Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 3

Преп. Иосиф Волоцкий говорит о необходимости постоянного соотнесения царской власти с верховным Божественным законом – единственным критерием, позволяющим отличить законного царя от тирана. Согласно Иосифу Волоцкому, главная обязанность царя как наместника Божия на земле – забота о благосостоянии стада Христова. У царя обширные полномочия, но и не меньшие обязанности перед Церковью. Он должен повиноваться ее правилам и нравственному закону Христа. Истинно православный царь праведен и усерден в исполнении своего служения, верен христианскому долгу. Подобному царю надлежит повиноваться не за страх, а за совесть, сам же он ответствен лишь перед Богом. Царь, не отвечающий таким требованиям, – неправедный властитель, слуга диавола и тиран, поэтому подданные свободны от послушания ему.

У учеников преподобного Иосифа эта идея предстает в значительно смягченном виде. Но и они, раскрывая значение «симфонии», понимают ее в том смысле, что глава Церкви призван оказывать умеряющее воздействие на царя. Понадобилось немало времени, чтобы обе роли были опробованы на практике и претерпели трансформацию. Разумеется, в идеальном теократическом государстве, предстоящем духовному взору ревнителей симфонии, отношения государя и Церкви не знают вражды, соперничества или взаимного недоверия, ибо они дополняют и поддерживают друг друга. Право печалования, т.е. ходатайства церковной иерархии перед царем за осужденных, считалось одним из способов поддерживать равновесие между Церковью и государством и тем самым сохранять чистоту веры.

В сочинениях митрополита Даниила прослеживается попытка определить положение царской власти перед Богом. Он видел царя, прежде всего, служителем и исполнителем воли Божией, так что личные его достоинства оставались вне поля зрения. В Своем «многоразличном попечении о человеческом спасении Бог устроил власти в человеческих сынах в отмщение злодеям, в похвалу же благо творящим; да аще презрит человек страх Божий, да воспомянет страх властителей земных, да боящеся земных начальств не поглатают друг друга, якоже рыбы». Поэтому земные начальства суть слуги Божии, служащие Ему всеми находящимися в их распоряжении средствами, «одних людей милуя с рассуждением, а других страхом спасая». Характерно, что главное оправдание существованию земной власти митрополит Даниил усматривал в ее превентивной и карающей функциях. Тот же взгляд обнаруживается три века спустя в «анархическом монархизме» ранних славянофилов.

117.3. Идеологическое противостояние централизованной государственной власти и боярской олигархии

Проблемы политического устройства и путей развития России нашли отражение в переписке Ивана Грозного и бежавшего в 1564 году в Литву Андрея Курбского. Обвиняя царя в деспотизме и бессмысленной жестокости, князь Курбский выступает за создание государства, в котором бы центральная власть признавала права аристократии и осуществляла управление, координируя действия с духовными и земскими соборами. Главным образом, Курбский призывает считаться с родовой знатью, «сильными в государстве избранном», «воеводами». По мнению князя, именно они составляют силу Руси, их стараниями покоряются «прегордые царства» и города. Иван отвечает, что не знает, что это за «сильные», что государство держится Божьим милосердием и его государевой персоной, а не судьями и воеводами. Он самодержец, сторонник абсолютной, ничем не ограниченной монархии. «А жаловати есьмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же», – так формулирует царь Иван свое политическое кредо.

Если суммировать общий смысл всех идей, высказанных князем А.М. Курбским в трех его «Посланиях» к царю, написанных в 1564, 1567 и 1579 году, то можно выделить несколько главных постулатов мятежного князя.

А.М. Курбский решительно возражал против абсолютизации великокняжеской власти и был искренне убежден в том, что «помазанник божий» должен разделить бремя власти с наиболее видными и авторитетными представителями бояро-княжеской аристократии. Иными словами, его политическим идеалом являлась сословная монархия польского типа, основанная на всевластии олигархических магнатских кланов.

Курбский решительно отстаивал традиционное вассальное право аристократов и всего «служилого сословия» на свободный отъезд от одного государя (сюзерена) к другому, не расценивая само право этого отъезда как акт государственной измены.

Наконец, он был категорическим противником иосифлянской доктрины, которая всячески культивировала идею божественного происхождения монархической власти и изначальной непогрешимости царя.

Иван Грозный ответил только на два первых послания мятежного князя, однако и они дают представление о его политико-философских взглядах, суть которых состояла в следующем.

Наряду с конкретными обвинениями князей и бояр во всевозможных грехах и крамолах, царь особенно подробно разбирал вопрос о природе монархической власти, разрешая его с позиций иосифлянской доктрины. В частности, опираясь на «Послание» апостола Павла, Иван Грозный доказывал, что монархическая власть имеет божественное происхождение и поэтому только перед Богом и самим собой царь несет ответственность за все свои деяния и поступки. А раз всякая власть от Бога, то любой власти надлежит повиноваться, не особо рассуждая, справедлива она или нет. Более того, Иван Грозный был убежден, что самодержавное правление само по себе представляет величайшее благо для подданных, поскольку исходит от «боговенчанного» царя.

В первом послании Царь Иван писал Курбскому, упрекая его. Почему же ты презрел слова апостола Павла, который вещал: «Всякая душа да повинуется владыке, власть имеющему; нет власти, кроме как от Бога: тот, кто противит власти, противится божьему повелению». Воззри на него и вдумайся: кто противится власти – противится Богу; а кто противится Богу – тот именуется отступником, а это наихудший из грехов. А ведь сказано это обо всякой власти, даже о власти, добытой ценой крови и войн. Задумайся же над сказанным, ведь мы не насилием добывали царство, тем более, поэтому кто противится такой власти – противится Богу! Тот же апостол Павел говорит (и этим словам ты не внял): «Ра-бы! Слушайтесь своих господ, работая на них не только на глазах, как человекоугодники, но как слуги Бога, повинуйтесь не только добрым, но и злым, не только за страх, но и за совесть». Но это уж воля Господня, если придется пострадать, творя добро.

Ссылаясь на многочисленные тексты «Священного писания» и «Степенную книгу», Иван Грозный, особо подчеркивая древность своего царского происхождения «от римского цезаря Августа», с гневом отвергал любые притязания бояро-княжеской аристократии на равную с ним, «помазанником божьим», власть.

Иван Грозный решительно отвергает один из важнейших элементов классического феодального права свободного отъезда вассала от одного сюзерена к другому, противопоставляя этому праву тезис о том, что такой отъезд равносилен государственной измене.

ГЛАВА 118. Процессы и тенденции развития русского языка и литературы в XVII столетии

118.1. Процессы и тенденции развития русского литературного языка в XVII столетии

В конце XVI и в течение XVII столетия язык великорусской народности становится языком русской нации. В этот период «типовая» определенность русского литературного языка становится иной: письменно-деловой (приказный) язык превращается в основное средство письменного общения. Этот язык становится и основой литературного творчества, например, демократическая сатира XVII века, повесть о Фроле Скобееве.

Русский народный язык весьма ограниченно проникал в официальные высшие сферы письменной речи. Деловые документы правительственных канцелярий, «приказов», которые писались на искусственном, но все же, в основном, русском языке, тем не менее, иногда допускали и яркие, образные народные выражения. Существенную роль в литературной речи высших слоев в конце XVII века играли и полонизмы, и украинские элементы, занесенные учеными монахами из Киева и связанные в сознании современников со схоластическим типом культуры.

Все еще сохранял свое значение славянский язык – язык государства и Церкви, тесно связанных друг с другом. На протяжении столетий славянский язык в большей или в меньшей степени приблизившийся к русскому языку, утерял свой староболгарский облик. Книжно-славянский тип языка воспринимается как сугубо книжная речь, обслуживающая определенные сферы духовной жизни – богословские сочинения, произведения в духе церковной догматики.

Несмотря на то, что взаимопроникновение всех этих типов речи создавало уже известную языковую смесь, они ощущались еще как принципиально-раздельные и, отъединенные от народной стихии речи, овладевшей в литературе лишь неофициальными видами творчества, как социальная сатира, памфлет, бытовая новелла или, например, автобиография протопопа Аввакума. Московская Русь не выработала и не могла выработать языкового национального единства, способного охватить различные типы речевого употребления.

Различные явления письменной речи отмечаются в грамматиках и словарях XVI–XVII столетий. В первом печатном учебнике русского языка, изданном во Львове в 1574 году первопечатником Иваном Федоровым, обращается внимание на особенности глагольного формообразования и разноместность русского ударения. В грамматике, составленной М. Смотрицким (1619), дается систематическое изложение грамматических форм книжно-славянской речи. Именно к системе норм этой грамматики приобщается бывший воспитанник Киево-Могилянской коллегии Симеон Полоцкий, о чем весьма красноречиво сказано в предисловии к его «Рифмологиону».

В «Лексиконе славеноросском» Памвы Берынды (Киев, 1627) разграничиваются церковнославянские и русские слова и выражения. При этом к церковнославянизмам даются нередко эквиваленты русской речи (предтеча – упередитель, брачуся – женюсь), а также украинского языка (зижду – будую). В XVII столетии появляются сочинения, в которых регламентируется употребление речевых средств в русской письменности: «Риторика» Макария, «Риторика» М.И. Усачева.

118.2. Общие тенденции развития литературы в XVII столетии. Жанровое разнообразие русской литературы

Русская литература в XVII веке вступила на новый этап своего развития, что зримо сказалось и на самом ее содержании, и на развитии разнообразных форм литературного творчества, формировании ее жанрового разнообразия. По мнению многих исследователей (В. Адрианова, Д. Лихачев, В. Кусков, А. Панченко), русское литературное творчество XVII века характеризуется отходом от провиденциализма и торжеством рационального начала. Так же в русскую литературу проникают два принципиальных новшества, определившие новый этап ее развития. Индивидуальная трактовка персонажей, и особый акцент на внутреннем мире героев литературных повествований. Отказ от традиционного литературного «историзма», т.е. переход от исторических к вымышленным литературным героям и создание литературных обобщенных образов. Русская литература XVII века характеризуется усилением светского начала (обмирщением), и тесной связью с общественно-политической мыслью. Происходило постепенное отстранение литературного творчества от религиозного мировосприятия и традиционной поведенческой идеологии.

Новые черты приобретала историческая повесть. Утрачивались церковные элементы, героями становились обычные люди, описывались реальные события (повести о завоевании Сибири Ермаком, об Азовском осадном сидении казаков и др.). Многие произведения рассказывали о событиях «смутного времени»: «Сказание» Авраамия Палицына, «Новая повесть о преславном Российском государстве» и др.

Появились новые литературные жанры: драматургия, поэзия, демократическая сатира. Вообще же, по мнению Д.С. Лихачев и А.М. Панченко, появление новой системы жанров, основанной на личностном начале, – это и есть основной признак «перехода русской литературы от средневекового типа к типу нового времени».

Вторая половина XVII века стала временем зарождения еще одного литературного жанра – жанра бытовой реалистической повести. Бытовая повесть, отражала реальную жизнь представителей различных социальных слоев, изменения, которые происходили в их быте, мировоззрении. Например, в двух замечательных произведениях той поры, в «Повести о Савве Грудцыне» и «Повести о Горе Злосчастии», описывали купеческий быт, взаимоотношения отцов и детей. Эти и другие повести носили явно нравоучительный характер, проповедуя ценности христианской морали. В них красной нитью проходила идея о смертельной опасности отказа от традиционных патриархальных устоев «домостроевской» семьи. В другом не менее известном сочинении, в «Повести об Улиане Осорьиной», автором которой стал ее муж, муромский дворянин Дружина Осорьин, был создан идеализированный образ умной и деятельной русской женщины, достойной всяческого подражания. Эта «Повесть» стала первой светской повестью с элементами семейной хроники, которая позднее, наряду с «Повестью о Марфе и Марии» и «Повестью о Тверском Отроче монастыре», будет переделана в отдельное «Житие» и войдет в церковно-нравоучительные сборники. Ярким произведением этого жанра стала знаменитая «Повесть о Фроле Скобееве», в которой в занимательной манере описывались похождения дворянского отпрыска, пройдохи и плута, сумевшего обвести вокруг носа самого боярина Нордина-Нащокина. Фрол Скобеев, женившись на боярской дочери Аннушке, прибрал к своим рукам все состояние новоявленного тестя. Если эта «Повесть» носила явно апологетический характер, то другое сочинение, посвященное дворянским отпрыскам, – «Повесть о Фоме и Ереме», возникшая в демократической среде, напротив, в уничижительной форме высмеивала праздную и беззаботную жизнь дворянских недорослей белоручек.

Другим своеобразием русской литературы этого периода стало становление и развитие демократического направления. В первой половине XVII века широкое распространение получил новый жанр литературного творчества – демократическая сатира, в которой наиболее ярко проявили себя новые черты в русской литературе (появление вымышленного героя, использование простого народного языка). Этот литературный жанр был основан на глубоких народных традициях «смеховой культуры». Академик Д.С. Лихачев и профессор А.М. Панченко в своей известной монографии «Смеховой мир Древней Руси» (1976), анализируя «смеховую» литературу того времени, писали, что она «противопоставляет себя не только официальной «неправде» о мире, но и народному фольклору с его утопическими мечтаниями». Именно в этом жанре в первой половине XVII века были написаны такие повести, как «Сказание о куре и лисице», «Служба кабаку», или «Праздник кабацких ярыжек». Историки литературы подметили тот факт, что острая и временами едкая сатира на служителей церкви являлась свидетельством начавшегося кризиса религиозного мировоззрения и «обмирщения» всего культурного процесса. При этом важно понять, что эти сочинения «смеховой литературы» были направлены только против недостойных представителей Русской Церкви, а не против самого религиозного культа и православной веры.

Сатирические повести отражали настроения народа. Объектом литературной сатиры были не только служители культа. Не менее едкой и остроумной сатире в целом ряде блестящих сочинений, таких как «Повесть о Шемякином суде» и «Повесть о Ерше-Ершовиче, сыне Щетинникове», был подвергнут сословный суд Московского государства, с его традиционной волокитой, крючкотворством и продажностью судей. Эти повести обличали социальную несправедливость, казнокрадство, волокиту, продажность судей.

Родоначальником русской драматургии и поэзии считают белорусского ученого и просветителя Симеона Полоцкого (С.Е. Петровского-Ситниановича), написавшего первые оригинальные стихотворные пьесы на русском языке – «О Навуходоносоре царе» и «Притча о блудном сыне». С его же именем связано и распространение в русской литературе силлабического стихосложения. Полоцкий переложил на стихи Псалтырь, ему принадлежат два стихотворных сборника «Вертоград многоцветный» и «Рифмологион», воспевающих Российское государство и его правителей.

В XVII веке был составлен первый русский библиографический труд «Оглавление книг, кто их сложил», автором которого считают С. Медведева. Монах К. Истомин написал книгу энциклопедического содержания «Полис».

Дальнейшее развитие получила публицистика, отражавшая развитие общественно-политической мысли. Авраамий Палицын и Иван Тимофеев в своих сочинениях стремились обосновать законность власти Михаила Романова. Под влиянием бурных социальных процессов «смутного времени» зарождается оппозиционная публицистика. Хорват по происхождению, Юрий Крижанич в своем основном сочинении «Думы политичны», написанном во время тобольской ссылки, исходя из идеи «общего блага» и экономической целесообразности, проповедует социальный мир и смягчение угнетения. Сходные идеи высказывает в своих сочинениях и С. Полоцкий, видевший цель самодержавного правления в установлении «равноправного суда» монарха над всеми подданными.

Любопытным литературным памятником второй половины XVII века является сочинение бывшего подьячего Посольского приказа Г.К. Котошихина «О России в царствование Алексея Михайловича», которое в первоначальном виде называлось «О некоторых русских церемониях» (1664). Будучи членом русской делегации князя И.С. Прозоровского на переговорах со шведами по демаркации границы, он добровольно стал платным агентом шведского двора. Опасаясь своего разоблачения, в 1661 году, сбежал в Вильно, а затем в Любек, а оттуда в Нарву и Стокгольм, где по заданию шведского правительства и составил подробное описание русского государственного аппарата времен царя Алексея Михайловича. По мнению некоторых историков, это сочинение отличалось едким разоблачительным сарказмом по отношению к правящей аристократии Московского царства, и носило заметные черты политического вольнодумства. Многие пассажи этого произведения носили намеренно злобный и явно предвзятый характер, что было продиктовано неприглядной личностью самого автора, который был казнен в Стокгольме за бытовое убийство своего «коллеги», шведского толмача Даниила Анастасиуса.

К числу блестящих литературных произведений, рассматриваемого периода, относятся так называемые «казацкие повести», которые продолжили лучшие традиции «воинских повестей». Среди произведений этого жанра особо следует отметить «Написание о походе Ермака Тимофеевича в Сибирь» (1623). По горячим следам известного исторического события были написаны «Историческая повесть об Азове» и «Повесть об Азовском взятии и сидении», которые и, вероятнее всего, были приурочены к открытию Земского собора 1641–1642 годов, на котором и должна была решаться азовская проблема. Авторство первого произведения установить до сих пор не удалось, а автором «азовских повестей» большинство историков считают Ф.И. Прошина, бывшего холопа князя И.Н. Одоевского, который, бежав на Дон, стал там есаулом и войсковым дьяком.

Попробовал свои силы на литературном поприще и сам великий государь Алексей Михайлович, который, будучи страстным охотником, составил целый свод правил особо любимой им соколиной охоты – «Устав сокольничья пути», написанный в 1660-х годах.

В XVII веке значительно возрос интерес к переводной литературе, которая стала важным элементом в развитии русской национальной культуры. Наиболее популярные переводные издания того времени, приходили в Россию из Германии, Польши, Чехии и даже Ближнего Востока.

В этот период переводится много литературы с польского, латинского, немецкого языков: «Экономика Аристотелева» Себастиана Петрици, «Проблемата» Анджея Глябера, «Селенография» Яна Гевелиуса, где излагались идеи Коперника, «Луцидариус», «Сказание об Аристотеле» из Диогена Лаэртского.

Поучительные повести, и рассказы издавались в сборниках «Великое зерцало» и «Римские деяния». Переводились также рыцарские романы, бытовые новеллы, авантюрно-приключенческие повести, юмористические рассказы и анекдоты, которые часто приобретали новые черты под влиянием русского фольклора. Наибольшей популярностью пользовались следующие произведения. «Повесть о Бове королевиче», которая, освободившись под пером русского толмача от традиционных атрибутов германского рыцарского романа, вобрав в себя многие мотивы русского народного фольклора, приобрела сказочный характер. «История о семи мудрецах», восходившая в своей основе к древним сказаниям о философе Симбаде. В переводном варианте она стала представлять собой целый цикл из семи различных новелл, объединенных общим рассказом. «Повесть о Еруслане Лазаревиче», прославлявшая подвиги героя богатыря в поисках любви и славы. Эта, как и предыдущая повесть, пришедшая на Русь из казачьей среды, также испытала сильное влияние русского народного фольклора.

Во второй половине XVII века в России стали переводить различные любовно авантюрные романы, которые возникли в Западной Европе еще в раннем средневековье. Среди этих романов большую известность получили «История о храбром рыцаре Петре Златых Ключей и о прекрасной королеве неаполитанской Магилене», «Повесть об Оттоне цесаре Римском и о его супруге цесаревне Олунде», «Повесть о чешском королевиче Василии» и ряд других. Получили в России широкое распространение переводные сочинения и других жанров. Например, особой популярностью пользовались четыре книги «Апофегмата», представлявшие собой сборники анекдотов и изречений, авторство которых приписывали известным античным политикам и философам. Не меньшей популярностью пользовались сборник нравоучительных рассказов «Римские деяния» и сборник рассказов о подвигах и мирских грехах «Зерцало примерное», или «Великое зерцало».

118.3. Летописание. Историческая литература

В XVII веке постепенно изживала себя летописная традиция. В 1630-е годы было создано последнее летописное сочинение – «Новый летописец», или «Летопись о многих мятежах». В этом труде на богатом историческом материале излагались события от смерти Ивана Грозного до возвращения патриарха Филарета из польского плена в Москву.

Главная идея «Нового летописца», созданного по заказу патриарха Филарета, состояла в обосновании законности избрания Михаила Романова на царский престол и доказательстве права династии Романовых на царский престол. Это обоснование основывалось на установлении близкой родственной связи старинного боярского рода Романовых с Ива-ном Грозным, а значит, и со всей династией Рюриковичей. «Новый летописец» стал одной из последних русских летописей, в которой сохранилась традиционная погодная, «из лето в лето», запись основных исторических событий. Другие летописные своды той поры уже представляли собой синтезированные произведения, где погодное изложение событий активно перекликалось с существенными отступлениями философского, религиозного и иного характера, почерпнутыми из других, внелетописных сочинений.

Оригинальными произведениями русской исторической мысли XVII века стали так называемые сибирские летописи. Одна из них – Есиповская летопись, или «Сибирское царство и княжение и о взятии» была написана в 1636 году дьяком сибирского архиепископа Савой Есиповым. Эта летопись скорее походит на чисто литературное произведение, нежели на полноценный летописный свод, поскольку погодная сетка изложения событий полностью отсутствует, а главным героем всего повествования становится Ермак Тимофеевич, который изображен как главный борец за торжество христианства и русского православия в Сибири.

Особое место в исторической литературе рассматриваемого периода занимает «Синопсис» ректора Киево-Могилянской духовной академии и настоятеля Киево-Печерского монастыря Иннокентия Гизеля. Этот труд содержал краткий обзор русской истории с древнейших времен до конца 1670-х годов. При жизни самого И. Гизеля его сочинение выдержало три издания в 1674, 1678, 1680 году. «Синопсис» на протяжении полувека использовалось в качестве учебного пособия по русской истории для школяров. Тогда же вышел целый ряд и других исторических трактатов, в частности, сочинение Сильвестра Медведева «Созерцание краткое…» (1683), посвященное Стрелецкому бунту 1682 года, и «Скифская история» (1692) царского стольника Андрея Лызлова, которая подробно освещала историю борьбы России с османско-крымской агрессией на протяжении полутора веков.

118.4. Житийная литература

На Русском Севере в XVII веке возникают жития, полностью основанные на местных легендах о чудесах, происходящих от останков людей, жизненный путь которых с подвигами во славу Церкви не связан, но необычен – они страдальцы в жизни. Артемий Веркольский – мальчик, погибший от грозы во время работы в поле, Иоанн и Логгин Яренские – то ли поморы, то ли монахи, погибшие в море и найденные жителями Яренги на льду. Варлаам Керетский – священник села Кереть, убивший жену, наложивший сам на себя за это тяжкие испытания и прощенный Богом. Все эти жития примечательны чудесами, в которых красочно отражена жизнь крестьян Русского Севера. Многие чудеса связаны со случаями гибели поморов на Белом море. Дальнейшее развитие получил и традиционный жанр агиографии, наиболее ярко представленный «Повестью о житии боярыни Феодосьи Прокопьевны Морозовой», написанной в годы правления «либерального» царя Федора Алексеевича.

Ярким примером обмирщения русской литературы может служить трансформация, которую претерпел житийный (агиографический) жанр. Возникают жития, значительно отступающие от сложившегося трафарета: таково, например, «Житие Юлиании Лазаревской» (Ульянии Осорьиной), написанное ее сыном, муромским дворянином Калистратом Осорьиным. Произведение сочетает в себе черты жития и биографической повести. Главной героиней выступает, что совершенно нехарактерно для агиографической литературы, светская женщина, жена служилого дворянина, которая даже перед смертью не приняла пострига. Природа ее святости не в суровом подвижничестве, а во всеобъемлющей доброте и любви к людям. Ее аскеза – деликатный отказ от преимуществ, которые давала принадлежность к господствующему классу. Ульяния в голодные годы помогает обездоленным, кормит, недоедая сама. Она стойко переносит жизненные невзгоды, смерть детей. Это совершенно новый образ, демонстрирующий возможность достижения святости не только за стенами монастыря, но и в гуще повседневных забот, обыденных дел, которыми наполнена жизнь хозяйки большого дома.

На основе развития жанра житийной литературы появились произведения с чертами автобиографии, и жанра мемуаристики. Первым таким произведением в русской литературе можно назвать «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». Автор «неистовый» Аввакум Петров (1610–1682) был один из самых непримиримых противников никонианской церковной реформы и видный идеолог старообрядчества. Вместе с тем нельзя не согласиться с академиком Д.С. Лихачевым, который утверждал, что автобиографическими элементами были наполнены и сочинения Авраамия Палицына, Ивана Тимофеева, Ивана Хворостина и других известных авторов Смутного времени.

По мнению многих историков, «Житие протопопа Аввакума» не только биографическое, но и одновременно острополемическое произведение, которое по своему языку и по внутреннему содержанию мало чем походило на традиционный жанр агиографии. В традиционных произведениях этого жанра все герои житийной литературы наделены всеми человеческими добродетелями и достоинствами. Здесь же, напротив, главным героем выступает реальная историческая личность, которой в равной степени свойственны как достоинства, так и недостатки. По сути дела, это первая в русской литературе автобиография исповедь. Более того, ряд исследователей полагает, что именно творчество протопопа Аввакума стало рубежом между литературой средневековой и литературой нового времени.

В «Житии» Аввакум сообщает о своем происхождении. Отец – сельский священник Петр, «прилежаша пития хмельнова», т.е. был пьяницей и рано умер, а мать именем Мария была «молитвенница и постница», в иночестве Марфа. Она женила семнадцатилетнего сына на четырнадцатилетней сироте Анастасии, дочери кузнеца Марка. Церковная карьера Аввакума складывалась успешно благодаря феноменальной памяти и исключительной начитанности в богослужебной литературе. В 23 года он был поставлен в попы, а в 31 год в протопопы в Юрьеве-Польском Нижегородской губернии. Служил он делу Божьему истово, в результате чего возникали многочисленные конфликты с паствой. Затем Аввакум с семьей переехал в Москву, сблизился с придворным духовенством, был представлен царю Алексею Михайловичу, служил в церкви Казанской Божьей Матери (на Красной площади), где проявился его незаурядный талант проповедника. «Много людей приходило», – напишет он потом в «Житии».