Открывая глаза

Ханна непонимающе, но очень внимательно слушала брата.

– Умер он от многочисленных ударов в область головы и туловища. Так уж получилось, что я был на похоронах этого мужчины и там услышал его имя, а потом мне совершенно случайно попалась газета, «Нью-Йорк таймс», кажется, где была написана небольшая статья и некролог об этом человеке. При жизни старик был журналистом этой газеты. И в статье говорилось, что его сбил поезд, это, я так понимаю, официальная версия. Но я тебя уверяю, что столкновение с поездом – это сущая фантастика. Поэтому всплывает вопрос – зачем кому-то нужно было писать в газете ложь о смерти работника этой самой газеты!

– Он перешел кому-то дорогу в газете?

– Или те, кто писал некролог действительно думали, что их коллегу сбил поезд.

Пол замолчал, и в ожидании ответа посмотрел на девушку. Её лицо было серьезно и задумчиво. Она ни разу не засомневалась в словах брата, задав лишь один вопрос:

– Думаешь, может всплыть что-то серьезное?

– Не могу ничего сказать, – улыбнулся в ответ Гудвин. – Но почему бы тебе не попробовать зацепиться за эту информацию. Мало ли что? Ведь это журналист, возможно, если ты что-то найдешь, твои коллеги поддержат эту новость, это ведь уже профессиональное обязательство будет.

– А у тебя есть ещё что-то по этой теме? Его родственники, друзья, с кем он работал?

– Кроме того, что на похоронах я видел родственницу этого журналиста – молодую девушку, скорее всего внучку, для дочки слишком молодая она была, больше ничего нет. Но я не знаю, даже её имени. Начни с его газеты, думаю, дальше всё пойдет, как по маслу.

– Ладно, Паш, спасибо тебе. Я подумаю над твоими словами. Ты не опаздываешь?

– Всего на десять минут. Но ради помощи сестре готов хоть целый день прогулять!

– Не надо, я справлюсь! Беги, давай, мне уже стыдно, что я тебя задержала.

– Ань, только будь аккуратнее. И пообещай мне, что если ты узнаешь что-то чересчур важное, знание чего может стать опасным для тебя, ты тут же бросишь это дело! Обещай! Я же поэтому тебе ничего не говорил всё то время, пока ты искала тему для статьи! И надеялся, что говорить не придется!

– Ты молодец, что рассказал. Это действительно может быть что-то серьезное!

– Аня!

– Паш, я обещаю тебе! Если то, что я узнаю, покажется мне опасным, я оставлю эту тему.

– С папой ещё раз попробую поговорить сегодня.

– Да, попробуй, может, ты его переубедишь. Только не забудь сказать какую-нибудь гадость про законодательно собрание или сенат! – сказав это, брат с сестрой громко засмеялись, обратив на себя внимание всех прохожих на улице.

Быстро поцеловав сестру в щеку, Пол поспешил в школу. Ханна же, немного постояв и подумав над словами брата, отправилась в редакцию газеты «Нью-Йорк таймс», которая была в получасе ходьбы от школы Пола.

– Джон, я нашла интересную тему.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовано произнес редактор, пришедший из конторы на встречу с Ханной. – Дорогая, зачем ты завела меня в эту дыру, а?! У меня работы, как всегда, по горло, поэтому – краткость – сестра таланта!

Ханна не обратила на его просьбу должного внимания. Она была уверена, что сможет занять редактора газеты своими мыслями.

– Я напишу про одного Нью-Йоркского журналиста! – с серьезным голосом сообщила девушка.

– Ууу… Наконец ты оценила мои труды и решила предать их огласке. Только не знаю, будет ли это интересно людям, – не менее серьезно ответил мужчина.

– Джон, мне не до шуток! Чем быстрее я сделаю работу, тем быстрее выйду на первую полосу. А новость эта, я уверена, привлечет должное внимание не только обычных граждан! – так эмоционально сказала Гудвин, всплеснув руками, что Бигелоу напряженно сдвинул брови.

– Женщина не должна себя вести так. Ей нужно быть скромнее, – заметил он, оглядываясь назад, чтобы проверить, не видит ли кто его в компании с этой взбалмошной девицей. Но этот район был самым последним, где могли появиться его коллеги или знакомые. Гуляя по пристани, вряд ли можно было бы встретить кого-либо, кроме бродяг, мелких торговцев, извозчиков и грузчиков, постоянно воняющих рыбой. Морской запах Ханне не нравился, а мужчины, петлявшие вокруг идущей вдоль берега пары, от которых несло потом и морепродуктами, вынуждали часто задерживать дыхание, чтобы не пускать в свои легкие отвратительный запах. Но девушка пришла в этот район с определенной целью и, решив убить сразу двух зайцев, позвала с собой Бигелоу.

Необычайно взволнованное настроение Ханны заставляло Джона непроизвольно оборачиваться. Он был воспитан в семье, где прививалась безоговорочная власть мужчины, отчего сейчас чувствовал себя неуютно. Когда только Ханна стала у них работать, он не пророчил девушке ничего серьезного, кроме серой работы секретарши, но амбициозная девушка старательно доказывала, что способна на многое, приравнивая себя к остальным журналистам и Джону в частности, хоть её труды до сих пор не были оценены по заслугам. Сколько Бигелоу потом не думал, он никак не мог понять, каким образом Ханне вообще удалось переманить его на свою сторону, а уж тем более сдружиться с ним. Возникающую в голове мысль о том, что по своей сущности Джон слабохарактерный тюфяк, которому в пору общаться с яркой и властной женской натурой, он старательно отбрасывал от себя, не желая быть собою же ущемленным.

– Вот… черт! – едва сдержался от брани Джон, наступивший в коровью лепешку, от которой ещё поднимался пар. Ханне стоило невероятных усилий не рассмеяться, и всё же она не выдержала и через несколько секунд громко расхохоталась. Джон нахмурился; он подумал, что никогда больше не будет иметь дел с подобного рода женщинами. Ханна, увидев, как коллега укоризненно смотрит на неё, чтобы отвлечь Джона от этой неприятной неожиданности, сказала: – Извини, пожалуйста, Джон. Я тебя позвала сюда не только для того, чтобы посмеяться над тобой. У меня действительно серьезный разговор.

Посмотрев на стоящие впереди двухэтажные здания, она подтвердила свои слова: – Мы почти пришли!

– Ты меня интригуешь! – придя в себя, отозвался Бигелоу. Он несколько раз останавливался, чтобы вытереть подошву туфли о бордюр.

– Джон, ты слышал про журналиста, которого сбил поезд месяц назад?

– Из «Нью-Йорк таймс»? Да, слышал что-то. Говорят, на похороны собралась изрядная компания наших коллег, так был известен этот журналист. Хотя я даже имя его не могу вспомнить, – с улыбкой заметил Джон. – А что? Ты решила некролог о нем написать? Мне кажется, это уже сделали!

– Нет, тут другое… А что ты ещё о нем слышал? О его смерти, например.

– Ну… как и ты, слышал, что его сбил поезд. Одни говорят, что он покончил жизнь самоубийством, другие, что напился, оттого свалился на рельсы. Честно признаться, не вдавался в вопросы смерти этого бедняги и не считаю это сколько-нибудь интересным.

– Кстати, мы уже пришли. Вроде бы это здесь, – завернув за угол одной из узеньких улиц, они подошли к первому двухэтажному домику, поднялись по небольшим ступенькам, и Ханна постучала в одну из дверей. Ответом ей послужила тишина. Она постучала снова, услыхала чье-то движение и мысленно порадовалась за то, что не зря оторвала Бигелоу от работы. Дверь им открыла невысокая светловолосая девушка, заспанная и не понимающая, кто стоит перед ней; её растрепанные волосы были неаккуратно разбросаны по голове и плечам, точно тонкие ветки, собранные в огромный веник, от которого во все стороны торчали длинные концы. Но Ханне показалось, что даже если бы девушка поработала над собой, она бы не стала более симпатичной – её лицо было сильно опухшим и заплаканным, щеки от частых слез были красными, а глаза упорно не хотели смотреть вверх.

– Что вам? – сонным сухим голосом поинтересовалась девушка.

– Мисс Лонгман?

– Да, это я.

– Мы журналисты из газеты «Нью-Йорк ивнинг пост». Меня зовут Ханна Гудвин, а это – Джон Бигелоу. Мы хотели бы поговорить с вами по поводу вашего дедушки. Ваш адрес нам дали в газете, где работал ваш дедушка, но мы вас по нему не нашли. Мужчина, живущий по соседству с тем домом, куда нас направили, сказал, что сейчас вы проживаете здесь.

Девушка не знала, что ответить. Было видно, что она не желала кого-либо видеть, но немного подумав, промолвила: – Хорошо, проходите, раз вы даже мистера Питкинса побеспокоили.

Ханна вошла, а Джон ещё некоторое время стоял у порога, вытирая свои прежде блестящие туфли, которые потеряли весь свой лоск после прогулки по набережной и от которых теперь шел неприятный запах.

Пока двое незнакомцев сидели на старых стульях в гостиной, хозяйка дома делала им и себе чай.

– Ханна, ты мне так и не ответила, зачем мы здесь! – тихо проговорил мужчина.

– Это внучка умершего журналиста, о котором я хочу написать, – разглядывая бедно обустроенную комнату, ответила журналистка.

– Вон оно что… А я, увидев её, не мог понять, почему же такая молодая девушка так плохо выглядит. Ты уверена, что сейчас её стоит беспокоить?

– Надеюсь, что она уже немного отошла, потому что кроме неё мне никто не сможет дать достаточно информации! Постараемся вести беседу аккуратно.

Мужчина вертел головой, рассматривая комнату.

– Как же бедно она живет. Неужели и этот журналист жил здесь; он же вроде бы был известным в своих кругах человеком, неужто ему не платили?! Тебе не кажется это странным, Ханна? – будто бы сомневаясь в чем-то, прошептал Джон.

Квартира девушки представляла собой подобие хорошо обставленной пещеры. Голые стены с кое-где обшарпанной побелкой, никакой мебели, кроме большого шкафа, занимавшего треть гостиной, двух уже занятых стульев и миниатюрного деревянного столика, расположившегося у окна с потушенной свечкой на нем. Единственное окно в гостиной выходило на реку, и, как подумал Джон, наверняка в него никто не смотрел, до такой степени оно было грязным. Дверь в комнату была распахнута, журналисты увидели ещё один стул и кровать, одиноко занимавшую половину помещения. На стуле были неровно сложены несколько книг, и стояла вторая свечка.

Ханна не успела ответить на вопрос мужчины. В гостиную вошла мисс Лонгман, которая слегка привела себя в порядок, стала приятнее выглядеть и даже немного понравилась Бигелоу, что ещё больше его разочаровало; он не мог поверить, что такая девушка живёт здесь.