Звёздная пыль

– Вот мы и вместе, – он обвёл рукой всех собравшихся. – Я знаю, что все вы хорошие музыканты. Думаю, из нас получится хороший квинтет. Что скажете?

На какую-то секунду воцарилась напряжённая тишина, которую нарушила Лилия:

– Или секстет.

– Или секстет, – эхом повторил её слова Леон.

Все остальные только переглянулись, не проронив ни слова.

Встретив молчание, Леон ещё раз оглядел наше разномастное сообщество и, подумав немного, продолжил:

– Думаю, что пришло время всем нам познакомиться. Меня, как вы знаете, зовут Леон. Леон Басханов. Может быть, кому-то из вас моё имя напомнит барабанщика из оркестра Ашота Назаряна. Могу вас заверить – это был я. Впрочем, это не важно.

Леон оглядел всех присутствующих и, немного помолчав, продолжил:

– Эту женщину зовут Лилия. Мансурова Лилия Адашбоевна. Её вокал вам предстоит ещё оценить. Равно как и её фортепьянные способности.

«Мансурова… Мансурова… Где-то я слышал это имя… Где же, где?». –Я напряг все клетки своего мозгового вещества, но вспомнить где и при каких обстоятельствах встречался я с этой женщиной так и не смог.

Моё внимание тут же было отвлечено общей суетой – все участники этого необычного секстета разобрали свои инструменты, которые находились здесь же, на этой сцене, и начали их настройку. Свой саксофон я увидел ещё до того, как поднялся сюда, – он стоял на самом краю сцены, рядом с синтезатором. Я открыл футляр и проверил его содержимое – всё оказалось на месте, в полной целости и сохранности.

В качестве разминки проиграли несколько стандартов. Играли вяло и бесцветно, хотя, в общем-то, довольно стройно и чисто. Импровизации были короткими и вычурными, словно сыгранные по нотам. Несмотря на всё на это, чувствовалось, что музыканты подобраны сильные, довольно высокого уровня.

На клавишах, представляющих собой синтезатор «CORG», оказался владелец синей куртки. Играл он правой рукой, облокотившись левой о корпус инструмента, стоя. При этом лицо его оставалось уныло-равнодушным, как будто он крутил мясорубку.

«Носатый» стоял рядом и играл на акустической гитаре. Лицо его тоже ничего не выражало и отличалось от первого лишь тем, что двигало челюстями, перемалывая жвачку.

Третий, самый необычный субъект, с явно выраженным холерическим темпераментом (или неустойчивой психикой), играл на контрабасе. Надо отдать ему должное, играл он технично и с большим азартом. Его длинные, тонкие пальцы нервно бегали по грифу, а сам он, отдаваясь музыке, был весь в движении, исполняя какой-то немыслимый танец вокруг своего инструмента, при этом он громко, порой даже громче исполняемой партии, пел в унисон с контрабасом.

Леон играл на ударной установке, состоящей всего лишь из одного малого барабана «PREMIER» и двух подставок с тарелками «MEINL» – двадцати и шестнадцати дюймов. Кроме того, на отдельной подставке был закреплён небольшой электронный прибор – Ритм-машина «BOSS», – такую я видел в одном из ростовских кабаков.

Женщина, назвавшаяся Лилией, в игре не участвовала, по всей видимости, она была солисткой.

После игры, которая продолжалась совсем недолго, не более получаса, все участники этого необычного коллектива, тут же, на сцене, устроили бурные дебаты, инициатором которых выступил клавишник – владелец синей куртки и лыжной шапочки-плетёнки.

– Скажите, а для чего всё это? – начал он.

Отвечал Леон. Спокойно и невозмутимо. Как всегда, короткими, но ёмкими фразами.

– Все вы, наверное, слышали, – начал он, – о новой волне увлечения свингом, которое было повальным в тридцатые годы. Сейчас это явление получило название "Неосвинг". Оно только зарождается в Европе и Штатах. У нас о нём ещё только говорят, но сколь значительных подвижек в этом направлении нет. Мы с вами восполним этот пробел и откроем для нас эту замечательную и совсем не музейную, но современную, основанную на новейших достижениях, джазовую музыку.

– Тогда ответьте на мой вопрос – для кого мы будем играть этот ваш «Неосвинг»?

– Что значит для кого? – переспросил его Леон. – Для нас с вами. Для всех нас.

– Знаете, мне приходилось много выступать для рабочей среды в составе студенческого оркестра, с которым мы объездили весь Урал. Так вот, я видел на лицах этих людей недоумение или тупое безразличие; им было глубоко наплевать на фразировку или на то, как мы выстраиваем импровизацию. Но то была публика. Живые люди. И мы искренне радовались, когда нам удавалось пробудить в этих людях живую искру, хотя бы какой-никакой маленький интерес. Здесь же одни камни. Вряд ли мы найдём с ними общий язык.

– Вы глубоко заблуждаетесь, Андрей! Мы будем играть для себя, получая при этом эстетическое наслаждение. Именно здесь, в замкнутом пространстве, без влияния извне, без каких-либо поправок внешней среды, мы сможем достичь тех вершин мастерства, которые просто немыслимы в современном обществе. Не забывайте, что джаз в настоящее время не является достоянием широких масс, это, скорее, культовая музыка, музыка избранных, а значит нас с вами.

– Но я не могу играть в глухую пустоту! – вступил в разговор носатый. И потом, вся эта атмосфера не по мне! Я страдаю клаустрофобией![42 - Психическое состояние человека, при котором у него возникает страх в замкнутом пространстве.] Здесь сыро и воняет! У нас не было договора работать в катакомбах! Я протестую и требую пересмотра контракта!

Голос у него оказался неприятно визгливый, а манера разговора базарно-истерическая. Лицо его тоже не отличалось привлекательностью – длинный, заострённый на конце нос и круглые, близко посаженные глаза делали его похожим на филина.

Леон спокойно выслушал носатого, обвёл всех холодным и цепким взглядом и, обращаясь ко всем сразу, произнёс:

– На сегодня достаточно. Все свободны. Завтра в это же время и на этой же сцене. Хусейн проводит вас.