Церемониймейстер холокоста

– Так вон же оно, лежит у самых твоих ног! Ты что, не видишь?

– А ты видишь?

– Конечно.

– Хочешь сказать, что ночь для тебя не помеха, тебе без разницы?

– Я вижу ночь, и я вижу день, – холодно заметил Генеш, решив не вдаваться в подробности. – Почему ты жаждешь так помочь нам, после того, как твои соплеменники вероломно захватили нас?

Человек молчал.

– Вождь, – наконец сказал он. – Я принесла ему свою любовь, всю себя, и что? Что я получила взамен? Каково ощущать себя отвергнутой и осмеянной?

– Я не понимаю…

– Конечно! Ты же – чудовище! Скажи, тебе когда-нибудь отказывала женщина?

– Что есть женщина?

– Прекрасный объект вожделения, любви, поклонения, соперничества. Идеал. Наконец, различающийся с тобой по полу. Что за бестолковое создание! Ну, имеющий грудь как у меня, или по более и … стой! Может, вы и не различаетесь по полу?

– А вы различны?

– Бедное чудовище, – сказала женщина. – Вы даже еще несчастнее нас, лишенных душ. Вы не созданы для любви. Вам не ведомы настоящие страсть и чувства. Вы никогда не поймете мир за вашими стенами. Даже живя рядом с Источником Благодати, мы постепенно совершенствуемся. Вы же, находитесь внутри, ежесекундно купаетесь в нем.

– Может это и есть цена совершенства? – грустно спросил Ксор.

Лицо женщины изменилось. То будет недоверием, решил про себя Ксор. Отпертые оковы грохнулись оземь, как в этот момент из сторожки, зевая и почесываясь, выбрался заспанный стражник. От неожиданности он остолбенел, потом, вскрикнув, повернулся бежать, и неловко поскользнувшись, упал. Тенью метнулся к нему Генеш и в два счета свернул бедняге шею. Перепрыгнув через тело, демон проскользнул в помещение караульной. Но было поздно – звякнул тревожно колокол, поселок глухо заворочался, просыпаясь, замелькали огни, послышался топот ног и оклики.

На пороге вновь появился Генеш, держа в руках окровавленные мечи, губы его растягивала довольная торжествующая улыбка, и он не стыдился упоения боем, тем более не скрывал. Один он протянул Ксору.

– А они по-прежнему дохнут легко, эти люди! – весело сказал он.

Ксор бросил взгляд на оружие…Диких? Людей? Грубое, бездушное, угловатая и не эстетическая вещь смерти.

– Да будет так!

Пользуясь кутерьмой и неразберихой, они благополучно миновали половину пути, двигаясь интуитивно по незнакомой местности, прежде чем столкнулись с организованным сопротивлением. Да и то, деморализованные противники дрались вяло, больше норовили прикрыться друг дружкой. В оружие не было смысла.

Отбросив меч, Ксор поднял за грудки завопившего в ужасе солдата, швырнул его высоко вверх на крышу трехэтажного барака. Вопль стал еще громче, когда факел, что продолжал сжимать тот в руке, воспламенил соломенную крышу, обратив строение и человека в ревущий погребальный костер. Снопы искр взметнулись в ночи, для диких неся разрушение жилищ и гибель в постелях, суля беды и лишения. Пожар ширился, из домов выскакивали обезумевшие жители и, сталкиваясь, падали во всепожирающий огонь.

Под сводами массивного строения, поддерживаемого резными фигурами воинов, показался коренастый мужчина, сжимающий лук и посох. Этаж сверху был уже объят пламенем. Каким-то образом он разглядел виновников беспорядка и остановился, указывая на них посохом, громогласно созывая подданных. Со стороны было заметно, в каком опасном положении он находился, однако из-за царившего шума вождь не слышал предостережений. Проклиная нерешительность воинов, вождь вытащил стрелу из заплечного колчана. Вырвавшись из-за спины Ксора, женщина бросилась вперед на помощь, предупреждающе крича, и ее голос так же потонул в шуме.

Вождь наотмашь ударил по щеке подскочившую к нему и натянул лук. Женщина скатилась по ступенькам с крыльца, в ту же секунду рухнувшая балка погребла под собой и вождя и выбежавшую из внутренних покоев самку с детенышем на руках. Лежа в грязи, женщина страшно взвыла и вонзила растопыренные пальцы в безучастную землю.

– А хорошо ты придумал, – сказал Генеш, когда поселок остался далеко позади за кромкой леса. – Выжечь их поганое гнездовье!

– Я только хотел дать им свет, чтобы поставить нас в равные условия, – подавленно вымолвил Ксор, не глядя на товарища.

Немного погодя он вдруг остановился и спросил:

– Слышишь?

Генеш недоуменно прислушался

– Я слышу лишь животные вопли.

– То огонь благодарит меня устами умирающих, – ответил Ксор, возобновляя путь.

Генеш пожал плечами.

6

Сухопутная Жаба с трудом продирается сквозь вязкие, серые хлопья поднимающихся от Океана испарений. В лапе у нее – сетка с икринками, другая сжимает каменный топор. Гонимая потребностью спасти потомство, она, тем не менее, понимает всю безнадежность ситуации.

А туман не хотел расставаться со своей добычей. Он протягивал холодные липкие щупальца, прочной сетью облепляя тело беглянки, и неуклонно тащил в зияющую бездну разверзнутой пасти. Она, эта пасть, исторгла волну мутной слизи, захлестнувшей Жабу целиком. Трепетно прижимая к груди сетку, Жаба бесконечно долго всплывает в тяжелой горячей жиже. Вот перед глазами распахнулась гудящая пелена, обожженное тело готово было лопнуть от внутреннего давления, и капли крови просачивались сквозь поры кожи, уносясь в глубины, где уже пробуждались от сладкой дремы проголодавшиеся обитатели, и прочь откуда так стремилась Жаба.

Судорожно загребая задними лапами, она пронеслась меж полей раскинувшихся колышущихся нитей. Оканчивающиеся выпуклыми стеклянными глазами, нити сходились к крошечным губам, под которыми едва обозначались шевелящиеся ротовые полости. Последним усилием вытолкнувшись на поверхность, Жаба хрипит и отплевывается кровавой мокротой, проникшая в гортань и желудок океанская слизь медленно разъедает плоть.

Кое-как придя в себя, Жаба беспомощно огляделась по сторонам, тщетно надеясь обнаружить хоть пядь суши. Где-то невдалеке виднелись, едва различимые сквозь ржавую пелену тумана, блуждающие контуры утесов; к ближайшему и погребла она, пустив в ход весь остававшийся еще запас сил, не щадя себя, стремясь во чтобы то не стало достичь земли, сберечь потомство, пока в конец обваренная не опуститься в жуткую пучину. Бросив всю волю на достижение поставленной задачи, она слишком поздно поняла роковую ошибку, когда из взвеси выдвинулся мощный жилистый торс колосса, рассекающий пенящиеся волны.

Сейчас ее разобьет в лепешку о непреступную гору мускулов!

С заоблачных высот, оттуда, где хмурые небеса подпирал хребет живого утеса, камнем упал канат из переплетенных меж собой толстенных колонн, увенчанных алчными рогатыми головами. Но они так и не успели пожрать ее. Возникшее сильное течение дернуло пловца вниз, потащило в расширяющуюся со страшной быстротой воронку, жадно засасывающую клочья упавшего в слизь тумана.

Не удержав, Жаба выпустила сетку – топор был давно утерян, – и та канула в клокочущую воронку. Горестно растопырив лапы, Жаба погружалась туда же.

Невосприимчивые к бушующей стихии, из водоворота вынырнули тритоны, влекущие облепленные водорослями колесницы. Зеленая одутловатая плоть возниц пузырилась через доспехи из известняка и ракушек. Лидер замахнулся каменной пикой, намереваясь пронзить Жабу.

Чернильный омут безысходности распахнулся над потерявшей детей; задыхаясь от ярости и горя, она перехватила занесенное оружие и направила вверх и обратно, вонзив в живот наездника, да так, что наконечник показался у того из спины.

Вздрогнув, он попытался достать ее клешней, но уже медленно соскальзывал в глубину, цепенея. Удерживаясь за борт колесницы, Жаба обратила перекошенный мукой и триумфом мести лик к следующему. А за ее спиной восставала гигантская рогатая тень зверя, делая только что одержанную победу ничтожной и ничего не значащей.

Земле суждено было покрыться водой.

7

Изумрудные глаза открылись в подземельях Замка, привнеся в мир свежую зелень.

Природа говорит с Ланью, тени от ее замыслов правильными линиями ложатся под ноги.

В селеньях, что вокруг Замка только что придуман обман, нынче звезд на небе станет больше.

Воздух напоен холодным дыханием чистоты и новизны, и Ксор сидит на бревне, раздумывая, какие побуждения руководили Душой, чертя острием меча по песку.

– Какая удача! Похоже, кроме стен, как у демонов, у нас теперь будет и живой талисман, символ преемственности их могущества, – эти слова, бесцеремонно сломавшие хрупкую тишину, принадлежат крепкому широкоплечему дикарю в короткой кожаной юбке с перевязью и с тесаком в каждой руке.

Ксор молча смотрит на него.