Самая страшная книга 2025

Однако с первым встречным не заладилось.

Он вообще не спешил показываться, встречный. Кира миновала несколько кварталов однообразных хрущевок, одутловатых из-за нескончаемой мороси. Фонари горели через один. В стоках прела осклизлая листва, чей запах навевал неизъяснимую тоску, самые грустные воспоминания. В ветвях жмущихся к домам худосочных деревьев путались, как в паутине, редкие освещенные окна. За морщинами бесцветных занавесок изредка проплывали сутулые тени. Размеренное «гав-гав, гав-гав» скучающей собаки не становилось ближе. Из расщелины подворотни грянул хохот, развязный и оскорбительный, окатил проходящую мимо Киру, как из помойного ведра. Она переложила из сумочки в карман перцовый баллончик и ускорила шаг.

Первым встречным оказался таджик, поджарый, верткий и щетинистый. Из-под кепки блеснули глаза, в смешливом рту – золотой зуб. Он поравнялся, и Кира крепче стиснула баллончик во внезапно взмокшем кулаке. Таджик прошел мимо. Кира решила искать второго встречного.

Свернув за угол, она наткнулась на автобусную остановку. Под просевшей крышей павильона тучная цыганка громогласно тараторила по мобильнику. Из знакомых слов Кристина угадала только попеременно повторяющиеся «четыре» и «гниль». Мимо промчался до отказа набитый молодняком «солярис», обдав Киру тугой волной воздуха и оглушительным босяцким рэпом. Кира неосознанно потерла руки, будто очищаясь от скверны. И продолжила путь.

Из дворов вышла дама в стеганой куртке и с йорком на поводке. Первый встречный с третьей попытки, наконец-то! С колотящимся сердцем Кира припустила за ней:

– Простите, пожалуйста, добрый вечер. Могу я вас спросить?

Дама с собачкой степенно плыла по тротуару, глухая к мольбам.

– Прошу прощения. – Кира нагнала хозяйку йорка. – Извините за беспокойство.

Ноль реакции. Даже псюшка не повела ухом, трусила себе и трусила, повиливая мохнатой жопкой.

– Простите…

– Женщина! – рявкнула собачница, резко оборачиваясь. – Я же сказала, я не справочное бюро! У других спрашивайте! Что непонятного? Непонятного – что?!

Она натянула поводок и двинула на другую сторону улицы, свирепо впечатывая ножищи в крошащийся асфальт.

«Придется быть избирательней», – поняла, справившись с замешательством, Кира.

На перекрестке дома подрасступились, заморгали вывески, прокатила «шестера» без заднего бампера. Возле помятой, точно изжеванной бегемотом урны прикуривал от спички седовласый интеллигент в очках и потертом кашемировом пальто «Хуго Босс». Спичка отказывалась загораться в волглом воздухе. Кира подошла и предложила зажигалку – таскала в сумочке на случай пикника.

– Премного вам благодарен, – сказал Хуго Босс, блаженно затягиваясь.

– Не за что. – Кира убрала зажигалку и отказалась от предложенной «Короны». – Можно воспользоваться вашим мобильным? Мой… э-э… недоступен. Я попала в… э-э… историю, и мне надо позвонить другу. Я вам возмещу.

Хуго Босс с наслаждением глотнул еще дыма, выпустил в воздух облачко гари и остался стоять с задумчиво приоткрытым ртом. Теперь она разглядела его глаза за стеклами очков: оловянно-безжизненные. Глаза человека, долго и бесплодно скитающегося впотьмах.

Наконец губы Хуго Босса пришли в движение, и Кира услышала:

– Они же не зря молчат про коллайдер, ученые эти, в говне печенные. Частицы там, бозоны, мюоны. Кварки, шкварки. А на самом деле за пространства заглянули, а там ничего, ни материи, ни энергии, а лишь он, и умер он давнехонько, и гниет, и в пространства просачивается по экспоненте. Ученые эти моченые как заглянули, так и поняли – и с ума как один сошли. А он уже стал анти-он. Все же матрица, симуляция. Страшно? Да, страшно. Скверна-то – она до каждого дотянется, хоть живого, хоть мертвого, и вывернет, и переиначит. И конец всему, и ужас без конца. А голоса, голоса-то! Думаешь, когда по телефону звонишь, то с человеком разговариваешь? С телефоном ты говоришь, его это голос, коробки диавольской. Передразнивает он да переваривает. А твой голос украден, им украден, и блуждает средь пространств в ужасе, его напитывает. Через телефон-то он к каждому подберется. Думаешь, кто телефон изобрел? Белл этот, Попов, Герберт Уэллс? Анти-он его нашептал, метастазой выблевал и телефоном на поводке держит вас, как собачонков.

Кира попятилась. Ступня соскользнула с бордюрного камня, подвернулась, и Кира лишь чудом не упала под колеса проезжавшей машины. Неопределенного от грязи цвета «логан» просигналил, не сбавлял ход: «Бэ-э!» – будто баран проблеял. Она перебежала через дорогу, озираясь на Хуго Босса: вдруг сорвется и ринется следом; полы пальто хлопают, а под полами – мачете.

Но чокнутый просто стоял и докуривал свою гнусную сигарету. Стекла его очков заволокло дымом или испариной, словно он плакал.

К такой-то матери прохожих, решила Кира, выдохнув сквозь зубы. Она найдет полицию, или больницу, или еще какое круглосуточное учреждение, где не откажут в помощи. Дадут позвонить, и она распрощается уже с этим гостеприимным го…

И тут Кира увидела. На бугристом, цвета забродившей мочи боку очередной хрущевки, под алым козырьком, точно в пластмассовом кокошнике, явившийся из старых и для кого-то добрых советских времен – телефон-автомат.

Звуки улицы стихли, словно в уши набилась вата. Очертания домов, худосочных кустов, аляповатых билбордов смазались и поблекли. Ярким и зримым оставалась только густо-красная, как сок раздавленной вишни, огромная раковина с покоящимся меж створок сокровищем. И Кира не пошла – ее понесло, как тонущего подхватывает течение и несет на глубину. А может, сам дом придвинулся: на, сними трубку. Позвони.

Она ступила под козырек, и тот словно сжал ее в гладких глянцевых объятиях. И вправду гигантская раковина. Кажется, такие называются тридакнами, подумала Кира. Когда в них случайно попадает нога ныряльщика, створки смыкаются, и человек может захлебнуться. Она потянулась к трубке и замерла в необъяснимом смятении. Таксофон не выглядел новым – разумеется, – однако сохранился отменно. В городе лунатиков и шпаны его не расколотили, не сдали на цветмет, и это поражало. Правда, кто-то нацарапал под кнопками загадочное: «КОРГОЛГОН». Что бы это значило? Кира нахмурилась.

«Мы подумаем об этом позже, сис».

Но она все медлила. Чем дольше медлила, тем эфемернее казалось происходящее. Словно время пустилось вспять, и вот она снова маленькая девочка с косичками, мама называет ее «моя конфетка», подружки рассказывают страшилку: если на таксофоне в полночь набрать 666, ответит дьявол. Он расскажет, когда и как ты умрешь… и куда попадешь после.

Она одернула себя: вернись на Землю, ты не хочешь тут стоять до утра!

«Может, он вообще не работает».

Не попробуешь – не узнаешь.

Кира сняла трубку и еще до того, как приложила к уху, почувствовала: опасения оправдались. Просто кусок пластика на шнуре в металлической оплетке, прохладный и отполированный чужими ладонями так, что кажется сальным. Она повесила трубку на рычаг, разочарованная.

Или обрадованная?

– Монетка нужна.

Кира чуть не подпрыгнула. Обернулась – под облезлой когтистой акацией белела тощая фигура. В первую секунду Кира приняла подкравшегося за карлика. Сощурилась – пацан лет двенадцати, лобастый, белобрысый, остроносый. Голова наклонена вправо так низко, что почти касается плеча. На левой стороне шеи – язва, от которой Кира поспешила отвести взгляд. В остальном обычный пацан, руки в карманы. Разве что одет не по погоде, в голубую растянутую футболку и шорты. Улыбка одновременно участливая и лукавая. Кира осторожно выдохнула воздух, набранный для крика.

– Ты чего подкрадываешься?

Белобрысый пацан пожал левым плечом.

– Не замерзнешь так?

Белобрысый шмыгнул носом и помотал головой: не-а.

– А он точно работает? – кивнула Кира на таксофон.

– Работает, – заверил пацан и повторил: – Монетка нужна.

– Сколько? – На панели никаких подсказывающих надписей не было. Только «КОРГОЛГОН».

– «Двушка». – Пацан обтер нос тыльной стороной ладони.

– Два рубля? – Кира не спешила лезть в кошелек. Хоть пацан и мелкий, но… Они тут совершенно одни. Хуго Босс докурил и исчез из кадра.

– Две копейки, советских.

– Издеваешься? – насупилась она.

– Не, – ответил белобрысый. У него был скрипучий стариковский голос, и Кира вновь задумалась: точно ли перед ней ребенок? Ледяной палец тревоги мазнул по всему хребту до самого копчика. – Проверьте сами. Две советские копейки. Я могу продать. У меня есть. Пятьсот рублей.

Каков наглец!

– Ха-ха, – сказала она. – Иди домой, простудишься. Нечего детям на ночь глядя одним шляться.

Белобрысый направился к таксофону, покачивая бедрами. Мышцы Киры напряглись сами собой. Но пацан всего лишь вытащил из кармана джинсов руку и сунул ей под нос раскрытую ладонь. На ладони лежал медный кругляш. Кира увидела герб, серп, и молот, и надпись «СССР» по ободку и опять ощутила, что соскальзывает в прошлое.

– Что за схематоз?