Четвертый коготь дракона

– Стреляемся сейчас же! – заявил юнец. – На большое расстояние разойтись не получится, нас могут увидеть с платформы.

Соперники встали по углам здания. Австрияк отбросил в сторону свой хлыстик и взял пистолет на изготовку. Максимов озадаченно вертел «кольт» в руках – ситуация вышла из-под контроля, и он не знал, что предпринять.

Между ними шагов восемь, прикинула Анита. С такой дистанции даже слепой не промахнется! Безотчетный ужас заполз в ее сердце. Сразу перестала ощущаться жара, сделалось знобко, по спине побежали мурашки. Анита увидела, с каким хладнокровием и, что важнее, с каким умением целит в Максимова расфранченный молокосос. Он убьет Алекса! – екнуло в груди. Убьет и глазом не моргнет. В сей миг явилось в облике юнца нечто величественное, почти монументальное. Так держат себя люди, обладающие огромной властью и привыкшие распоряжаться чужими судьбами.

– Алекс! – рванулась Анита вперед. – Прекратите… не смейте!

Усатый офицер крепко взял ее за руку.

– Madame, – молвил он сурово, – это мужское дело, они сами разберутся.

Максимов, приняв трудное решение, вскинул револьвер на уровень глаз, навел мушку австрияку в лоб, прямиком под прилизанную челку.

– Стреляйте по команде, на счет «три», – предупредил Грин, не желавший оставаться сторонним наблюдателем. И принялся громогласно отсчитывать: – Один, два…

– Ну и шут с тобой! – сердито воскликнул Максимов по-русски. – Хочешь околеть – околевай!

– …три!

Услыхав реплику про шута, австриец вдруг переменился в лице. Его рука, сжимавшая пистолет, резко дернулась кверху, и пуля, предназначенная Максимову, ушла в небо. В ту же секунду Анита вырвалась из хватки седоусого, бросилась к мужу и толкнула его в локоть правой руки, в которой он держал «кольт». Револьвер изрыгнул пламя, выдохнул пороховой дым. Пуля щелкнула о стену кильвангенского вокзальчика и срикошетила в кусты. Со стены посыпалась иссушенная солнцем штукатурка.

Никто толком не понял, что произошло. Австриец стоял бледный, его пятерня с «Ульрихом» мелко дрожала.

– Вы… русский? – проговорил он, не скрывая волнения.

– Русский, – подтвердил Максимов. – А какое вам до этого дело? Желаете продолжить поединок?

Он вошел в азарт, Аните пришлось двинуть его под ребро – чтобы остепенился. По счастью, австрияк не проявлял более никакой агрессивности. Он спрятал пистолет, подошел к Максимову и коротко, но учтиво поклонился.

– Прошу простить меня, monsieur. Если бы я знал, что вы из России, то повел бы себя иначе. Поверьте, мне очень жаль, что между нами вышло недоразумение… Хорошо, что оно не имело печальных последствий.

– Да уж! – буркнул Максимов, недовольный тем, что дуэль прервалась на самом захватывающем месте. – Но кто вы, черт возьми?

Ответить юноша не успел. Пожилой швейцарский военный прислушался к чему-то удаляющемуся и возопил что было силы:

– Поезд! Наш поезд ушел!

Все пятеро, не сговариваясь, бросились на перрон. Выскочив из-за угла, увидели, как базельский состав, разгоняясь, удаляется в восточном направлении. В небе колыхался черный дымный плюмаж – словно локомотив издевательски помахивал отставшим пассажирам на прощание.

Из станционного домика высыпали напуганные выстрелами служащие. Австрийский юнец шагнул к ним, стал что-то говорить по-немецки столь бегло, что не оставалось сомнений – это его родной язык. А еще в голосе его слышались приказные нотки.

Анита удивлялась все сильнее: кто же он в самом деле, этот мальчик, который ведет себя с такой королевской уверенностью? Вот один из железнодорожных служак попытался что-то возразить, мальчик строго прикрикнул на него, но затем сунул ему в руку горсть франков, уже фактически ставших единой валютой этого еще недавно разделенного на суверенные кантоны государства. Кнут и пряник, все верно. Служащие моментально испарились – наверное, их слизала языком та упитанная корова, что паслась на лугу недалеко от станции.

Австриец вернулся к своим попутчикам. Застал их оживленно переговаривающимися.

– Следующий поезд будет только завтра, – говорил со знанием дела седоусый военный. – И это очень скверно, поскольку я должен непременно быть в Цюрихе сегодня вечером. У меня приказ – проинспектировать гвардейский корпус…

– Корпус может подождать, – бурчал Джеймс Грин, – а вот то, что вместе с поездом уехали образцы моих швейных машин, мне совсем не нравится.

– Думаете, их украдут? – осведомился Максимов, возвращая Грину «кольт».

– Украсть могут не машину, а идею. Это гораздо хуже. Она, конечно, запатентована, но я слышал, в Швейцарии немало талантливых механиков. Скопируют конструкцию, внесут кое-какие изменения и будут продавать как собственное изобретение.

– Мне кажется, вы плохо думаете о швейцарцах…

В разговор вмешался австриец, и внимание сразу переключилось на него.

– Господа, – сказал он, – так как неприятность произошла по моей вине, я все исправлю. Мы догоним поезд.

– Как? – удивился Грин. – В этой дыре есть резервный паровоз?

– Паровоза нет. Но мы поступим проще. Вот, смотрите. – И австриец показал рукою на невесть откуда взявшийся шарабан, который подкатили к перрону две чалые лошади (ими правил один из служащих железной дороги, тот, что получил от австрийца щедрую плату). – Мы прекрасно поместимся.

– Спешу вас разочаровать, сударь, – сказал Максимов. – На эдакой колымаге, даже с хорошими лошадьми и по ровной дороге, мы едва ли сделаем более пятнадцати миль в час. Поезд движется быстрее, и мы уже дали ему приличную фору. Нам его не догнать.

– Кучер знает короткий путь. Он обещает, что мы настигнем состав у Шпрайтенбаха. Это следующая станция.

– Едем, Алекс! – Анита пихнула мужа в плечо. – Если и не догоним, то попросим, чтобы нас отвезли прямо в Цюрих. Здесь уже не так далеко.

– А наш багаж?

– Что с ним может случиться в дороге? Вероника присмотрит.

Вероникой звали верную служанку Максимовых, которую они взяли с собой в заграничное путешествие. Она ехала во второклассном вагоне, вместе с публикой попроще.

Вся компания, не теряя времени, взгромоздилась в шарабан. Деревянные скамьи были узкими и занозистыми, но в сложившихся обстоятельствах никто и не вздумал на это сетовать. Возница взмахнул кнутом, что-то гаркнул, и лошади рванулись с места. Шарабан довольно ходко покатился по проселочной дороге, шедшей под углом к рельсовой колее. Максимов стал с беспокойством смотреть на чугунку, от которой они отъезжали все дальше и дальше. Кучер, обернувшись, перехватил этот взгляд, отрывисто пробормотал несколько слов на немецком.

– Скажите, любезный, – обратился к нему Максимов, – нельзя ли прибавить?

Возница не отреагировал. За него ответил седоусый:

– Здесь, в немецкоговорящей Швейцарии, мало кто понимает по-французски… Но вы не беспокойтесь, мы успеем.

Шарабан трясло немилосердно, шатало из стороны в сторону. Анита вцепилась в Максимова, чтобы не вывалиться за борт. К горлу подступила тошнота. Мужчины старались держаться так, будто им все нипочем, хотя по лицам некоторых было заметно, что их тоже мутит.

Строений вокруг становилось все меньше, а пастбищ с коровами все больше. Луга, луга, сплошная зелень, пересекаемая кое-где извилистыми прожилками ручейков с переброшенными через них ладными мостиками. Наконец впереди показался небольшой буковый лесок, а за ним, в просветах между деревьями, блеснули рельсы. Дорога, по которой дробно грохотал шарабан, вела прямо туда.

Максимов привстал, вытянул шею.

– Прозевали! Не видно никакого поезда…

– Он еще не подъехал, – спокойно сказал седоусый. – Мы опередили его на несколько минут. Сейчас двинемся вдоль железнодорожного полотна в сторону Шпрайтенбаха. Возможно, мы будем там даже раньше нашего состава.

Анита уже начала верить, что все закончится благополучно, но тут одно из колес предательски хрустнуло, шарабан грузно осел на правый бок, его пассажиры повалились друг на друга, а возница, проскрипев замысловатое ругательство, натянул поводья. Послушные лошади встали. Максимов первым спрыгнул на землю, заглянул под брюхо перекосившегося рыдвана.

– Поздравляю! Ось сломана…

Возница, чертыхаясь, полез осматривать повреждение. Максимов помог спуститься Аните и остальным. Грин замер, к чему-то прислушиваясь.