких метров от стартовой площадки, как будто не желая покидать Землю. Ядерной реакции не хватало, чтобы поднять его.

Карами начал нервно запускать на своём пульте какие-то команды, но видя, что это не помогает, опустившись в кресло, раздражённо прошептал:

– Всё… Конец карьере!

Но не успел он договорить фразу, как ракетоноситель начал резко подниматься вверх со скоростью примерно в пять раз большей, чем при старте установок на традиционном жидководородном топливе. Через несколько секунд с фантастическим ускорением объект взмыл в небо, и теперь можно было разглядеть только лишь пульсирующую точку, с огромной скоростью устремляющуюся в космос.

– Ура! Пошла, родимая! – раздались восторженные крики в зале.

– Ну надо же… – язвительно и раздосадовано прошептал зависший под потолком и жадно снимавший всё происходящее на видео Максим Некрасов, – взлетел! Теперь придётся другие сенсации искать!

Инженеры перевели экраны на видеорежим мониторинга полёта ракетоносителя с международной космической станции «Струве-5». Интегрированная станция уже много лет работала на базе пяти орбитальных модулей основных мировых держав планеты Земля – России, США, Бразилии, Индии и Китая. Многие европейские государства, устав от борьбы за скудеющие ресурсы и узрев в названии спутника Юпитера символичный знак, совершили глобальное переселение на Европу.

– Центр управления! Видим объект-10. Приближается со скоростью 50 000 км/ч. Орбита – 10, 15, 20… Орбита – 25. Расчётная. Отделение двигательной части произведено успешно. Поздравляем, Центр! Наш новый Х – 10 благополучно вышел на орбиту 25! Передаём точные координаты для телеметрии и подключения к системе контроля. Можете спускать старика «Хаббла» в Тихий океан! Пришло время ему отдохнуть от долгой космической службы.

Михаил Донской переключился на терминал управления автоматизированными космическими станциями. На экране появилось приглашение на вход системы безопасности. Введённый Михаилом компьютерный код поражал своей сложностью и длиной. Это была чудовищная комбинация из букв на различных языках, регистрах, с вкраплениями цифр и специальных символов. Приняв код, компьютер моментально вывел на экран трёхмерное изображение системы контроля и телеметрии спутника. В самой нижней части экрана находилась командная строка. Курсор системы быстро моргал в ожидании. Михаил начал ввод команд на включение тормозных систем и снижения орбиты «Хаббла». Механическая часть телескопа стала изменять свою форму, включились обратные двигатели тяги, и «Хаббл», медленно снижаясь, начал терять высоту.

Это было печальное зрелище. При входе в плотные слои атмосферы огромная передняя часть конструкции телескопа начала гореть. За ним стал образовываться длинный хвост из вспыхнувшего газа и плавящихся металлических элементов. Телескоп начал вращаться сначала вокруг своей оси, а потом его движения приобрели и вовсе хаотический характер. Он лёг на траекторию снижения и затопления рядом с островом Фиджи в Тихом океане.

– Центр! Наблюдаем снижение «Хаббла»! Ну и зрелище! Это Фрэнк Уилсон со «Струве-5». Конец связи.

* * * ~ ~ * * *