Звёздная пыль

– Ну как ты там? Освоился?

– Да, всё в порядке, – ответил я, – я так благодарен тебе!

– За что?

Тут только он заметил улыбающуюся Светлану.

– Светка, ты? Какая ты стала большая! Сколько же я не видел тебя? Да уже больше года! Ты так выросла! Похорошела!

– Вот за неё я и благодарен тебе, тёзка, – смущаясь и оглядываясь на Светлану произнёс я. – Если бы не ты я бы не встретил её!

Серых засмеялся.

– А я, по правде говоря, об этом не думал. Я всё представлял её такой же… девчонкой. Ты помнишь, Свет, как мы ездили на областной конкурс? Ты заняла тогда первой место!

Света продолжала смущённо улыбаться и только кивала головой.

– А ты поёшь сейчас?

Света снова кивнула головой в ответ, а я дополнил словесно:

– Поёт! Ещё как поёт! Я пытаюсь её приучать к джазу, только у меня это не очень получается.

– К джазу? Знаешь, Сань, наверное, это напрасно. Она ведь народница. У неё и мама, и бабушка такие певуньи! Ну а ты как относишься к этому джазу? – спросил Серых, обращаясь к Светлане.

– Хорошо, – ответила она, – мне нравится. Только я не совсем его понимаю. И там всё на английском. Просто мне немного трудно.

Серых засмеялся, по-дружески обнял нас со Светланой и вдруг предложил:

– Знаете, что, ребята? Давайте ко мне! Посидим, поболтаем. Я вас познакомлю с Леной – моей женой. Она тоже поёт. Эстраду, в основном, но поёт здорово! Идёмте!

Света снова смущённо заулыбалась и закивала головой, но потом, будто бы спохватившись, произнесла:

– Нас мама ждёт, они с Лёшкой пошли форму покупать, наверное, уже купили.

– Тогда приезжайте ко мне как-нибудь, я буду ждать. Только позвоните заранее, чтобы я был дома.

Серых оторвал от сигаретной пачки клочок бумаги и быстро написал номер телефона.

– Знаешь, Сань, – заговорил я, – мы со Светой хотим пожениться, будешь у нас свидетелем?

Серых посмотрел на нас, сначала на меня, потом на Светлану, заулыбался, снова обнял нас и так запросто сказал:

– Здорово! И когда же?

– Через год, наверное, – немного грустно получилось у меня, – но это железно!

… Возвращались домой в приподнятом настроении. Лёшка радовался новой школьной форме, а Светлана новому осеннему пальто, тёмно-синему в крупную чёрную клетку. Валентина Ивановна была довольна тем, что очень хорошо продала смородину, и ещё тем, что радовались её дети.

Света так же сидела рядом со мной и рассказывала мне забавные истории из школьной жизни. Потом, вдруг, спросила:

– Ты научишь меня водить машину?

– Конечно! – обрадовался я. – Давай сегодня и начнём!

– Нет, – немного подумав, ответила она.– Давай завтра с утра. Только пораньше, хорошо? Чтобы не так жарко было….

Глава 5. Секстет

По прошествии немногим более трёх суток после первой встречи с Леоном (это время я отмерил по часам, которые мне принёс Хусейн), я снова оказался в том же зале с эстрадой в форме полумесяца, и опять же в сопровождении своего неизменного слуги (или надзирателя, поскольку я так и не понял своего истинного положения).

Кроме нас с Хусейном в зале находились ещё несколько человек, которых я не знал. Одеты они были в гражданские одежды и совсем не были похожи на чеченцев. Все они сидели за столиками в ожидании чего-то или кого-то и негромко переговаривались. Среди присутствующих оказалась одна женщина, которая сидела отдельно, в стороне от всех. Её лицо мне показалось знакомым, и я украдкой стал бросать на неё взгляды, силясь вспомнить, где и при каких обстоятельствах могли пересекаться наши пути, но все мои мозговые потуги оказались тщетными – ни её, ни событий, связанных с ней я не помнил. Она, очевидно, заметила моё внимание к себе и одарила меня лёгкой, еле заметной улыбкой, которая ещё больше убедила меня в том, что мы некогда были знакомы.

Женщина эта была высокого роста, довольно крупного телосложения, с высокой, полной грудью. Её густые, иссиня-чёрные волосы волнистым руном закрывали покатые плечи; тонкий, но выдающийся нос и большой, красивый рот, обрамлённый полными, ярко накрашенными губами являлись достойным украшением её овального, немного скуластого лица. И глаза. Чёрные, как угли, они завораживали и увлекали, словно чёрные дыры космического мироздания. В них нельзя было смотреть, но и отвести взгляд было невозможно.

Её одежда была максимально простой и состояла всего лишь из джинсовой пары – брюк и курточки, под которой была серая пушистая кофточка.

Чтобы не привлекать к себе внимания этой женщины я стал рассматривать остальных присутствующих, из которых выделялся один, неопределённого возраста мужчина, поросший короткой, но густой щетиной, с копной всклокоченных волос и маленькими, близко посаженными глазами. Его руки находились в постоянном движении, словно что-то искали, или, скорее всего, производили какую-то работу, похожую на вязание спицами, при этом постоянно менялось и выражение его лица от злобно-угрюмого до заторможено-безразличного.

Его собеседник, сидевший напротив, являлся полной противоположностью своего визави – был спокоен, уравновешен и немногословен. Его руки со сплетёнными пальцами спокойно лежали на столе, а на лице блуждала лёгкая усмешка, которая являла собой если и не веселье, то, по крайней мере, удивление или сарказм. Одет он был в синюю пуховую куртку, изрядно поношенную, на голове его красовалась лыжная шапочка крупной вязки.

За этим же столиком, закинув нога за ногу и откинувшись на спинку стула, сидел ещё один член нашего необычного сообщества. Лица его рассмотреть мне не удалось, так как оно было устремлено вверх, в потолок, виден был только его нос, большой, с горбинкой, похожий на клюв хищной птицы. Одежда его состояла из светлых джинсов и мягкой, по всей видимости, кожаной куртки с белым кроличьим воротником. Волосы его были гладко зачёсаны назад и скручены в жиденькую косичку.

Внезапно говор умолк и наступила тишина, в которую врезался уже знакомый мне звук, напоминающий шелест крыльев ночной птицы, и в зал вкатился Леон. При его появлении все встали со своих мест и приветствовали его лёгким, молчаливым поклоном.

Леон подал знак рукой, который мог являться одновременно и приветствием, и приглашением, после чего все присутствующие, в числе которых оказался и я, поднялись на упомянутую мной эстраду в форме полумесяца.

Сцена для артиста, что амвон для священнослужителя, и каждый, поднявшийся на неё, ощущает не только волнительный трепет, но и ту ответственность, какую несёт он в себе за всё содеянное на ней. Вместе с тем она располагает к дружескому общению между коллегами по сценическому ремеслу и уравнивает их всех, независимо от ранга и положения.

Здесь же, на этих подмостках, я увидел нечто другое, совсем не похожее на ту артистическую демократию, сложившуюся, видимо, с античных времён и которую я привык ощущать с того самого момента, когда впервые оказался на сцене. Эти напряжённые лица, в которых была видна не одухотворённость, но растерянность, являли собой какое-то странное сообщество, совсем не похожее на тех, кто хоть однажды поднимался на артистические подмостки. Исключение составляла лишь та самая женщина, единственная среди нас, – та самая, которая показалась мне знакомой. Держалась она свободно, даже немного развязано, с напускной весёлостью, но естественным это поведение назвать было нельзя – её выдавали глаза: глубокая их чернота таила в себе затаённую печаль и отрешённость.

Женщина подошла ко мне и протянула мне руку, маленькую, но крепкую, и низким, грудным голосом, который тоже показался мне знакомым, назвалась:

– Лилия.

Не выпуская моей руки, она немного помолчала, после чего продолжила:

– Я о вас так много слышала, а вы такой, самый обыкновенный.

Она окинула меня взглядом своих бездонных, всепроникающих глаз, при этом по её лицу скользнула тень мимолётной улыбки, загадочной и непостижимой.

– Мы с вами встречались, не так ли? – робко спросил я её. – Или я вас попросту где-то видел.

По её лицу снова скользнула едва заметная тень улыбки.

– Может быть… – довольно прохладно отозвалась она и, отпустив мою руку, отошла в сторону.

В это время на сцене появился Леон, но как он поднялся сюда со своей коляской, я не заметил, скорее всего, он воспользовался подъёмником или пандусом. Вращая ободья колёс, он тихо подкатил к нам и со сдержанной улыбкой, произнёс: