«Придя в магазин, я пошел вдоль стеллажей и, проходя мимо винного отдела, увидел гибкую, узкобедрую красавицу самого раннего бальзаковского возраста, рассматривавшую ряды красных вин. На ней платье – сложная смесь винных этикеток из черного, фиолетового, сиреневого, красного и белого, и тонкая бежевая кофта. У нее пышные, светло-русые, длинные и шелковые волосы. Я остановился в двух шагах и сокрушенно сказал:
– Сколько живу, а в красных винах так ничего и не смыслю!
Незнакомка покосилась на меня и, помолчав, ответила с иронией:
– Тогда уж пейте водку. Там и смыслить ничего.
– Водка – это муза прозы, – возразил я, – а поэзия живет в вине. Вот послушайте:
Гроздей пьянящий запах вьется,
Желаньем полнюсь я, что рвется
С глубин языческих восстать…
– О, да вы поэт! – с усмешкой и сдержанным интересом посмотрела на меня незнакомка. Смотри, смотри, красавица – я безупречен! Когда-нибудь я прочитаю тебе продолжение:
По гроздьям мы, моя крестьянка,
Давай покатимся, вакханка,
Как среди груды лепестков.
Сожму тебя объятьем смелым,
И, содрогаясь телом белым,
Раздавишь нежный дар богов… *)
– Так вы поможете мне выбрать что-нибудь этакое? – спросил я.
– Ну, не знаю… – замялась она, – я и сама не очень в этом смыслю. Хотя, что тут думать: берите подороже – не прогадаете!
– А какое возьмете вы?
– Я, пожалуй, возьму вот это… – неуверенно тянется ее рука к одной из бутылок.
– Ну-ка, ну-ка! – перехватываю я бутылку и вспоминаю уроки одного моего знакомого – большого поклонника французских вин. – Так, посмотрим… Так, урожай две тыщи шестнадцатого… Так, Мерло, Каберне Совиньон и Каберне Фран… Логично: каждый сорт в отдельности имеет свои достоинства и недостатки, и стало быть, это смелая попытка умножить их плюсы и минусы на три. С точки зрения математики такое действие смысла не имеет, но у виноделов своя математика. Это все равно, что смешать в одной бутылке отца, сына и святого духа. Стоит взять даже из любопытства. Не знаю, как вы, а лично я люблю Каберне Совиньон. По крайней мере, сразу понимаешь, что пьешь солидное, основательное вино с градусами. Терпкое, насыщенное, с заметным ягодным привкусом. Другое дело – Мерло: фруктовые тона, легкость, летучесть. Это как духи вечерние и дневные…
– А говорите, не разбираетесь! – язвительно улыбаясь, перебивает меня незнакомка.
– Признаюсь – разбираюсь. Просто ужасно захотелось с вами познакомиться…
– А это ничего, что я замужем? – с напускной строгостью говорит она.
– Нет, вы не замужем, – возражаю я. – Иначе бы вы выбирали не вино, а водку. Для мужа. А раз вы выбираете вино, значит, решили посидеть с подругой и пожаловаться ей на жизнь.
Она насмешливо улыбается:
– Надо же, какой вы догадливый!
От нее исходит тонкий, едва уловимый аромат духов.
– Я и в духах разбираюсь, – говорю я. – Вот ваши, например, называются «J’adore…»
– Откуда вы знаете? – с трогательным удивлением вскидывает на меня глаза незнакомка.
Еще бы мне не знать: отступница обожала «J’adore»!
– Нет, нет, я только этот запах и знаю! – улыбаюсь я. – И еще знаю, что это духи для строгих, интеллигентных женщин, которые обожают, когда их обожают!
На вид ей лет тридцать пять. Как раз по мне, сорокашестилетнему. Мы идем к кассе, и я говорю:
– Меня Александром зовут, а вас?
– Лена… – опустив глаза, отвечает моя красавица.
Мы выходим из магазина и останавливаемся.
– Вы извините, – говорит она, – но мне надо идти, у меня дела…
– Да, да, понимаю! – тороплюсь я. – Можно, я вам позвоню?
Она задумывается и говорит:
– Ну, хорошо. Вот вам мой телефон, – и диктует номер. Я словно пес заглатываю его на лету, и челюсти памяти намертво смыкаются за ним. Уже потом, гораздо позже она признается, что в тот первый раз я ей не глянулся – ну, совершенно!
Через два дня я звоню и представляюсь:
– Это Александр. Позавчера. В магазине. Помните?
– А, Александр! – восклицает она. – Помню, помню!
И мы договариваемся встретиться завтра в семь вечера у памятника Пушкину.
На следующий день в половине седьмого я с цветами возникаю перед бронзовым поэтом и полчаса мозолю ему глаза. Возникнув у меня за спиной, Лена окликает меня:
– Здравствуйте, Александр!
Я стремительно оборачиваюсь и вижу ее. На ней джинсы, белая блузка, а волосы собраны на затылке в узел. Девчонка, да и только! Мы отправляемся вдоль Тверского бульвара на разведку в наше прошлое. Сведения удается добыть самые скудные: ей тридцать семь, она разведена, и у нее шестнадцатилетний сын. Живут с ее матерью и отцом в большой четырехкомнатной квартире. Заведует современным архивом в научно-техническом институте и водит дружбу с докторами электронных наук. К сожалению, беременность не позволила ей окончить институт, но в утешение ей достался любимый сын. С мужем разошлась пять лет назад. Рассказывает она осторожно, даже нехотя. Будто выставляет себя на продажу и заранее сомневается в качестве товара. И в самом деле – развод, сын. Не каждому это понравится, видимо, считает она, обладательница горького опыта. Кто его знает, этого с Луны свалившегося Александра! Вот сейчас выслушает, улыбнется, скажет: «Приятно было познакомиться!», да и был таков! Мужчина, мужчина, цветы забыли!
А мне она нравится все больше! Чтобы подбодрить ее, я поднимаюсь в верховья моей памяти. Развод и двадцатидвухлетняя дочь уравновешивают наши изъяны, и я веду ее, ободренную, в ближайший ресторан. Видимо, жизненные незадачи заставляли ее искать ответы в книгах, потому что она приятно начитана, и к концу вечера я от нее в полном восторге.
Я провожаю ее до дома в двух шагах от «Тургеневской» и прошу о следующем свидании. На следующий день мы встречаемся вновь и снова бродим вдоль Тверского бульвара. Затем ресторан и оживленные и непринужденные выдержки из собрания сочинений на тему «Моя прошлая праведная жизнь». Даже если сочинения эти питались вымыслом, все равно они хороши. Я провожаю мою Элен домой и предлагаю поехать завтра куда-нибудь за город. Она, как ни странно, соглашается.
Ей неизвестен род моих занятий, и когда я усаживаю ее в черный джип, она откровенно восхищена:
– Никогда не ездила в такой роскошной машине! Кем вы работаете?