День восьмой. Том второй

Около её кровати собралась группа девчонок, которые при её появлении прыснули в разные стороны. Ирина подошла ближе и непонимающе воззрилась на заплаканную Катю Разумихину – она делила с ней одну тумбочку на двоих.

Катя вытащила со своей полки и разложила на постели всё своё немудрёное имущество: какие-то фломастеры, пластмассовые пупсы, катушки с пёстрыми нитками, блокнотики в разноцветных обложках… Около тумбочки было что-то налито.

Катя подняла глаза.

– Ну, ты сука, немка! – Зло бросила она. – Сука сукская, вот ты кто! Сука! Дрянь! – И она заплакала, спрятав руки в ладонях. – Я-то тут при чём?! – Уже сквозь рыдания спросила она. – Я-то никуда не уезжаю, я тут остаюсь! Сука! Сука!!

Ирина подошла к тумбочке – и тут же всё поняла: изнутри потянуло приторным запахом мочи. Но ей было уже всё равно, даже размокшая книжка про Маленького принца её нисколько не тронула.

Катя продолжала размазывать по щекам скудные злые слёзы, но Ирина смотрела на неё без всякой жалости. Физически она ещё была здесь, но на самом деле этот детский дом со всеми его обитателями и их мелкими проблемками остались далеко позади.

Ирина потрогала руками свою постель. Почувствовав, что всё в порядке, она улеглась прямо в одежде и прямо на покрывало: и то, и другое было настрого запрещено. Специально, чтобы позлить хоть кого-нибудь, она даже не сняла туфли.

«Пусть попробуют что-нибудь мне сказать! – Подумала она. – Пусть хоть кто-нибудь подойдёт и хоть словечко скажет! Или пусть даже все здесь соберутся. А я буду их слушать и хохотать. Да – хохотать! Теперь мне уже всё равно, что они будут говорить. Пусть даже сама Ольга Дмитриевна сюда подойдёт!»

Ирина так возбудилась, что у неё начался озноб: её стало бросать то в жар, то в холод. Снова невыносимо больно закололо в левой половинке груди.

«Пусть хоть кто-нибудь сюда подойдёт! Я им всем покажу!…»

Незаметно для себя она забылась тяжёлым сном.

Глава 9

Ирина проснулась от того, что кто-то теребил её за плечо. Девочка с усилием открыла глаза. Перед ней стояла Ольга Дмитриевна.

– Соколова, ты почему одетая? И в сандалиях? А ну раздевайся!

Она не повысила голос, просто приказала, обычным ровным голосом, как это делала всегда. У Ирины вздулись желваки.

– Не буду! – Едва слышно сказала она. – И ничего вы мне больше не сделаете!

Ольга Дмитриевна отшатнулась.

– Что? – Пролепетала она.

– Я не буду раздеваться! – Со сна голос Ирины был сиплым. Она пару раз кашлянула, и уже более твёрдо повторила. – И ничего вы мне теперь не сделаете!

Она отвернулась к стене и настороженно замерла, потому что чувствовала, что Ольга Дмитриевна стоит рядом и никуда не уходит.

– Соколова, я тебе сейчас…, – голос воспитательницы дрожал.

И тут Ирину прорвало. Она села на кровати, ровная и напряжённая, словно струнка, и медленно заговорила, глядя прямо в глаза женщине.

– Что – «Вы мне»? В угол поставите? На следующее воскресение в музей не возьмёте? Или заставите перед обедом тарелочки расставлять? Вы мне больше ничего не сделаете, как бы не злились. – Губы Ирины исказила кривая усмешка. – Думаете, никто из ребят не понимает, что вы их ненавидите? И их, и детский дом, и всю свою работу? Они все это понимают – и вас тоже ненавидят. Завтрак, обед, ужин, тихий час – каждый день… Представляю, как вам весело в таком месте работать. – Она хотела засмеяться, но издала звук, похожий на всхлипывание. – Поня-ятно, почему вы ребят так не любите. Сегодня мы с Викой отсюда уедем, и уже сегодня вечером у нас всё будет совсем по-другому. И ещё много раз всё будет меняться, и начинаться что-то новое. И у всех, кто здесь живёт, точно так же. А у вас так и останется – завтрак, обед, ужин, прыщавый Кудинов, толстая Брайцева, гадкая Тихонина… Не они, так кто-то ещё, намного хуже… Столики, тарелки, зеркала, забитые унитазы, сломанные карандаши, порванные книжки… Вы, наверное, просто мечтали провести всю свою жизнь в таком месте? Вы до самой смерти будете тут работать – и никогда, ничего у вас не изменится. Вас как Зинаиду Фёдоровну отнесут на кладбище – и все тут же забудут, что вы были. Уже на следующий день ни один человек о вас никогда вспоминать не будет, ни один ребёнок!

Лицо Ольги Дмитриевны превратилось из обычного живого во что-то мёртвое, застывшее, напоминающее глиняную маску. Воспитательница повернулась и на подгибающихся ногах побрела к выходу. По пути она опрокинула табуретку и зацепила несколько кроватей, но даже не остановилась.

Когда она ушла, дверь в группу осталась приоткрытой, а через минуту в умывальнике зашумела вода.

Услышав это звук, Ирина очнулась от полубессознательного состояния, в котором пребывала последние несколько минут. Сейчас она едва бы смогла повторить всё, что говорила в последние несколько минут, словно эти слова кто-то вкладывал в её голову, а она просто открывала и закрывала рот.

Вода в умывальнике перестала шуметь. Вскоре с силой хлопнула закрываемая в спальню дверь и отсекла лишние звуки.

Ирина встала на ноги и не смогла удержаться, чтобы не одёрнуть простыню: некоторые привычки срабатывали совершенно автоматически. Кому теперь понадобится, чтобы кровать была заправлена аккуратно? Ольге Дмитриевне или кому-то из девчонок, кто будет эту кровать перестилать. И зачем им облегчать работу? А ещё интересно, кто теперь будет спать на этом месте?

Она тихо, на цыпочках, стала пробираться к тому месту, где стояла кровать Вики. Она вдруг поняла, что впервые в жизни ходит по спальне, когда остальные спят. Некоторые девчонки в тихий час бегали в туалет или просто баловались, шныряя туда-сюда, а Ирина послушно лежала в своей постели, ждала, когда закончится тихий час, и в конце концов засыпала. До сих пор девочка была уверена, что никто, кроме неё, днём не спит. Теперь, убедившись в противоположном, немного удивилась.

Девчонки спали, да ещё как! Разумихина, разложившая все свои вещи под кроватью, чтобы высохли, завернулась в одеяло, словно в кокон; даже во сне с её лица не сходило жалобное страдальческое выражение.

Брайцева храпела так, что даже одеяло над ней приподнималось. Странно, что от этого храпа не просыпались остальные девчонки.

Тихонина лежала в своей кровати на спине, тихо и неподвижно, словно принцесса в хрустальном гробу. Даже на её одеяле не было ни одной складочки. Ирина на какое-то мгновение залюбовалась идеальными чертами её лица, даже беленький платочек, который она не снимала даже на ночь, очень ей шёл, но потом тряхнула головой, словно отгоняя наваждение, и пошла дальше. Если бы все красивые люди были добрыми, как бы просто было отличать хороших людей от плохих! Тихонина красивая, пока спит, а, стоит ей открыть глаза, бросить два-три высокомерных взгляда, процедить сквозь зубы пару фраз – и всё очарование тут же рушится.

Приближаясь к постели Вики, Ирина замедляла шаги. Ей вспоминалась прошлая ночь, и она боялась, что с Викой девчонки тоже решат сделать что-то подобное, не посмотрят на то, что она тут самая маленькая и самая беззащитная.

С Викой всё оказалось в порядке, только подушка её валялась под соседней кроватью, а на пододеяльнике темнел свежевыдранный клок материи.

«Зубами они его вырвали, что ли?» – Про себя подивилась Ирина.

Она сняла сандалии и нырнула к Вике под одеяло. Вика слабо дёрнулась во сне, но не проснулась. Ирина сжала маленькое тёплое тельце и зарылась лицом в пушистые, совсем невесомые волосы.

Осталось совсем чуточку час, ну, может быть, два – и они всегда будут вместе: гулять – вместе, в школу ходить – вместе, может быть даже за одной партой будут сидеть. Даже уроки будут учить за одним столом. А совсем было бы хорошо, если б тётя Лена разрешила спать им в одной кровати.

Ирина хотела подремать, но сон упорно не шёл к ней, в голову полезли совсем уж странные мысли. Что было бы, если бы Вики не было? Что, если бы её тогда, много лет назад, отправили в другой детский дом?

Ответ на этот вопрос Ирина уже знала. Когда думаешь только о себе, только о своих бедах и проблемах, о том, кто как на тебя посмотрел, что подумал, что и зачем сказал, этих мыслей становится так много, что в них можно утонуть.

Если бы Ирина всё это время провела наедине со своими мыслями и без возможности отвлечься на заботу о ком-то, кому ещё хуже, чем ей, вряд ли бы она смогла выжить или, по крайней мере, остаться такой, как сейчас.

Вскоре Вика начала просыпаться. Увидев рядом Ирину, она так изумлённо захлопала глазами, что та не смогла не улыбнуться.

– Всё в порядке, Викуля, это я.

– А почему ты здесь?

– Мне так захотелось, поэтому я здесь.

– А тебе разрешили? – Подумав, осторожно уточнила Вика.

Ирина молча кивнула. Ей совсем не хотелось объяснять, что случилось на самом деле.

– Мы скоро к тёте Лене поедем, Вика, – прошептала Ирина. – Совсем скоро.

– Через десять дней?

К её языку почему-то прилипла эта фраза «через десять дней», и, как только речь заходила о том, сколько осталось ждать, они всегда спрашивала «Через десять дней?», даже когда оставалась неделя, пять дней, три дня, день. Сначала Ирину это здорово раздражало, потом она привыкла.

– Нет, Вика, уже сегодня вечером. Через два часа, а, может, и через три.