День восьмой. Том первый

Увы, чуда, которого подсознательно жаждала девочка, не произошло. Ольга Дмитриевна казалось ещё более растерянной, чем она сама. Оглянувшись по сторонам, она побрела к бабушке, которая торговала свечками. Ирина хотела пойти вслед за ней, но ноги сами понесли её к любимой иконе. Сама не заметив, как это произошло, она очутилась рядом.

В храме было полутемно, через маленькие зарешётчатые окошечки едва-едва пробивался свет, растворяясь в густом, окуренном ладане воздухе. Но когда подошла Ирина, один лучик яркого полуденного солнца не веси бо какими судьбАми добрался до иконы, ударил в коричневую масляную поверхность, рассыпался яркими блёстками, слепя глаза, и так же неожиданно исчез.

Ирина зажмурилась, помотав головой. Перед глазами плавали тёмные круги.

Что же могло случиться? Может батюшка заболел? Да, скорее всего, так оно и есть. Хоть он и не такой-то уж старый, с чего ему болеть?

Ирина сразу вспомнила, как у них в классе заболела Анна Андреевна, и на смену ей прислали другую учительницу. Нельзя сказать, что она была лучше или хуже, настолько по-другому она всё делала. Пожалуй, только вот эта непривычность заставляла Ирину не составлять своего собственного мнения, а потихоньку стараться привыкнуть.

Сейчас всё было совсем по-другому. Даже на клиросе пели иначе, чем раньше. Более протяжнее. И мотив совсем другой. А срывающийся голос нового батюшки… Это было не просто непривычно. Это было ПЛОХО. Настолько плохо, насколько плохо вообще могло быть.

Ирина порывисто вытащила из кармана куртки листок с исповедью и судорожно скомкала в руках. Быстро сунула его в карман, и не заметила, что листочек порхнул на пол и его тут же кто-то толкнул носком туфли под ближайшую скамейку.

Что же теперь – исповедоваться этому батюшке? Да ведь он вообще ничего не знает! Ни того, кто она такая, почему она исповедь пишет, а не говорит – вообще ничего!!!

Ирина подняла глаза. Решётке на окнах сварили неровно, правая сторона была явно выше левой. Даже для церкви не могли постараться сделать чуть-чуть поровней. И стёкла можно было бы уже помыть. Всё-таки люди в храм приходят, молятся – а вокруг такой бардак.

Вот если бы Ирина работала в церкви, она бы тут каждый день всё мыла. По нескольку раз. Даже самую маленькую сориночку сдувала бы… Что же всё-таки случилось с батюшкой? Ведь другой – это намного хуже! А все стоят, молятся и будто ничего не замечают. Словно им всё равно, кто служит!

Священник чуть повернулся. Стала заметна его длинная рыжеватая борода. Или она кажется такой от солнца?

Ирина стояла перед иконой, но не видела её.

А Ольга Дмитриевна продолжала разговаривать с бабушкой, продающей свечки. Взгляд воспитательницы был направлен в сторону от собеседницы, и улыбка была слегка неестественная и даже рассеянная, как будто всё, что нужно, женщина уже узнала и дальнейшее общение было ей в тягость, закончить же разговор сразу – это было невежливо, вот и приходилось стоять, выслушивая лишние подробности.

Ирина покосилась на икону. Лик Богоматери почти не был виден, только светилась яркая звёздочка на лбу и на плече. Интересно, зачем это? Для красоты? Зато лицо младенца было видно отчётливо.

Батюшка опять чуть повернулся боком. Теперь Ирине стал виден его профиль. Девочка снова испытала разочарование, и с трудом подавила вздох.

Новый священник был молодой и… как бы это помягче сказать – немножко некрасивый. Точнее, он был не совсем молодой, однако с отцом Андреем, который был совсем дедушкой, не мог даже сравниться: лицо у него было чуть рябое, волосы цвета ржавчины, а кожа розоватая, как бывает у всех очень рыжих людей.

Ирина опять с тоской перевела взгляд на икону. Теперь ей уже не хотелось стоять перед ней, вообще находится в этом храме, не хотелось даже исповедоваться и причащаться. Ирина мечтала только об одном: прийти в группу и устроится на своём любимом месте, под кадушкой с растением.

Что тут было делать, если любимого батюшки нет?

Она до того привыкла видеть на амвоне отца Андрея, что этот новый батюшка казался ей нелепым и чужим. Так смотрелся бы, к примеру, Валерка, одень он священническое облачение и встань на амвон.

Царские врата закрыли, и батюшка начал что-то делать в алтаре.

Ирина горестно вздохнула. Так и не взглянув в последний раз на любимую икону, она принялась пробираться к центру зала – именно там собиралась очередь на исповедь. Неподалёку от свечного ящика девочка остановилась. Доставать блокнот и спрашивать, что случилось с батюшкой – это было слишком долго, проще было подслушать.

Однако там и подслушивать оказалось нечего. Бабушка-свечница оказалась соседкой Ольги Дмитриевны, и они разговаривали о своих общих знакомых. Это было совсем неинтересно. Ирина отошла в сторону, отыскала Вику, которая насупленная стояла около самой двери, там, где она отпустила её руку. Девочке стало совестно. Из-за этого нового батюшки она забыла обо всём и даже про свою подругу, которая одна ходить по храму боялась.

Служба уже подходила к концу, запели «Отче наш». Люди начали, наконец, выстраиваться на исповедь. На аналое в дальнем углу храма лежало небольшое Евангелие и деревянное распятие.

Детей всегда пропускали первыми, поэтому Ирина не особенно удивилась, увидев, как Ольга Дмитриевна встала в самый конец очереди и, говоря, что она с детьми, через минуту оказалась почти самой первой. Впереди неё были только мальчик лет восьми и мама с совсем маленьким ребёнком. Таким батюшка всегда читал разрешение, прикасаясь рукой к головке и улыбаясь в бороду. Даже самые крикливые младенцы в это время замолкали и начинали улыбаться, пуская пузыри слюней большими беззубыми ртами.

Теперь же священник был другой. И всё должно было происходить совсем иначе.

Так и случилось. Всё в этот день шло не так. Ирина даже испытала приступ странного удовлетворения от того, что привычная монотонность существования нарушилась.

Батюшка задержался в алтаре, а когда вышел, Ирина потупилась. Если бы можно было, она бы не пошла ни на исповедь, ни на Причастие. Но уже ничего нельзя было поделать. Отрываться от коллектива было не принято, да и сама девочка по своему характеру была не такой, чтобы высовываться.

Конечно, она оказалась в самом конце строя из детдомовцев, и уже оттуда наблюдала, как батюшка исповедовал мальчика. Священник наклонился, прислушиваясь, лицо его было серьёзно и напряжено. Ирина, увидев это, прерывисто вздохнула. Интересно, а какое лицо у отца Андрея, когда он слушает её? Почему-то ей казалось, что он всегда немного улыбается, может быть потому, что во время исповеди всегда смотрела на него сбоку и только догадывалась, что у него на лице.

Мальчик отошёл. Маму с малышом батюшка отпустил практически сразу же. Батюшка мельком взглянул на подходящую Ольгу Дмитриевну и привычно опустил глаза в пол. То, что сказала ему женщина заставило его повнимательнее вгляделся ей в лицо, потом он обвёл глазами храм и, видимо, только теперь заметил, насколько много вокруг детей.

Ирина внимательно наблюдала за происходящим. Воспитательница что-то говорила, лицо у батюшки было так напряжено, словно он слушал исповедь, и почему-то оно мрачнело всё больше и больше. Наконец, священник тихо покачал головой.

– Что?! – Вырвалось у Ольги Дмитриевны. Это Ирина поняла по движению её губ.

Теперь уже начал говорить священник. Только Ольга Дмитриевна оказалась не столь терпеливым слушателем, она несколько раз прерывала своего собеседника, тот мягко отвечал ей и по-прежнему едва заметно покачивал головой.

И здесь что-то не заладилось! Теперь Ирина уверилась, что сегодня – самый необычный день в её жизни. Столько выходящих из рутинного ряда событий зараз никогда не происходило.

Воспитательница постепенно теряла свою уверенность. Девочка поняла это в первую очередь по жестам. Движения её рук стали суетливыми. Раньше она размахивала ладонями перед собой. Теперь словно бы хотела залезть в свою сумочку, на полпути что-то останавливало её, она теребила пуговицу своего плаща, обшлаг рукава, опять тянулась к замочку сумки… Она даже пыталась улыбаться и растягивала губы; от этого лицо приобретало необычное для воспитательницы жалобное выражение.

Так что же там в конце-то концов случилось?!

Ребята тоже сообразили, что происходит что-то странное, и притихли, глядя на батюшку. Кое-кто из них только сейчас заметил, что священник другой.

– Опочки! Это ещё кто? – Громко прошептал оказавшийся рядом Серёжа Кравцов. И, несмотря на то, что всё видел очень хорошо, привстал на цыпочки, словно это помогло бы ему понять происходящее. Потом оглянулся на стоящую рядом Ирину и пренебрежительно скривил губы.

Нашёл, у кого спрашивать, ясно говорило выражение его лица.

Ирина уже привыкла к такому отношению к себе, но всё равно ей было немножко обидно. Как будто она чем-то отличается от Машки, которую он постоянно защищает! Разве что только говорить не умеет. Но неужели к человеку надо плохо относиться только из-за этого?!

Расстроенная, девочка опустила глаза и наткнулась на взгляд Вики. В храме она всегда скучала. Иконы её не интересовали, то, что происходило в алтаре, тоже не задерживало внимания, а вот скопление людей ненадолго заинтересовывало. Сейчас она ко всему пригляделась и уже тихонько дёргала подругу за рукав, как будто от Ирины хоть что-то зависело.

Пришлось ободряюще сжать ей ладонь. По крайней мере, Ирина очень надеялась, что Вика понимает этот жест как ободряющий. За все годы своего общения они не сказали друг другу ни слова, Ирина же была уверена, что, даже, если бы они всё это время беспрерывно болтали между собой, лучше, чем сейчас, они понимать друг друга не могли.

Вика кивнула и успокоилась.

Люди в храме пришли в движение. Ирина отошла к выходу, чтобы никому не мешать и очутилась у свечного ящика вместе с Ольгой Дмитриевной, лицо которой горело от негодования.

– Идиот! – Громким шёпотом сказала она.

– Ты что, Олечка, разве на батюшку так можно? – С ужасом в голосе перебила её старушка-свечница.

«Олечка!» – Удивилась Ирина и тут же подумала, что эта бабушка, наверное, помнит, как Ольга Дмитриевна была маленькой, поэтому и называет её так странно, словно это не взрослая серьёзная женщина, а совсем маленькая девочка.

– Ну, и что с того, что дети завтракали? – Кипела воспитательница. – Говорит, отец Андрей имел такое дерзновение, а я не могу. Не допускаю, говорит, до Причастия! Мы что же, зря сюда приходили?!

Глаза её затуманились от злости, и Ирина даже вздрогнула.

Дети уже начали скучать и разбредаться по церкви. Они перешёптывались и смеялись, Оля Брайцева что-то сердито выговаривала Тихониной, а Валерка успел затеять потасовку с кем-то из местных мальчишек. Батюшка со своего места несколько раз неодобрительно взглянул на воспитательницу. Та расценила эти взгляды по-своему.

– Я подожду, – сказала она, успокаиваясь. – Он ведь понимает, что мы из детского дома. Он не может не причастить детей. К нему ведь не каждый день ТАКИХ водят.