Прислушиваясь к сентябрю

На февральском снегу светотени старинного парка,
и не слышно шагов из-за ветра, хранящего злость.
Глупо губы кусать – тайны вспыхнули хворостом жарким,
но не вырвать надежду, как ржавый согнувшийся гвоздь.
Не гадай, не кричи – упадёт ещё счастье в ладони,
колкий час этот вспомнится с лёгким, спокойным смешком.
И сегодня, и присно мгновение толкает и гонит,
а судьба-акробат
медлит перед
слепым кувырком.

27 февраля 1998

«Это мартовский день…»

Это мартовский день.
Кроны сосен – бесснежны.
Но сугробы простудой ещё отдают.
Отсекают тоску и усталость небрежно
добрый глянец янтарный и хвойный уют.
Силы есть на шажок, на улыбку и веру.
Всё бывает… чем чёрт.. может, этой весной.
Надоевшие притчи, чужие примеры —
слава Богу, уже обхожу стороной.
И не воздух сегодня, а брага густая.
А в сугробе – никчемный загонный флажок.
Как сорока хохочет, на крону взлетая!
Как исходит водой в тёплых пальцах снежок!

3 марта 1998

«Городок мой, я тебе не нужен…»

Городок мой, я тебе не нужен.
Впрочем, невеликая беда.
Всё равно похрустывают лужи
и дрожит капельная вода…
и сентябрьский ветер над аллеей —
искренен, уютен и щемящ…
и от духа тополей шалея,
дождь июньский трогает мой плащ.
Городок мой, я пройду неслышно
горькой и пустынною стезей…
надо мной без славословий пышных
хлопнут крышкой, заспешат с землей.
А пока что на сыром бульваре
отраженье облаков у ног…
есть и ты у Воланда на шаре,
северный уральский городок.
Ты мне снился за морем, бывало…
я тебе не снился и не снюсь…
для чего старуха нагадала,
что в твоих аллеях растворюсь?
Городок мой, я тебе не нужен…
да и я ли только, Боже мой!
Лист кружится и планета кружит.
Солнце. Пульс.
И вечность за спиной..

2 марта 1998

«Это осень в горах, это в сердце смятенье и горечь…»

Это осень в горах, это в сердце смятенье и горечь.
Птичьи клинья – сквозь душу – уносит за южную цепь.
не подняться вослед, не пропасть
в холодящем просторе.
Африканская – жаль! —
не дождется меня лесостепь.
Не посмотрит в глаза мне ленивая львица, зевая.
не обдаст терпким духом стремительных зебр табунок.
Я их вижу отсюда – из желтого. скального края,
но бормочет уральский – сентябрьский – ручей возле ног.
Дразнит охристый склон. И в кленовой долине – уютно.
Я сейчас задохнусь.
Это осень в горах… Боже мой…
Это счастье шагнуло, меня прихватило попутно,
подняло над судьбой, над горами и вечной тоской.
Лист, упавший в ладонь, поднимаю за стебель упругий.,.
и вот это зовут увяданьем? – смешно. Не приму.
Это осень в горах. Мирозданье натянуто туго.
И со смертным восторгом я лбом прислоняюсь к нему.

17 сентября 1998

«Бьёт под сердце осень…»

Бьёт под сердце осень,
бьёт под сердце.
Луг за обмелевшею Турьёй
перерезан воробьиным скерцо
и смущен сорочьей суетой.
Журавлиный клин неторопливый,
промелькнув, всех птиц растормошил.
И тоску, и переливы силы
прячет шум немарафонских крыл.
Это ненадолго, это просто:
«Нам бы тоже, да нельзя никак».
Всё чернее леса голый остов,
всё сильней в березняке сквозняк.