Призрак Заратустры

– И то правда, – согласился Мокрый. – Но тогда что выходит – свои порешили? Чудно?… Фить!

Седельной сумы на жеребце не было. Павлуха обшарил застреленного, нашел у него дюжину патронов к винтовке, кисет и клочок грубой пожелтевшей бумаги. Последний заинтересовал его.

– А энто шо, товарищу командир? Никак карта. Вон и кишлак наш обозначен, и арык, что от криницы прорыли… А внизу каляки какие-то. Будто кто карандаш расписывал.

– Дай-ка! – Мокрый отобрал у него бумагу. – «Расписывали»! Это по-арабски. Вязь называется.

– А вы разумеете?

– Нет. Толмач нужен.

– Да где ж его взять? У нас в кишлаке одни узбеки, они на арабском ни бельмеса.

– В Самарканд свезем. И бумагу, и этого… Фить! – Мокрый кивнул на убитого. – Грузи его, хлопцы!

Два дюжих красноармейца взвалили труп на горемыку-жеребца, которого Павлуха повел за собой в поводу. Мокрый вскочил на своего сивку, карту с непонятными каляками упрятал в нагрудный карман и распорядился возвращаться в кишлак.

Глава I,

в которой Вадим Арсеньев знакомится с особенностями самых южных областей Советского Союза

Адское пекло!

Окна редакции были распахнуты настежь, но вместо живительной прохлады в них врывались жгучие волны перекаленного воздуха. Сидя за длинным облупленным столом, Вадим обмахивался парусиновой кепкой, однако это не помогало. От проклятой жарищи не было спасения.

А летучка все не заканчивалась, зануда-редактор бубнил и бубнил, противно чавкая жевательным табаком – отвратительная привычка, от которой он не хотел, да, наверное, уже и не смог бы отказаться, даже если бы захотел.

– В последнее время, коллеги, – сквозь клейкий морок долетал до Вадима его монотонный голос, – мы недостаточно внимания уделяем пропаганде научно-технического прогресса… чавк-чавк… А между тем, в азиатских республиках нашей необъятной страны все еще процветает махровое невежество, в особенности среди трудовых масс, которые совсем недавно стенали под гнетом баев и прочих феодалов…

Вот так уже целый час распинается. Начитался брошюрок из серии «Уроки политграмоты» и цитирует оттуда параграфы, переливая из пустого в порожнее. Эту бы «воду» да на нужды населения, а то лето выдалось такое засушливое, что и Филатовские ключи – главный источник городского водоснабжения – иссякли. И по уму не о прогрессе бы писать, а бить во все колокола, чтобы власти озаботились рытьем дополнительных колодцев. Но у газеты своя политика, она определена циркулярами, спущенными сверху. По крайней мере, редактор постоянно на них ссылается и любые инициативы, не соответствующие генеральной линии, зарубает на корню. Трус и подхалим. Благодаря протекции, угодил в теплое – ух, какое теплое, аж горячее! – кожаное кресло и держится за него мертвой хваткой.

Вадим вытер кепкой пот с переносицы. На белой материи проступило темное пятно. Фу ты… От брезгливости передернуло, и он зажал кепку между колен.

Первое знакомство с Самаркандом состоялось у него чуть больше месяца тому назад. Ведать не ведал, что фортуна занесет так далеко на юг, но обстоятельства сложились неожиданно. Вадим – штатный сотрудник особой группы Спецотдела ОГПУ – возвращался из служебной командировки в Москву, а его взяли и завернули. В столице к тому моменту усилилась и достигла точки кипения политическая борьба, а Вадим имел несчастье быть в нее втянутым. Пусть косвенно, не впрямую, но его непосредственный начальник Александр Васильевич Барченко принял решение подстраховать своего любимца.

Кадры в особой группе подобрались исключительные, замену им днем с огнем не сыщешь. Вадим, к примеру, обладал уникальными способностями: видел в темноте, слышал за многие версты, еще и считал с поразительной скоростью. Александр Васильевич предполагал, что он один такой на миллиард. А может и во всем свете подобных ему нет. И дабы не попасть такому феномену в смертельные жернова, спровадил его шеф от греха подальше в Туркестан, в самую отдаленную глубинку.

Барченко в ОГПУ не абы кто, ему сам Глеб Иванович Бокий покровительствует, выбивает финансирование, снабжает нужной информацией – полезнейшее прикрытие, без которого особую группу давно бы разогнали. Уж очень она необыкновенная, из всех стандартов выбивается… Заместитель председателя политуправления Генрих Ягода неоднократно на заседаниях вопрос поднимал: нужны ли Советской власти специалисты по оккультизму и необъяснимым явлениям? И есть ли резон кормить их за государственный кошт? Но Барченко с Бокием не лыком шиты, им всегда есть, что предъявить. Группа не только в изучении гипноза и телепатии продвинулась, но и нескольких шарлатанов разоблачила, которые могли державе существенный вред причинить.

Жаль только, что не всесильны ни шеф, ни его покровитель. Не могут они выписать Вадиму Сергеевичу Арсеньеву, агенту с четырехлетним стажем, охранительную бумажку, с которой его бы никто не тронул. Поэтому и отправили на туркестанские задворки, куда доставил его аэропланом друг и сослуживец Макар Чубатюк. И не просто доставил, а снабдил казенными деньгами в размере семисот рублей, что примерно соответствовало среднему полугодовому жалованию в Спецотделе.

Макар улетел в Москву, а Вадим поселился в общежитии на Ташкентской улице, неподалеку от Сиабского базара, откуда вечно несло пряностями, и, следуя инструкциям шефа, устроился на работу в самаркандский филиал русскоязычной газеты «Правда Востока».

Журналистский труд был для него не в новинку – дома подвизался в качестве корреспондента «Шахматного листка», – поэтому казалось, что проблем с трудоустройством быть не должно. Но редактор филиала Самуил Ноевич Бабскер – сверхбдительный и всего боящийся – стал тянуть резину, выспрашивать, за какой это надобностью столичного человека потянуло в глухомань, да не имеется ли за ним провинностей, и так далее, и тому подобное. Словом, вынудил Вадима зайти с козырей. Умница Барченко снабдил подопечного цидулькой от главы Центрального Исполнительного Комитета Узбекской ССР тов. Ахунбаева, она и выручила. Бабскер заткнулся. Вадима зачислили в редакцию, оказали почет и уважение.

Начались журналистские будни. Поначалу Вадим с энтузиазмом окунулся в новую для себя атмосферу Средней Азии, увлеченно живописал ее колорит и экзотику, но быстро выяснилось, что в газете от него ждут не цветистых очерков об узбекском быте, а сухих отчетов о том, как осуществляется индустриализация и выполняются производственные планы. Он мечтал о путешествиях в горы и пустыни, а его уделом стали челночные снования по душному городу и бодрые репортажи с чаефасовочных фабрик и винных заводов. Тоска зеленая!

Испепеляющее туркестанское лето достигло пика. Вадим, взопревший, задыхающийся, с вываленным, как у собаки, языком, мотался на велосипеде из конца в конец Самарканда, чтобы потом, в корреспондентской, больше похожей на духовку, печатать на раздолбанном «Ремингтоне» кондовые строки о передовиках и отстающих. Он возненавидел беспросветную рутину, мысленно проклинал ретрограда Бабскера и всех его кураторов и дошел до того, что стал задумываться о бегстве в Москву. Там его ждали друзья, невеста, ждала интересная работа… Пес бы с ними, с политическими распрями! Как говаривал Макар Чубатюк: «Кому суждено быть повешенным, тот сам себе балбешник расколотит». Все лучше, чем коптиться под безжалостным солнцем, сочиняя дежурную белиберду, которую никто не читает.

Но на исходе июля, после очередной скучнейшей планерки, когда Вадим, закрыв блокнот, где вместо конспекта редакторской речи были намалеваны голые бабы, собирался уходить, Бабскер остановил его и пригласил к себе в кабинет.

– Будьте добры, Вадим Сергеевич, задержитесь, – попросил он с приторной вежливостью. – Хочу вас кое с кем познакомить.

Вадим подавил вздох и настроился на встречу с каким-нибудь почетным хлопкоробом, однако в апартаментах редактора под портретом Навои сидел мужчина южнославянской наружности, облаченный в строгую пиджачную пару, еще и с галстуком. Раньше Вадим таких выпендрежников в Самарканде не встречал. Узбеки в основном ходили в национальных халатах, а русские, большинство из которых появилось здесь еще при царизме, старались одеваться во что-нибудь легкое, светлых тонов. А у этого костюм был черный. И что удивительно, незнакомец в пиджаке не потел, даже челка на покатом лбу не слиплась – топорщилась пушистым хохолком.

Чиновник, подумал Вадим. И ошибся.

– Имею честь, – Бабскер сотворил подобострастный реверанс, – представить вам профессора Вранича. Он из Белграда. Археолог, академик…

– Научник Королевской Академии, – поправил гость и поднял бородавчатый палец. – То е фундаментально.

Он изъяснялся с характерным для балканцев акцентом.

– Очень приятно. – Вадим взглянул на него с интересом. – Белград неблизко… Надо полагать, вы к нам по делу?

Вранич! Фамилия в масть. Острый нос наподобие птичьего клюва, смоляного цвета костюм, вдобавок и голос каркающий.

– Наш репортер Арсеньев, – запоздало представил Вадима Бабскер и присовокупил для вескости: – Из Москвы. Прибыл к нам на стажировку.

Тонкости биографии собеседника научник пропустил мимо ушей. Закинул ногу на ногу и сцепил пальцы на коленке.

– Я был в Москве, – разъяснил он. – Межнародна конференцие. И вдруг позавчера телефонский позыв из Самарканда.

Бабскер, чувствуя, что сербу сложно выстраивать фразы на чужом языке, скороговоркой дополнил:

– Господина Вранича проинформировали, что вблизи кишлака Алтынкан, что под Самаркандом, предположительно находится нетронутый памятник старины, в котором могут содержаться исторические… и не только исторические ценности… чавк-чавк… Он специализируется на Ближнем и Среднем Востоке, поэтому прервал участие в конференции и срочно вылетел сюда.

– Предположительно? – переспросил Вадим. – А откуда сведения?

Научник выудил из внутреннего кармана пиджака листок с оборванными краями, положил на стол и бережно расправил.

– Карта. Судя по арабскому напису, означена фортеция. Наименование: Янги-Таш, у гречан – Новая Ниса. Напис кажет, что она бережет вредности.

Вадим, которому в годы войны доводилось служить с выходцами из Сербии, вовремя вспомнил, что «вредность» на их наречии означает «ценность».

– Господин Вранич, – снова затянул Бабскер, – сказал мне, что в четвертом веке до нашей эры эти края захватило войско македонцев, которые возвели здесь множество крепостей. Вследствие изменения климата часть строений… чавк-чавк… была занесена песком уже через несколько веков, поэтому они избежали разрушения при нашествии монголо-татар.

– Такое, – важно прокаркал научник. – Фортеции стоят нетакнутые… не-тронутые. Але мы не знамо точно, где. Карта указуе. – И он постучал ногтем по ветхому листку.

Вадим придирчиво рассмотрел начертанный синими чернилами план.

– А вы уверены, что она подлинная? Откуда она вообще взялась?

Ему рассказали, что в начале лета гарнизон, охранявший кишлак Алтынкан, подобрал в пустыне труп неизвестного, у которого за пазухой и обнаружился заветный листок. Была проведена тщательная экспертиза, установившая, что бумага и чернила, коими сделана надпись и начерчена схема, изготовлены по средневековой рецептуре.

– Подделка? – усомнился Вадим, по роду своей деятельности сталкивавшийся с куда более изощренными фальсификациями.

– Нет, – опередил раскрывшего рот научника Бабскер. – Имеется заключение трех уважаемых ученых из Москвы и Ленинграда. Они подтверждают подлинность документа.