Прописи войны. События, которые становятся судьбой

– Ладно, еду… – тихо проговорил он. – Только куда я потом дену вашего Джека?

– Не чуди, папа! – взвизгнула Маша. – Ты, слава богу, держал в своей жизни собак пять или шесть. Я помню, ты рассказывал.

– У меня их было всего три, – вздохнул Шаталов. – Легавая, пудель и самая любимая – Аманда, сенбернар.

– Вот-вот… Так что сам справишься с Джеком. Он такой милашка! Я его очень люблю! Кстати, мы уже не в Казахстане, а в Тбилиси. Сняли прекрасную квартиру с видом на Казбек!

– То есть вы возвращаться не собираетесь?

– Мы хотим для нашей семьи благополучной цивилизованной жизни. В России это невозможно.

– Волна новой эмиграции?.. Или банальное предательство? – построжел Георгий Владимирович. – А как же дым Отечества? Как известно, на чужбине счастье невозможно.

– Оставь свои просоветские агитационные причитания для психов! – хмыкнула Маша. – Интернет сделал единым домом всю нашу планету. Пока, милый папочка. Я и Костик идем ужинать в ресторан. Кажется, «Кахелеби»? Я потом расскажу, что мы там ели!

И добавила тихо, почти заговорщицки:

– Ты только, как в квартиру зайдешь, не пугайся…

Георгий Владимирович напрягся:

– Я что, не знаю, как с собаками надо обращаться? К тому же ваш Джек всего-навсего трехмесячный щенок! Какие проблемы?

Таксист всю дорогу горячечно, сбивчиво говорил, сколько его друзей суматошно «рванули» на Запад, а кое-кто так даже во Вьетнам, чтобы не попасть под частичную мобилизацию.

Только было непонятно, он им сочувствовал или осуждал?

В любом случае, Георгий Владимирович первый раз в своей постстуденческой жизни не заплатил таксисту свыше тарифа. Ну, вот не захотелось!

Подходя к тому самому дому (вполне приличной свежей панельке с бодрой весенней сине-бело-зеленой расцветкой высотных стен), в котором еще недавно жила в съемной квартире его дочь с этим шустрым не в меру Костиком, Шаталов строгим, даже сердитым взглядом бдительно нашел их окна на неблизком тринадцатом этаже. И неожиданно сделал для себя достаточно убедительный вывод: никакого истошного лая Джека не было и в помине. Ни лая, ни подвывания, ни скулежа.

Георгий Владимирович уже было хотел вернуться восвояси, но разумно передумал.

«Все же надо подняться. Мало ли что?»

Его решение не смог поколебать даже тот факт, что здешний лифт, увы, не работал. Так уж почему-то у нас водится именно в новых домах. То лифт здесь намертво станет на месяц-другой, то воды неделями нет, то мусоропровод на замок закроют или вовсе заварят его люк корявой змейкой наскоро наложенного шва.

Прежде чем начать свое малоприятное альпинистское восхождение на достаточно высотный для него этаж, Георгий Владимирович еще раз бдительно прислушался. Да, Джека не слышно. Зато со всей звуковой очевидностью некие жильцы отчаянно и гадко ругались, сопровождая свои изысканно матерные крики судорожным грохотом непонятного происхождения. Одним словом, невидимые миру слезы лились ручьями за окрашенными в веселые тона подъездными стенами.

На седьмом этаже Георгий Владимирович долго стоял, прижавшись плечом к стене.

И вот наконец он возле квартиры, в которой еще недавно жили Маша с Костиком. Джек явно безмолвствовал. Не скулил, не скребся лапами в могучую железную дверь, какой самое оно закрывать вход в убежище, рассчитанное на прямое попадание атомной бомбы.

Георгий Владимирович из последних сил машинально позвонил в дверь и уныло усмехнулся. Никаких эмоций со стороны Джека опять-таки не последовало.

Тем не менее, когда он с третьего, вернее даже с пятого раза наконец заставил ключом сработать непривычный замок с разными особыми секретами, Шаталов увидел перед собой то, что менее всего ожидал. Вернее, вовсе не ожидал. И ни при каких усилиях своей достаточно богатой профессорской фантазии додуматься до подобного казуса не мог бы.

В коридоре перед ним с Джеком на руках стоял человек. И это был явно молодой человек. Джек, коричнево-белый щенок французского эпаньоль-бретона, лежал в какой-то странной позе. Притом еще и неестественно оскалившись.

Джек обычно встречал Шаталова вертко, со счастливым визгом. Он столь стремительно нырял ему под ноги, прыгая то спереди, то сзади, что Георгию Владимировичу невольно казалось, что его встретила не одна собака, а целых две или три.

– Добрый вечер… – с трудом проговорил он, словно это были первые слова, сказанные им в этой жизни. – Хотя, какой он к лешему, добрый. Кто вы, юноша?

– Это мой самый мерзкий день… – судорожно, почти детским голосом отозвался молодой человек и всхлипнул, икнул и снова всхлипнул.

Он, кажется, плакал.

Только сейчас Шаталов понял, что Джек мертв.

Георгий Владимирович отчетливо побледнел.

– Я сейчас все вам объясню… – гундосо промямлил молодой человек. – Я – Гриша. Друг Костика. Ваша дочь тоже хорошо знает меня. Прошу вас, не выдавайте меня, пощадите, пожалуйста.

– Что с собакой?! – требовательно вскрикнул Георгий Владимирович. Фраза, им произнесенная, прозвучала емко, туго. Откровенно говоря, он не ожидал от себя, что может быть так суров.

От такого напора со стороны Шаталова Гриша невольно отшатнулся в сторону, словно получил самую настоящую увесистую оплеуху.

– Он так громко лаял… – слезно проговорил молодой человек. – Я испугался, что дверь могут, в конце концов, открыть или взломать. А я второй день прячусь здесь от призыва… Вот моя повестка.

Он робко протянул Шаталову какой-то истерзанный листок. Тот был весь так странно измят, замусолен, словно его усердно жевали. Вполне возможно, что Гриша безуспешно истерически пытался съесть это военкомовское извещение, призывавшее его исполнить воинский долг. Между прочим, священный долг.

– Дрянь… – глухо постановил Георгий Владимирович. – Тебя бы показательно расстрелять, да мы в подлый либерализм заигрались. И как только хозяйка квартиры тебе разрешила тут прятаться?

Гриша сдавленно вздохнул:

– Она живет в Нью-Йорке и квартиру сдает по Интернету. А Маша мне разрешила здесь отсидеться. Давайте ей позвоним!..

– Пошел вон… – судорожно проговорил Шаталов.

– Извините… Песик так лаял! Мне было страшно. И я зажал ему пасть. Я не хотел его убивать! Так само собой случайно получилось!

– Брысь, смартфонщик плюгавый! Пока я тебе морду не набил…

Оставшись один, Георгий Владимирович заметил в коридоре впопыхах оставленный Машин рюкзак с пристегнутым к нему плюшевым талисманом – черной обезьянкой.

Вывалив из рюкзака кучу всяких разных женских прибамбасов, он аккуратно уложил в него Джека.

Джек был еще чуточку теплый.

– Прости… – сказал тихо, но внятно Георгий Владимирович.

Правда, слез не было и в помине. Все, что сейчас происходило с ним вокруг, словно напрочь заблокировало его чувствительные рецепторы.

Георгий Владимирович решил похоронить собаку. Кажется, рядом был какой-то заброшенный парк или остатки некоей куцей рощицы.

Самое сложное оказалось найти в Машиной квартире лопату. Молодежь есть молодежь. Разыскивая хотя бы нечто похожее на шанцевый инструмент, Георгий Владимирович обнаружил все, что угодно, но только не ее: несколько старых смартфонов, кошелек с забытыми в нем пятью тысячами, а также гору импортных пивных бутылок, кучу картонных коробок из-под пиццы и почти полностью сдувшиеся воздушные шарики со смешными, карикатурно перекореженными рожицами.

В конце концов, Шаталов взамен явно не существующей в этом доме лопаты взял в коридоре вместо нее никелированный железный рожок для обуви. Был тот достаточно длинный и, судя по надписи на его упаковке, еще и кованый. Ко всему изготовитель утверждал, что использовал суперпрочный металл.