– Мы бельё полоскали… увидели вдруг:
Быстрый сокол стрелой над водой пролетел,
А потом в ясном небе – раскат громовой…
– Гром я слышал, – игумен Пафнутий сказал.
– А потом в вышине, между двух облаков,
Среди ясного неба увидели мы:
Человеческий облик едва проступил;
А потом всё ясней и яснее… и вот,
Среди двух облаков плыл в лазури небес
Дивный старец седой и, подняв два перста,
Словно мир под собой он хотел окрестить…
Но потом вновь раздался раскат громовой
И виденье исчезло среди облаков…
– Дивный старец седой?.. Не узнали его?
– Не узнали, отец настоятель. Не дал
Разумения Бог. На иконах святых
Облик этот не видели ранее мы… –
Сдвинул брови игумен Пафнутий, умолк
И задумался, глядя в резное окно.
– Мог бы я, если будет позволено мне,
Написать облик старца, – тут Тихон сказал. –
Я запомнил его…
– Хорошо. Напиши…
– А ещё, – вновь Варнава монах продолжал, –
По дороге в обитель, у поля овса,
Повстречался нам старец марийский один.
Он видение видел, и он подтвердит.
Он сказал, что дерзанья оно нам несёт.
А какие? Сказал: ночь нам всё разъяснит;
Что б готовы мы были… Вот только к чему?..
– Что же это за старец? – Пафнутий спросил.
– Шёл он к вам. Скоро будет. И низкий поклон
Вам велел передать. Видно, знает он вас.
В шапке волчьей. На посохе крепком его
Сокол вырезан сверху, поймавший змею…
– Знаю, знаю!.. – игумен лицом просветлел,
Улыбнулся монахам. – Встречались мы с ним.
Вещий Дед. Так мы звали когда-то его.
Это было давно… – На минуту одну
Настоятель умолк, вспоминая своё. –
Это было давно… Монастырь наш тогда
Возле Белого моря стоял, у Двины.
Но однажды… я помню тот день, как сейчас…
Войско мурманов, лёгкой добычи ища,
Монастырь наш Корельский пришло разорить.
И тела мы и души лишь Богу давно
Посвятили, и в руки оружие брать
Не могли. Как ягнят, они резали тех,
Кто пытался их словом своим усмирить.
Впрочем, эту историю знаете вы,