Открывая глаза

– Не приходилось. И честно говоря, мистер Уолтер, я не очень понимаю, что вы хотите сказать своими словами. Каким образом ваш рассказ относится к вашему другу?

– Всё просто, мисс Гудвин. Я вам рассказал свои мысли. Виктор думал так же, но абсолютно противоположно, как это не парадоксально.

– То есть? – Ханне пока мало что было понятно.

– Лонгман всегда противопоставлял моим словам размышления о том, что двигателем прогресса являются чувства положительные. Он был единственным полностью справедливым и честным человеком, которого я знал. Будучи журналистом, причем очень хорошим, он боролся с любой ерундой, которая могла показаться ему несправедливой. Как мог, естественно. Всевозможные разоблачающие статьи, тайная жизнь представителей верхушки и тому подобное. Он ненавидел воровство, зависть и обман, разврат во всех его проявлениях, а таковых было много у высших лиц. Я ему многократно твердил, что по-другому они – эти лица, не умеют и не могут жить, что в их мире это единственно возможные способы, чтобы закрепиться или пробиться наверх. Виктор меня не слушал и не переставал искать правду, что и послужило причиной его трагической смерти. Этого требовалось ожидать.

Ханна поражалась, с каким спокойствием этот старик говорил о смерти своего друга, будто бы они и вовсе не были друзьями. Множество вопросов кружилось в её голове, но девушка решила спросить то, что, на ее взгляд, Уолтер должен был знать наверняка:

– Неужели его убили! – всем своим видом показав невозможность этого факта, воскликнула она.

– Я именно это и подозреваю, мисс Гудвин, – спокойно ответил Уолтер.

Ханна молчала, давая возможность мужчине договорить.

– Местные власти его ненавидели едва ли не больше, чем он их. Вы не представляете, как часто ему угрожали. А он продолжал делать своё дело. Я как-то заикнулся, что его внучка ненароком может подвергнуться опасности, но Виктор упорно не хотел слушать, отвечая, что просто не может жить, закрывая глаза на проблемы, которыми переполнен наш город.

Минуту пара прошлась в молчании. Журналистка терпеливо ждала, когда старик закончит начатый рассказ. С каждым услышанным словом, Ханна чувствовала, как сильнее проникается симпатией к неизвестному ей человеку, ощущала всю необходимость открытия тайны его смерти.

– Я бы до вечера вам мог рассказывать, кто ему угрожал, и сколько раз это было, но понимаю, чем это может закончиться для меня и Софи, а поэтому, с вашего позволения, лишь немного намекну на верную дорогу. Последним делом… Кстати, мисс Гудвин, а зачем вам все это нужно?

– Хочу написать разоблачающую статью! – не стала кривить душой журналистка.

– Ммм, хорошая идея, полностью на вашей стороне! – Уолтер был рад, что девушка сказала ему правду. – А зачем вам это?

Ханна никак не хотела говорить, что поначалу для нее это была просто работа, выполнив которую, она достигла бы своей цели. Расценив молчание девушки по своему, старик произнес:

– Не волнуйтесь, мисс Гудвин, я верю, что вы преследуете добрую цель, поэтому не утруждайте себя ответом, – и, улыбнувшись, продолжил: – Последним делом Виктора были финансовые махинации в нашем городском правительстве. Всё началось с того, что его товарищ, который работает в одной из местных больниц, в разговоре с Лонгманом, пожаловался на постоянную недодачу денег, поступающих от города на содержание больницы и на зарплаты врачей. Я думаю, он неспроста заговорил с Виктором на такую тему, зная нрав этого идиота. И он оказался прав – Лонгман ухватился за волновавшую его тему. Обладая полчищем информаторов, Виктор быстро выяснил, что дело это не чисто, более того, он узнал, что в нехватке денег может быть виновато министерство финансов Нью-Йорка… То есть, я имею ввиду приближенные министра финансов, ну, и он сам, конечно же; его фамилия Новак, вы слышали что-нибудь о нем? – Ханна неопределенно покачала головой. – Так вот, Виктор за короткий срок собрал компромат на этих людей и написал большую разоблачительную статью.

Фамилия, произнесенная Уолтером, зацепила Ханну; она быстро вспомнила, где её слышала. Джерри и Митт неоднократно говорили об этом человеке, и это именно его отец винил в своёй провальной попытке занять должность, к которой шел. И как только эти воспоминания всплыли, перед глазами девушки стала появляться некая, пока ещё размытая, картина связи этого Новака с ней, с мертвым журналистом, с её отцом.

– Вы меня слушаете?

– Что? – не поняла Гудвин: – Да, продолжайте, пожалуйста. Хотя постойте, вы не знаете, у Лонгмана сохранился материал, по которому он писал эту статью?

– Я бы хотел вам предоставить возможность увидеть материал, который собрал мой покойный друг, но, честно говоря, это может навести людей, работающих в газете на некоторые подозрения, а я бы хотел этого избежать.

– Ничего, я понимаю. Извините, что перебила вас. Продолжайте, пожалуйста.

– В общем, я почти закончил, мисс Гудвин. Статью Виктора пропустили в печать, но без фамилий главных действующих лиц. Через некоторое время этот идиот мне рассказал, что какого-то там заместителя министра финансов отстранили с занимаемой должности, и этому послужила его статья. Он был безумно рад своей победе, но желал вывести на чистую воду тех, кто остался сидеть на своих креслах. Он ведь понимал, что увольнение одного человека служило только лишь для отвода глаз. Поэтому Виктор собирался написать ещё более разоблачительную и убийственную статью, на этот раз, полностью раскрывавшую делишки всех те, кто в ней значился бы. Да… Виктор был готов бороться до конца, лишь бы все ответили за воровство тех денег, которые, как он говорит, предназначались людям. Однако, у него это не вышло… – Уолтер многозначительно посмотрел на Ханну.

– Странно, я не нашла никакой статьи в газетах, выпущенных незадолго до смерти мистера Лонгмана? А Сэдди, его внучка, говорила, что к ней приходили его коллеги, выискивая материал для последней его статьи.

– Это был кто угодно, но не наши коллеги. Хотя бы потому, что люди просто-напросто бояться серьезных проблем, поэтому никто не решился бы вникать в дела Виктора.

– А кто это был, по-вашему, и зачем они навещали Сэдди?

– Вернее всего, что приходившие к Сэдди люди подчищали за Виктором, наверное, искали информацию к его последнему делу, думаю, чтобы её уничтожить. Уж очень он сильно наследил в чьем-то доме. А малютка Сэдди… как она себя чувствует?

– Я видела ее в октябре, она очень страдала… Ей пришлось переехать, чтобы…

– О, я знаю, эти вымышленные долги… Да, не смотрите так удивленно, Виктор никому не был должен. Надо бы ее навестить… – после слов Уолтера, Ханне стало вдруг как-то не по себе. Нотка отвращения возникла в её сердце к этому человеку. Но забыв об этом на время, девушка спросила:

– Из всего следует, что ваш друг не попадал под поезд.

– Видимо, нет; я видел его тело и могу сказать, что после встречи с поездами тело человека не могло так хорошо сохраниться, а он был в целости, хотя сильно покалечен.

– А как же версия о том, что он был пьян? Его внучка, насколько я поняла, даже не знает, что он много пил.

– Она и не может ничего знать, при ней Виктор не пил никогда. Почти всегда компанию ему составлял я. Можно сказать, что мой дом был единственным местом, где Виктор позволял себе вести близкую дружбу со спиртным. А, напивавшись, он всегда оставался у меня, отсыпаться. Поэтому исключено, чтобы Лонгман был пьян в момент смерти. Тем более, пил он не так много, как прозвучало в вашем голосе.

– Ну, хорошо, а как же его тело, никто, кроме вас, не видел его после смерти?

– Вы знаете, нет. Я был на опознании первым, мне удалось посмотреть на беднягу, остальным же строго запретили это делать, сославшись на то, что его тело покалечено настолько, что никто его не сможет опознать, что это ужасная картина, а во время похорон Виктор был полностью накрыт. Но мне кажется, кто-то прилично заплатил врачам, чтобы они не показывали тело старика ни его внучке, ни его друзьям. А мне просто повезло, я успел приехать в морг до этого.

– Но что же Сэдди, неужели она не настояла на том, чтобы последний раз посмотреть на родственника?

Уолтер лишь пожал плечами.

– Могу предположить, потеря её настолько сломила, что она просто не пережила бы, увидев картину, которую ей описали доктора.

Высвободив свою руку из руки собеседника, Ханна возмущенно спросила: – А вы, почему ничего никому не сообщили? – журналистке это странное поведение мужчины было непонятно. Они давно остановились перед старым деревянным домом Уолтера, и теперь их разговор слышали пару фермеров, которые отдыхали, сидя у амбарных ворот. Ханна, не заметив их сначала, потом, понизила голос, чтобы их разговор продолжил оставаться тайной.

– Зачем? Если бы я не держал язык за зубами, то, возможно, не ездил бы лечиться и не говорил с такой прекрасной дамой, как вы. А Виктору было уже всё равно, что про него скажут.

Ханне надоел этот льстец. Ей ещё не приходилось сталкиваться с человеком, отношение к которому так быстро менялось. Из веселого старика, балующего своими легкими шутками, он превратился в предателя и труса, который искренне думает, что он прав. Гудвин стало противно находиться рядом с ним.

– А давайте пойдем в дом, я угощу вас вкусным чаем, – не замечая за собой сколь угодно малой вины, предложил Уолтер, решив, что полностью удовлетворил интерес журналистки.

– Нет, извините, мне надо ехать, мне не очень хорошо, – едва выговорила Ханна и быстро направилась к своей повозке.

– Мисс Гудвин! – воззвал, не понявший причину скорого отступления Ханны, Уолтер.– Куда же вы? Подождите! Постойте!

– Знаете! – громко произнесла та, поднимаясь по ступенькам фаэтона, – Внучке умершего не всё равно, что о нем скажут, этого вам должно было быть достаточно. Теперь и мне стало не всё равно! И уж тем более, вы были обязаны ей помочь! Вы трус!

Старик с отчаянием и едва уловимым недовольством хотел запротестовать, но Ханна не дала ему открыть рот, выкрикнув напоследок: – Моя статья будет как раз о том, почему Лонгман умер! И да, вы можете не переживать, ваше имя я не стану упоминать и если дело дойдет до суда, в свидетели вас вызывать тоже не будут. Наслаждайтесь своей природой! Вы – трус! – ещё раз повторила она, перед тем, как закрыть за собой дверцу фаэтона, стоявшего рядом с домом. Повозка тронулась. Темная штора на маленьком окне задернулась. Уолтер даже захотев, не сумел бы остановить журналистку; подавшись вперед, где только что стояли лошади, он несколько взволнованно крикнул: – Простите меня, мисс Гудвин!

А поняв, что она его не слышит, со злостью добавил: – Какая неблагодарная! Даже спасибо не сказала! Доживи до моих лет! Эй, Стью, Бен, помогите мне загрузить чемоданы обратно в повозку. Вы поменяли упряжь?

Весело улыбающийся ковбой подошел к Уолтеру и скороговоркой ответил: – Нет, сэр, ещё не успели. Стюард порвал шлею, нужно будет подождать.

– Так чего же вы сидели, прохлаждались! Вы вообще чем-нибудь занимались всё то время, пока меня не было?! – крикнул на мужчину взбешенный старик и пнул тростью фермера по ноге. – Чтобы через полчаса всё было готово! Я пойду чай пить…

Высокий молодой фермер снял свою широкополую шляпу, проводил Уолтера и, пригладив волосы, пробормотал: – Старый маразматик! Чтоб тебя! – И подойдя к своему товарищу, заметил: – Ты видел его!? Хотел заарканить девчонку, а она его быстро поставила на место.

– А представь, если бы вместо этой бабы был Линкольн, а Уолтера заменил Дуглас! И эти милые улыбки, и брошенное вслед «неблагодарный»! – Бен от души загоготал. А потом сам продолжил:

– А когда гуляли по тропе, он бы говорил Линкольну: «Ты увел у меня женщину, но я тебя прощу, если сложишь свои полномочия».