Гротеск, игры теней.
Гангстеры, надрываясь, тащили толстяка ко входу, – высокому, сводчатому порталу. Взгляд скользил по круглым заклепкам двери. По каменной кладке вился мумифицированный плющ, – выше и выше, но не дальше третьего этажа, – к бронированному Куполу.
Дверь караулил еще один увалень. С дурацкими никелированными пистолетами в обеих руках. Убедившись, что все в порядке (удостоив Страйкера выразительного взгляда), парень запер дверь. «Черепа» самозабвенно несли Всадника к лестнице.
Курт глянул на «привратника»:
– Что-нибудь НЕ ТАК?..
– Нет, нет… – Увалень поспешно отвел взгляд.
– В таком случае, почему бы тебе не найти себе какое-нибудь дело?.. К примеру, помочь?!.
Кивнув, безволосый направился к лестнице. «Черепов» успели преодолеть весь первый пролет, но помощь бы им не помешала. Толстяк начал приходить в себя – конечности конвульсивно задергались, из жирной глотки вырвался какой-то невнятный вопль. Всадник, очевидно, призывал на помощь опричников, еще не догадываясь, что все они, бездыханные и обугленные, остались на безлюдном перекрестке. «Привратник» схватил правую ногу толстяка, застрявшую в прутьях перил, и процессия двинулась дальше. Гангстер дико визжал – точно боров, что угодил на мясокомбинат.
Волк огляделся. Холл освещали всего пара светильников, отчего казалось, что помещение меньше первоначальной площади. Старые, темно-зеленые обои скрадывали высоту потолка. Под ногами скрипел самый настоящий, деревянный паркет (невиданная роскошь, если бы не археологический возраст этого дерева). Напротив выхода располагалась другая дверь, выходившая на то самое крыльцо, у которого Курт впервые увидел Черепа. По количеству замков и металлических запоров парадный выход превосходил «служебный». В целом, впечатление было тоскливым.
Трудно представить, какой персонаж чувствовал бы себя здесь комфортно (или, по крайней мере, уютно). При первых же попытках на ум приходили такие легендарные личности, как Джек Потрошитель или Граф Дракула. Череп с охотой взял бы на работу обоих /если, конечно, не вышло бы запустить в головной мозг крохотные субмарины/, пополнив Лигу Выдающихся Джентльменов [в которой на данный момент состоял лишь Человек-Волк]. Бастилия могла принять немало «клиентов».
Наверху раздался тонкий, поросячий визг.
Курт направился к лестнице. Менее всего ему хотелось здесь задерживаться. Вместе с тем, следовало убедиться, что 1) боров попал в нужные руки, 2) дело сделано, и 3) можно убираться восвояси. Ответственность, такое никчемное чувство…
Стиснув челюсти, Волк шагнул на лестницу. Хлипкие ступени скрипели и шатались, но, если уж по ним прошли «черепа» со своим грузом, Страйкера они выдержат. Пару раз, впрочем, Курт опасливо брался за перила, когда под ногами жутко трещало – «черепа» знали, куда наступать, а какую ступень лучше пропустить.
Наконец лестница закончилась. Второй этаж представлял собой длинный, узкий коридор. Орден, вероятно, берег электроэнергию – освещение здесь было ничуть не лучше, чем в холле. По правую руку тянулся ряд «бойниц» с одинаковыми темно-красными занавесями. По левую – семь металлических дверей. Замки висели снаружи.
Волк оказался здесь аккурат в тот момент, когда гангстеры со своей ношей поворачивали за угол. Толстяк-Всадник вырывался, брыкался и нещадно визжал. Но бандиты, нужно полагать, и не таких таскали. Со стороны картина выглядела довольно забавной… Если сознательно упустить из вида то, КУДА тащили толстяка, и ДЛЯ ЧЕГО.
Если же нет, то было совсем не смешно.
Помедлив, Курт двинулся следом. У Бастилии имелся специфический, но, вместе с тем, небезынтересный и устойчивый запах. В нем смешался не один десяток компонентов: затхлость, сырость, тлен, сконцентрировавшиеся в несвежем воздухе; «нафталинные» запахи, присущие старым домам; сомнительный аромат человеческой жизнедеятельности; и, наконец /скорее ментальные флюиды, чем запахи/ – витающие вокруг, накопленные за многие годы эмоции: тоска, печаль, ненависть… Страх въелся в сами эти стены и дешевые обои [разлапистые цветы, дурацкие узоры].
Внимание Волка привлекли металлические двери. Надежные петли, крепкие запоры. Внушительные навесные замки. (Совсем как в тюрьме.) Ни номеров, ни иных отличительных признаков. Лишь смотровые оконца, закрытые крохотными дверками.
Страйкер замер. Невесть откуда появился мощный, почти непреодолимый соблазн – заглянуть в одну из этих «форточек». В помещение /КАМЕРУ/, находившееся за металлической дверью. Но Курт еще щенком отучился придавать значение собственным желаниям. Возможно, он так бы и прошел мимо, если бы не тихий шорох, раздавшийся за дверью. Волчьи уши мгновенно уловили колебание акустической среды. Металл служил превосходным проводником, а крики толстяка-Всадника /которого, нужно заметить, еще НЕ НАЧАЛИ резать/ могли поднять даже мертвых.
Волк сбросил щеколду. Открыл оконце.
В комнате царила кромешная тьма. Пахнуло тошнотворной вонью: калом, мочой, гнилыми овощами, застарелым потом. И – гневом, страхом, ненавистью, застарелой болью…
Во тьме кто-то шевелился. Страйкер сощурился. Ищущий взгляд пронзил темноту, откидывая, точно саван, один покров мрака за другим. Что-то нашарил, ощупал.
Вздрогнув, Курт захлопнул маленькую дверь. Не верилось, что ЭТО было человеком. Волк вернул щеколду на место, брезгливо отступил. Затем устыдился своей же реакции. Кому-кому… Многие безволосые брезгливо морщились, едва завидев метаморфа.
Вздохнув, Страйкер двинулся дальше. В душе остался неприятный осадок. И, как водится, сожаление, что он имел глупость идти на поводу у любопытства. На самом деле ему НЕ ХОТЕЛОСЬ знать. Он ничего не мог сделать для того… существа.
Не так давно Курт сам был рабом, пленником, цепным псом Хэнка Тарана (собственно, неволя длилась по сегодняшний день, но у другого хозяина). И никто не сделал ничего, чтобы изменить ЕГО участь. Не требуя чего-то взамен, а в силу ВЫСОКОЙ МОРАЛИ. Представлений о том, что есть Зло, и что – Добро. Никто.
Поэтому Волк прошел мимо. Он ЗНАЛ, чувствовал, что это неправильно, так быть не должно – запоры, цепи, замки. Никто не может быть чьим-то рабом. А еще Курт знал, что этот мир отнюдь не так прост, как стремились представить в головизионных сериалах и глянцевой рекламе. Здесь, в тени холодных, равнодушных Ульев жизнь текла по одному-единственному правилу: никаких правил. Перегрызи глотку до того, как оную разорвут тебе, и ты победил. Волк, конечно же, мог снять замок, отыскать «черепа»-ключника, отпустить несчастного узника на четыре стороны… Чего там, ВСЕХ узников. Но где гарантия, что этих бедняг не прикончат через два-три метра от ворот Бастилии?!. «Черепа» могли быть совершенно не при чем. Глава же Ордена, узнав о выходке мохнатого любимчика, мог распорядиться поместить в Бастилию двое больше узников. По несколько в камеру.
Стиснув челюсти, Страйкер шел мимо одинаковых металлических дверей. Он работал на монстра, потому что у него не было иного выхода. Это, впрочем, утешало сравнительно мало. Курт и САМ являлся чудовищем. Слишком упорно в него вбивалась эта идея. Безволосыми, общественно-историческим мнением, и даже собратьями по Стае. Все Волки – звери и генетические ублюдки. Так какой спрос со зверя?..
Он повернул за угол. Такой же коридор: металлические двери, «бойницы» за шторками. Пронзительные крики толстяка по-прежнему ввинчивались в уши. Охранники, однако, скрылись из виду. Одна из дверей была распахнута настежь. Вопли доносились оттуда – больше, собственно, неоткуда. Курт подошел, замер на пороге.
Сцена была весьма занимательной. «Черепа», надрываясь, пыхтя, пытались уложить Всадника на узкий операционный стол. К настоящему моменту удалось обездвижить лишь правую ногу. Все усилия охранников сконцентрировались на левой руке: двое пытались обвязать толстую конечность кожаным ремнем, тогда как остальные, навалившись на пузатую тушу, не позволяли ей рухнуть со стола. Стальные ножки ходили ходуном, и, царапая кафельную плитку, издавали мерзкий скрежет.
Наконец «черепа» одолели несгибаемую руку. Дальше дело двинулось быстрее. Не успело пройти и двух минут, как толстяк, стреноженный, распластался на столе. Охранники, отряхиваясь, отошли в сторонку. Как говорится – усталые, но гуляй смело.
Всадник натужно дышал – быстро, с подозрительными всхлипами. Глазки закатились, щеки обвисли до самой столешницы. Чего уж там, зрелище омерзительное…
Помещение оказалось небольшим, если не сказать маленьким. Возможно, металлический стол занимал бы меньше площади, будь он придвинут вплотную к стене, а не громоздился бы в стратегическом центре. Медицинское назначение оного стола почти не подвергалось сомнению. «Почти» потому, что вдоль краев стола шли глубокие желобки, напоминающие аналогичные приискания в таком деликатном месте, как бойня (трудно представить, кто, в здравом уме, изготовлял все эти желобки, крючки, зажимы и цепи – со знанием дела и любовью к своему занятию).
Вдоль стен помещения висели полки. Там, будто вырванные клыки людоеда, сверкали холодные, острые и бессердечные ОРУДИЯ. Инструменты. Ножи, скальпели, пилы, зажимы, сверла, иглы… Они торжественно молчали, поглядывая на Волка равнодушно, мимоходом оценивая. Словно говорили: «Наше время придет, не сомневайся…».
Страйкер вздрогнул. Голова закружилась, подступила тошнота. Сперва он не заметил всего этого многообразия Смерти, потому как инстинктивно концентрировался на ЖИВЫХ особях. Сейчас же, рассмотрев все как следует, Волк искренне жалел, что вообще сунулся в эту дыру. Здесь пахло изощренной, «инквизиционной» мукой.
Казалось, лишь вчера Курт сам лежал [вернее, висел] на подобном столе – очередная букашка под лупой энтомолога, – еще не успев оправиться от штурма Подворья, кровавой, но непродолжительной резни, и от блистательного бегства Тарана. Череп вел неспешную беседу, а никелированные ОРУДИЯ нетерпеливо таращились на метаморфа из стеклянных шкафов. Впрочем, ТОТ инструментарий был значительно скуднее. Здесь же, вокруг стреноженного Всадника, хирургически-пыточный инвентарь красовался во всем многообразии. То помещение, в котором Страйкер впервые беседовал с Черепом, находилось непосредственно в штаб-квартире Ордена /совмещая функции морга, операционной и пыточной камеры/, но использовалось редко – в особо экстренных, неотложных делах. Об этом Курт узнал совсем недавно. Если «кафельный морг» в штаб-квартире более напоминал батарею, содержащую в себе некий заряд Смерти, то Бастилия представлялась многоваттным генератором. Второе посещение «морга» произвело на Волка не столь неизгладимое впечатление. Однако, будучи растянут на стене, он чувствовал себя весьма и весьма некомфортно. Оставалось гадать, каково сейчас Всаднику…
Здесь, в Бастилии.
Будто услышав эти мысли, толстяк вновь заголосил. На сей раз в нем проснулся дар речи:
– Ублюдки! Лысые сволочи!.. Вы ВСЕ мертвецы слышите?! Особенно – ТА мохнатая бестия. Я прикончу ВСЕХ, до единого!.. Отпустите меня, и, возможно, останетесь живы!..
«Черепа» смеялись над беспомощным гангстером. Все они слыхали угрозы не раз, не два.
Страйкер усмехнулся. Больше всего, разумеется, ему понравился тот кусок, в котором говорилось о «мохнатой бестии». Волк не знал, как можно быть мертвым ОСОБЕННО.
Истина же заключалась в том, что Всадник обречен. Его жизненный цикл подошел к концу. С этим следует смириться. Неизбежную Судьбу не изменят ни угрозы, ни посулы баснословных богатств. Если бы Череп не умел подбирать на службу нужных людей, его предприятие прогорело бы в самом начале. «Черепа» слыли фанатиками.
– Кретины! – вопил толстяк. – Сволочи!.. Чего вы хотите? Денег? Наркоты? Женщин?..
Не угадал, приятель, – подумал Курт. Ордену требовалась информация. И, конечно, он ее добудет. Из глотки, из кишок, просеет мозг нейрон за нейроном. Всадник, вероятно, еще не понял, КУДА он угодил. Бастилия развязывала языки даже гигантам из нержавеющей стали, не говоря о рыхлых тушах с трясущимися от страха щеками.
Кремниевый Век – на тернистом, нелегком пути технического прогресса – произвел массу приборов, препаратов и устройств, с чьей помощью не составит никакого (или почти никакого) труда добыть некую информацию из памяти того, кто упорно не желал оную информацию разглашать. Волевой момент играл, по сути, в этом вопросе номинальное значение. Одна инъекция, и человек САМ расскажет все, что интересует дознавателей. Читать мысли, однако, человек пока не научился – даже при помощи машин. Возможно лишь регистрировать какие-либо внешние реакции.
Опять-таки, на внешние раздражители.
В роли последних могло выступать все, что угодно – от дешевых препаратов (используемых ЦРУ в силу какой-то древней инструкции), до высокоточных «детекторов лжи», стоимость которых приблизилась к астрономическим суммам. Все это предлагал черный рынок Мегаполиса – с тайных складов либо по заказу. Случалось, что на черном рынке приходилось отовариваться и государственным служащим, изнывающим в ожидании официальных поставок /зато, когда грузы наконец-то приходили, черный рынок наводнялся тоннами всевозможных товаров/.
Все эти чудеса науки, техники и коварного человеческого гения были доступны любому желающему – только плати. Но Череп /вероятно, после каких-то попыток/ и в этом не изменял железобетонным принципам. А именно – старался держаться от хай-тех игрушек подальше. Ничто, в его понимании, не заменит игл, скальпеля и опытного профессионала, когда требовалось разговорить какого-то строптивца.
Загвоздка заключалась вовсе не в том, что, как могло бы показаться, Череп экономил денежные знаки. (Вернее, не только в этом). Он их, конечно, берег, но на бизнес и средства производства не скупился. Просто Череп не доверял всему, что сложнее скальпеля. В особенности, когда этим штукам или инъекциям доверялось такое ответственное мероприятие, как добыча важных данных. У пациента при введении инъекции могла проявиться опасна реакция, а «детектор лжи» – пусть даже самый надежный, – предполагал известную долю погрешности /или же допрашиваемый был обучен «обманывать» подобные устройства/. Принимая во внимание эти обстоятельства, Череп оставался верен традиционным методам, способам и средствам допроса. Перехитрить скальпель, иглу, паяльник или утюг представлялось несколько затруднительным. И, помимо ожидаемого результата, укрепляло репутацию Ордена.
Самой КРУТОЙ, консервативной бригады.
Ввиду всего вышесказанного, Курт не завидовал Всаднику. В особенности, если толстяк станет юлить; оттягивать неизбежное. Так получилось, что именно ЕМУ было известно, ГДЕ скрывается глава Всадников Апокалипсиса. Либо же – Череп мнил эту ТЕОРИЮ очевидной, непробиваемой действительностью. И… заблуждался.