Сыскари

– Я не уверен, но вроде все в порядке.

– Будем надеяться, – проговорил князь. – На всякий случай все же нужно послать сюда Акакия Акакиевича.

Покинули помещение, вернулись в коридор. Ни городового, ни экспертов уже не было.

– Собачку пошли осматривать, – констатировал Косолапов.

Поднялись на второй этаж.

Начали с будуара. Только сейчас Серафим Григорьевич обратил внимание, что каждая комната в доме тематическая. Если гостиная была посвящена туркестанскому периоду творчества Василия Васильевича, князь даже обратил внимание, что среди эскизов был набросок «Апофеоза войны», небольшой такой двадцать на двадцать сантиметров, то в женской комнате он был связан с японцами. Вся мизансцена была сосредоточена вокруг изящного бюро-секретера и столика для рукоделия. В этой комнате, по замыслу отца Кирилла Андреевича, подчеркивался образ жизни женщины в конце XIX века. Именно в таких комнатах дамы проводили свободное от светских обязанностей время. Мать Василия Васильевича должна была заниматься рукоделием, чтением. Тут же она вела переписку.

Князю Чавчавадзе понравился удобный и весьма емкий бюро-секретер. С выдвижными ящиками и ящичками он произвел на сыщика неизгладимое впечатление. Именно о таком мечтала вот уже столько лет его супруга. Рукой коснулся туалетного столика, состоящего из комода на высоких ножках и зеркала. Тут же получил замечание от смотрителя, что касаться музейных экспонатов руками нежелательно.

– Прошу прощения, – проговорил князь. – К сожалению, пристанет отказаться на время от правил. Боюсь, что если мы сейчас обнаружим пропажу, то так или иначе, но нашим криминалистам придется снимать «пальчики». Вполне возможно, что вор тут наследил.

Он взглянул на стол, и спросил:

– А что это за стиль? Не встречал.

– Столик для рукоделия, – пояснил Поликарп Федорович, – украшен в восточном духе с японскими мотивами в сложной технике росписи по лаку.

Князь покачал головой. Э как, смотритель завернул по писаному, словно они не полицейские, а экскурсанты, пришедшие в музей поинтересоваться жизнью и творчеством Василия Васильевича Верещагина.

– То-то я погляжу, что почти все картины тут связанные с Японией. – Проговорил Косолапов.

– Обычно в дамской комнате мы заканчиваем экскурсию, – пояснил Поликарп Федорович, – Ведь именно во время русско-японской войны погиб Василий Васильевич.

Инспектор понимающе кивнул. Историю жизни знаменитого земляка знали почти все черепане. Кроме памятника, установленного напротив его дома, в городе в честь него были названы улица в Новом районе, городская публичная библиотека, созданная когда-то Иваном Андреевичем Милютиным, школа изобразительного искусства. Местные власти пытались вырастить еще не одного талантливого художника, но у них этого пока не получалось.

Смотритель обошел будуар.

– Ну, пропало тут что-нибудь? – поинтересовался князь.

– Нет. Все на месте. – Проговорил смотритель. – Картины перевешены и висят, как и висели всегда.

– Замечательно, – произнес Косолапов, – тогда не будем задерживаться и продолжим.

Прошли в столовую. Самая светлая и уютная часть в доме. В самом центре – раздвижной стол «сороконожка». Когда-то за ним собиралась многочисленная семья художника. Серафим Григорьевич на мгновение закрыл глаза и представил. Вот во главе стола Василий Верещагин, отец художника, напротив него в противоположном конце супруга. Лицом к окну Василий и Николай, а смотрящий на двери Александр. Даже показалось, что бренчат ложки и поблескивает в солнечных лучах фарфор. В углу застекленный шкаф-горка, в котором выставлена из фарфора, фаянса, стекла посуда.

Стены, как и во всем доме, украшены картинами. Центральным является портрет «Старухи-агаларки в национальном головном уборе». Между окнами «Раненый», «Черное море. Мыс Фиолент вблизи Севастополя». У голландской печки – «Отставной дворецкий» и «Афганец».

Кроме картин еще несколько фотоснимков, на одном из которых князь Чавчавадзе признал художника. Два других заинтересовали его больше.

– А это кто? – поинтересовался он у смотрителя.

– Брат Василия Васильевича Александр. – Разъяснил тот. – Должен сообщить, господа, что все вещи в столовой находятся на своих местах.

– Вы уверены?

– Уверен, ваше сиятельство.

– Тогда продолжим, – проговорил князь.

Бывшая детская. Всего несколько метров. Двери нет. Она просто мешала. Вход преграждала стойка с канатами. По ту сторону стояли манекены.

– Это одежда прошлого века, – проговорил Поликарп Федорович, – так одевались Верещагины.

– Костюмы настоящие? – полюбопытствовал князь.

– Нет. Сшитые, по старинным выкройкам, в местном ателье. Старые не сохранились. Вот и пришлось обратиться к мастеру за помощью. Спецзаказ.

– Уж, не у Алексея ли Петровича Скородумова? – спросил князь.

– У него самого.

– А ты, князь, откуда знаешь? – полюбопытствовал Косолапов, взглянув на князя.

– Так я же сам у него костюмы заказываю. Хороший мастер. Он у железнодорожного вокзала живет. Рекомендую.

Косолапов предпочитал покупать готовое платье, благо магазинов с его выбором в городе было предостаточно. Если и заказывал в ателье, так только полицейский мундир. Пошив униформы стоил довольно дорого, но зато готовое платье на нем сидело как влитое. Серафим Григорьевич не чувствовал в нем себя неудобно, а это при их службе очень важно. Темно-зеленый сюртук (цвета так и не поменялись, хотя были попытки) с воротником того же цвета и с красными кантами по борту, воротничку, обшлагам и задним клапанам – «листочкам». Брюки-суженки. Сапоги непременно со шпорами. Исправник вспомнил, что императоры, сначала Михаил, а уж затем и Константин категорически отказывались подписывать указ об отмене шпор, хотя лошади, как полицейская единица давно ушли в прошлое. Многим не нравилось, но пойти против государя-императора и заявить, что они в нынешней ситуации неудобны, никто не решался. Вот и приходилось офицерам щеголять со шпорами. Одно радовало, барышням это очень нравилось.

Косолапов невольно вспомнил мундир околоточного. Черные шаровары с красным кантом сапоги на твердом футере, с лаковыми голенищами. На голове фуражка: на околыше кокарда, на тулье герб. На белом хлопчатобумажном мундире из ластика – серебряный знак с гербом города и черный номер. И непременный атрибут любого околоточного (это требовал полицейский устав) – усы. У Сухарева на груди еще красовалась медаль «За усердие» с профилем государя-императора. Униформа околоточного, как впрочем, и городовых были фабричного изготовления. Вот только у околоточный сапоги юфтевые, да бляха, которая пристегивалась слева на груди. На ней указывался личный номер, наименование участка и название города. Как Косолапов помнил, у Фрола Игнатьевича была семерка.

Исправник взглянул на костюмы. Сейчас большую часть вещей, что были на манекенах, уже не носили. Котелок, так модный когда-то, оказался не востребованным уже в середине двадцатых годов. Можно, конечно, было встретить человека в такой шляпе, но это скорее исключение из правил. Фрак, который теперь одевали в основном на торжественные приемы. На женском манекене длинное, почти до пола, платье, из-под которого выглядывают остроносые бежевые сапожки. Шляпа широкополая с пером. С боку к руке манекена был пристегнут зонтик.

Засмотрелся исправник на фигуры обоих братьев и их матери. Невольно подумал, а действительно ли Верещагины были такими. Уже хотел спросить у смотрителя, когда его в реальность происходящего вернул голос князя, который успел задать свой вопрос раньше.

– Ну, что скажешь, Поликарп Федорович?

– Да, что тут скажешь, ваше сиятельство. Вроде все на месте.

– Все?

– Как есть все. Вон, даже золотые часы Николая Васильевича на месте.

Он указал рукой на карманные часы, что держал в руках один из манекенов.

– Точно золотые? – полюбопытствовал Косолапов.

– Золотые, – подтвердил смотритель, – но ведь не это, же главное. Были бы они даже позолоченными, они бесценны. Ведь с этими часами сам Николай Василевич хаживал. Тут один коллекционер всё нарывался их у барина купить, так хозяин ни в какую. Память и всё тут.

В правдивости слов Косолапов не сомневался. Антикварные вещи XIX века, и начала ХХ пользовались у коллекционеров повышенным спросом. Как-то раз он и сам заглянул в лавку, что была на Воскресенском проспекте. Загляделся. Подумал, было купить блюдце, якобы принадлежащее князю Мышкину, но когда услышал стоимость – не решился. Да тут зарплаты не хватит. С одной стороны и прогореть с такими ценами можно, но с другой… Были люди, которые готовы были платить за старинные вещи бешеные деньги. Вполне возможно, что именно такой вот коллекционер и заказал обокрасть дом Верещагиных.

– Я тут подумал, – проговорил Косолапов, – что вор наш вполне мог работать по заказу. Охотиться, так сказать, за конкретной вещью. Отчего и часы, позолоченные, не взял. – Так что нам нужно будет не только исполнителя, но и заказчика найти. Вот, что получается, князь, – посмотрел исправник на Чавчавадзе, – выходит, нам душегуба сего обязательно живым нужно брать.

– Получается так, – согласился Ираклий.

– Вот только что он украл? – Спросил Серафим Григорьевич.