Здесь живут люди

– На самом деле, Хрон уже был здесь, когда я появился, первым из всех. А стены внутри были чистыми. Но старик не мог вымолвить ни слова. Даже назвать своё имя. Я забавы ради прозвал его Хроносом, в честь древнегреческого бога времени. Шутка шуткой конечно, но имя это так и прижилось. Тем более настоящее то он так и не назвал. А теперь пойдём. Есть ещё кое-что. Самое важное.

Молча и торопливо, Гензель повёл меня за собой. Он шёл к своему дому. Я следовал за ним. По пути мои мысли всё вертелись вокруг того старца. Он явно знал гораздо больше, нежели все, кто тут жил. Просто не мог рассказать. Не мог или не хотел. И это здание. Оно каменное. Кто его построил? Вряд ли Хрон мог это сделать.

Мы подошли к дому Гензеля. Он быстро поднялся наверх по крыльцу, снял фонарь, висящий рядом с входной дверью, и спустился обратно ко мне.

– Свет, Данте. Свет – наш самый главный ресурс. Но как думаешь, откуда он берётся?

Я долго мог предполагать, но вряд ли хоть один из вариантов оказался бы верным. Оставалось лишь пожать плечами. Гензель же молча, открыл дверцу старинного фонаря и достал оттуда стеклянную колбу, которая располагалась на месте фитиля. Именно она испускала призрачный свет. Старик отложил сам фонарь в сторону, на нижнюю деревянную ступеньку, и откупорил изъятую ёмкость. Он наклонил её, подставив свободную ладонь сложенную лодочкой. Из горлышка на землю пролилось содержимое колбы, очень похожее на жидкий фосфор. Вот только трава, на которую попала жидкость сразу начала дымиться и тлеть, будто то была какая-то кислота. Но рука Гензеля, в которой находились вылитые остатки, была в полном порядке.

– Что это? – Спросил я.

– Это то, что способны производить лишь мы.

Он выплеснул оставшееся из ладони на землю. Послышалось разъедавшее шипение, и вверх поднялся столб голубоватого дыма.

Гензель смотрел на меня пристальным взглядом, не моргая. Таким серьёзным я ещё не видел. Но проглядывалась сквозь эту серьёзность и грусть. И тоска.

– Видишь ли, Данте, все мы здесь заложники нашей скорби. Того, что мы натворили. И того, что нас на это подтолкнуло. Не думай, что прошлое отпустит тебя. Потому что оно в нас. И оно будет часто к тебе возвращаться, выплёскиваясь наружу. Горе – наше бремя. Но оно и наше спасение.

Гензель сделал паузу, положив руку мне на плечо и вновь улыбнувшись. Но улыбка эта была печальная, полная сочувствия. К себе. И всем кто оказался здесь, рядом.

– Горе – наш свет, Данте. Свет – это наши слёзы.

Глава IV

Я стоял перед домом Софьи, сунув руки в карманы джинсов. Внутри меня нарастало чувство дежавю. Будто я жив и вернулся на несколько лет назад. И даже показалось, что ощущаю тот прохладный ветер. Но здесь не было ветра. Не могло быть. Как и биения сердца. Да, оно тоже остановилось вместе с дыханием. При жизни редко замечаешь его, пока не задумаешься, не сконцентрируешься на этом мускуле, и тогда посреди тишины можно услышать чётко-выверенный идеальный ритм, разгоняющий кровь по всему телу. Как и все обыденные процессы, этот остаётся где-то на заднем плане. Будто и нет его совсем, хотя благодаря ему, ты живёшь. Здесь ощущаешь почти то же самое. Но стоит приложить руку к груди… Тогда то и приходит осознание, что тело твоё мертво. Но не ты.

В тот вечер моё сердце дико билось, словно загнанный зверь, пытавшийся сбежать из грудной клетки. И неровное тяжёлое дыхание выдавало этого зверя. Однако мне удалось его укротить. Имел я такую способность, демонстрировать слегка насмешливую невозмутимость, даже когда внутри разворачивается эмоциональный апокалипсис. Теперь же биологическая реакция вряд ли могла помешать мне в чём-либо.

Я спешно поднялся не веранду. Не хотелось, чтобы Софья видела меня бесцельно стоящим снаружи и выжидающим непонятно чего. Ещё одна моя… Яснее было бы сказать «фишка», но, Господи, как же терпеть не могу этого слова. Пусть будет «особенность», или даже «странность». В общем, я всегда предпочитал появляться из ниоткуда. Редкий раз можно было увидеть меня приближающимся издалека и приветственно помахать мне рукой. Куда чаще я возникал позади, прямо за спиной. Словно призрак. Какая ирония, теперь я действительно стал кем-то вроде призрака. Но в попытках сбежать от своего прошлого, трудно было разом избавиться от всех своих привычек. Так что по моим прикидкам, Софья не знала, что я здесь и сейчас стук в дверь несколько озадачит её.

Честно говоря, мне пока не особо хотелось заводить новых друзей. После визита в часовню, или «Храм времени», может так даже вернее, я собирался вернуться назад в дом Анны. Хотелось побыть одному. Мест для этого в округе предостаточно, но велика ли вероятность, что не зная их, ты потом вернёшься назад? Тем не менее, Гензель настоял:

– Загляни к Блуму и Софье. Успеешь ещё насладиться одиночеством. Нужно налаживать соседские отношения. Тем более с девочкой вы общий язык найдёте. С её опекуном будет сложнее. Не думай, что он тебя сразу примет как родного. И даже когда примет, виду не подаст. Это я тебе говорю, чтоб ты знал, чего ожидать от него.

Я обратил внимание на то, что Гензель назвал его опекуном, но не отцом. Да и в самый первый раз, когда представлял их мне, запнулся на слове «отец». В любом случае я понимал, что Блум человек своеобразный и непростой в общении. Учитывая специфику этого места и причин, по которым люди здесь оказываются, я был не особо удивлён. Хотя подобных личностей немало повстречалось мне и при жизни.

– Ах да. – Вдруг вспомнил Гензель, почесав затылок. Сделал он это, машинально, просто по привычке. Такое явление, как зуд, люди тут не испытывают. – Блум ушёл чуть раньше в старое поселение, я совсем забыл. Думаю, с твоим прибытием у него появилась работа. Возможно, ему понадобится помощь. Софья отведёт тебя туда.

– Старое поселение? То есть, здесь есть кто-то ещё?

– Нет. Оно заброшено. Но кто-то построил его и жил там. Они определённо были более продвинуты, нежели мы. А нам теперь остаётся лишь паразитировать на их достижениях.

– И куда они все делись? – Этот вопрос будто перекрыл мне воздух, встав костью в горле. Гензель говорил об этом так обыденно и непринужденно. Но мысль об исчезновении целого соседнего поселения разожгла во мне любопытство и вызвала некую тревогу. Может даже граничащую со страхом.

– Мы не знаем, Данте. Нас тоже встревожило это, когда мы наткнулись на ту деревню. Там уже никого не было. Жутка картина на первый взгляд. Они будто исчезли, оставив всё, что имели, что создали своими руками. Со временем мы начали использовать это для своих нужд. Но правды о своих предшественниках так и не узнали. Возможно, старик Хрон, что-то и знает. Он ведь был здесь до нас. И неизвестно, с каких пор… Я могу лишь строить теории. Позже я поделюсь ими с тобой. А сейчас иди. Увидимся позже.

По ощущению времени, которое я по-прежнему сохранял от прошлой жизни, с того разговора прошло не менее часа. Однако я успел всего лишь пройти от дома Гензеля до дома Софьи, и расстояние это было не особо большим. По пути я часто терялся в своих мыслях. Слишком многое различной необъяснимой информации свалилось на меня вот так сразу. На меня свалился целый новый мир, пусть и мрачный, навеки погружённый во тьму.

Очнулся я уже близ места назначения, стряхнув с себя остатки раздумий. Передо мной была деревянная а над ней фонарь, коих в округе огромное множество. «Надо будет попробовать сосчитать их все, если станет скучно», – подумал я в этот момент. Свет изначально показался мне необычным, но его происхождение оказалось ещё страннее. Людские слёзы. Их слёзы. Их горе. А я по-прежнему не считал себя одним из них, хотя было очевидно, что иного выбора у меня нет.

Наконец я поднял сжатую в кулак ладонь и трижды постучал в дверь. В ответ тишина. Ни разрешения войти, ни звука шагов. Я уже начал подумывать, что дома совсем никого нет. Может Софья отправилась вместе с Блумом? Но в момент, когда меня посетило желание развернуться и пойти назад, мой взгляд уловил движение в тёмном окне, что рядом с дверью. Я увидел светлую фигуру, плавно исчезнувшую в черноте дома. Спустя мгновение дверь передо мной приоткрылась и в проёме появилась девушка.

– Привет.

– Привет. – Ответила она, так же смущенно улыбнувшись, как при первой нашей встрече.

На этом наш разговор ненадолго прервался. Ни она, ни я не знали, как его продолжить. Со стороны это, наверное, выглядело по-детски глупо, но вряд ли кто-то нас видел.

– Ох, что же это я… Проходи. – Она отошла в сторону, открыв дверь пошире. Я нерешительно переступил порог и оказался внутри.

Какие банальные слова. Какая банальная ситуация. Но в тот момент она показалась мне столь чётко выверенной, будто мы в кино.

– Извини. Я не слышала, как ты постучал. Играла на гитаре, думала, мне показалось. Но всё же решила проверить. Так то обычно мы не смотрим, кто там пришёл. Всё-таки все свои, ну ты понимаешь. Извини, извини меня снова. Ты только пришёл, а я уже обрушила на тебя целый поток слов.

Много и быстро говоря, Софья испытывала такую же неловкость, что и при напряжённом молчании двух почти незнакомцев. Я видел это по её глазам. Слышал это в её голосе. Девушка была странновата, что меня несколько успокаивало. В кругу подобных людей я всегда чувствовал себя увереннее, потому что сам был таким же.

Внутри было темно. Лишь слабый свет, проникающий с улицы сквозь окна, хоть как-то разгонял царящую темноту. Софья закрыла дверь у меня за спиной, и света внутри стало ещё меньше. Девушка бесшумно возникла по левую руку от меня:

– Идём.

Я двинулся за ней, стараясь идти след в след и хоть как-то ориентироваться, чтобы не на что по пути не наткнуться, но всё-таки влетел плечом прямо в какой-то косяк. Софья обернулась:

– Ох, прости. Прости. Какая же я глупая…

Она убежала куда-то, а затем послышался шум открывающейся двери, и яркий призрачный свет ударил мне в глаза, будто в той комнате была собрана пара десятков светильников. Я оказался почти прав. Их там было чуть меньше. Софья вернулась, взяв один из них:

– Я просто очень люблю побыть в темноте, когда остаюсь одна. Приходится убирать все фонари в одну комнату. Выключателей сразу для всех, как были раньше, у нас нет. – Она хихикнула. Это было похоже на писк мышонка из детского мультика.

Софья повела меня к окну, выходящему на противоположную от поселения сторону. Вдоль него стояла широкая скамья. С краю деревянное кресло, в котором я разглядел акустическую гитару. Шестиструнная. Мы присели по разные стороны скамьи. Софья полубоком ко мне, при этом продолжая говорить:

– Я всегда любила темноту. И даже здесь… Знаешь, от старых привычек трудно избавиться, даже после смерти.

– Мне тоже нравится темнота. Но тут она повсеместная, вызывает что-то вроде клаустрофобии.

– Первое время все это чувствовали. Ты привыкнешь. Вот когда я только здесь оказалась… Ох, извини, что-то я слишком много говорю о себе. Тебя, наверное, это уже утомило. – За то короткое время нашего общения она извинилась уже более пяти раз. Я ощущал этот груз неловкости, что навис над нею в момент моего прихода.

– Нет, ну что ты. Всё нормально. – Я кивнул головой в сторону гитары. – Ты сказала, что играешь…

– Скорее тренируюсь. Но кое-что исполнить могу.

– Сыграешь?

– Нет-нет-нет! Ни в коем случае. Я стесняюсь играть перед публикой.

Её нерешительность улыбнула меня. Но я чувствовал, что если сейчас поднажать, то Софья обязательно согласится. Тем более я внезапно испытал некую потребность в звуках. Их во Тьме наблюдался катастрофический дефицит. Что уж говорить о музыке… Один музыкант, пусть и начинающий, уже находка.

– Да ладно тебе, я слышал немало плохих гитаристов за свою жизнь, и каждый из них был гораздо увереннее. Сравниваться тут тебе не с кем. – И потом добавил в шутку. – А если выйдет не очень, мы никому не скажем.