Былины сего времени

– А он что?

– А он промеж ушей меня стукнул. Воевода Самсон нам, отрокам, заместо тятьки родного был – чуть что не так, сразу подзатыльниками угощает. По-доброму, по-отечески.

– Так тумаками и выучил? – одобрительно спросил Яромир.

– Ну а куда ж без этого… Зато уж ладно выучил, в богатыри вывел. Вон я теперь какой, крепкий да могутный…

Широко зевнув, Иван потер глаз кулаком и промямлил:

– Потом меня еще поэзии учили… Гехзаметру…

– Иди ты, – не поверил Яромир. – Так таки и поэзии? И многому выучили?

– Да уж немалому. Талан во мне еще в детстве прорезался. Помню, подходит ко мне, малому, матушка, да и говорит – а придумай-ко, Ванюшка, рифму к слову «пирожок». А я ей, прямо даже не задумываясь, сходу: пирожок – язык обжег! Тогда-то и поняли родичи, что поэт в семье растет…

Иван зевнул еще шире. Яромир вдруг заметил, что он до сих пор странным образом возится с остатками колбасы. И зачем-то достал из котомы пузырек, подаренный волхвом Всегневом. Оборотень прищурился, принюхался и подозрительно спросил:

– А ты что там делаешь?

– Да вот, хочу еще одно молодильное яблоко соорудить, – охотно поделился Иван. – Только яблока у меня нет, так я молодильную колбасу сделаю.

– Чего-чего ты сделаешь?! – вскочил Яромир. – Ты… это же живая вода! Ты на кой ее туда вылил?! Ну ты… ты… как есть дурак!

– А что?! Яблоко молодильное – вещь полезная!

– Так оно же не так создается! Его еще семечком поливать нужно! А ты просто внутрь напхал… да еще и в колбасу!

– А вдруг и так получится!

– А вдруг нет?!

– А вдруг да?!

– Ну и что тогда?! Кому ты эту колбасу ладишь – себе или мне?!

Иван озадаченно почесал в затылке. И то сказать, молодильная колбаса ему еще долго не понадобится. Он обиженно осмотрел результат своих трудов, завернул в тряпицу и спрятал в котому.

– Бес попутал… – пробубнил он, виновато глядя на Яромира.

– Бес… Зря только живую воду извел… – проворчал тот, выхватывая почти опустевший пузырек.

– Да ничего, там еще осталось немножко…

– Немножко. На один разок. Одну рану заживить. А было б на три, на четыре. Дурак как есть, разбазариваешь ценный припас…

Костер уже почти потух. Раздосадованный, что сызнова сотворил глупость, Иван завернулся в теплый мятель, подложил под голову кулак и закрыл глаза. Сон, правда, все равно не шел. Голову распирало от думок. О родном княжестве, о древних временах, о их с Яромиром пути на остров Буян…

И о Кащее Бессмертном. О нем Иван размышлял особенно упорно. Вспоминал сказ деда Бояна, ломал голову над каждой строкой. Крепкой памятью младой княжич похвастаться не мог, но вот именно эта песня почему-то в нее врезалась.

– Слушай, а я вот тут подумал… – произнес он. – Кащей – он бессмертный, верно?

– Вроде так, – ответил Яромир.

– А если ему руку отрубить, что будет?

– Новая вырастет.

– А если ногу?

– То же самое.

– А голову?

– Голова новая вырастет.

– Ага… – задумался Иван. – А вот если исхитриться и разрубить Кащея точно пополам? Вдоль. Чтоб были две одинакие половинки. Тогда как?

– У-у-у… а вот это трудный вопрос…

– Может, он тогда все-таки помрет?

– Может, и помрет. А может, наоборот, из каждой половинки другая вырастет. И будет у нас два Кащея.

– Так это ж тоже хорошо! – оживился Иван. – Они ведь тогда наверняка передерутся!

– А ну как не передерутся? Ну как подружатся, да вместе на нас и накинутся?

Иван что-то невнятно пробурчал, прижимая к себе покрепче Самосек. Задумка ему все одно понравилась. Если с иглой в яйце не получится – надо будет проверить, что из нее выйдет.

Только вот как бы этак исхитриться, чтобы разрубить точно пополам?

Через несколько минут он наконец задрых. Над полем поплыл раскатистый храп здоровенного молодца.

Яромир же, будучи оборотнем, спать не хотел вовсе. Человечья-то личина вдосталь отдохнула, пока волчья княжьего сына на хребтине везла. Так что он уселся спиной к еще тлеющим угольям, закутался в теплое корзно и уставился желтыми глазами во мрак.

В лесу по-прежнему выли волки.

Глава 3

Тоскливо было Акъялу. Славный батыр, победитель многих, уже два месяца он томился в зиндане Кащей-бабая. С болью в сердце вспоминал свой срам, свое быстрое поражение. Вспоминал, как разлетелся вдребезги булатный меч, как голыми руками скрутил его черный колдун.

Эх, были бы здесь Урман и Тау… Не так они хороши в битве, как старший их побратим, дважды Акъял выручал их из беды, а вот наоборот не случалось… но все же батыры они добрые. Уж верно втроем они бы что-ничто, а придумали.

Снаружи хлестал ливень, было холодно и мокро. Первые дни Акъял старался выломать решетку на окне, да понял со временем, что не удастся. Очень уж прочные прутья.

А даже если выломает – дальше куда? Стена гладкая, отвесная, внизу камень. Зацепиться не за что, падать высоко. Была бы веревка хоть – так ведь нет веревки.

В дверь стукнули, раздалось рявканье. Акъял быстро уселся на лежанку – запомнил уже, как себя вести.