Сокровища старого портфеля

Сокровища старого портфеля
Александр Сороковик

В 1904 году штабс-капитан Горчаков находит старый портфель с наследственными документами, таинственной древней статуэткой и раритетной банкнотой большой ценности. Он и его друг, журналист Киреев, а потом их потомки разгадывают тайны этих сокровищ. Действие романа происходит в обеих столицах Российской империи, Одессе, Париже, Шанхае, на безымянном острове Курильской гряды, в современных Токио и Москве. Кто окажется наследником старинного замка? Выполнит ли своё предназначение древняя статуэтка? Кому достанется раритетная банкнота ценой в миллионы долларов? Ответы на все вопросы – в этом романе.

Александр Сороковик

СОКРОВИЩА СТАРОГО ПОРТФЕЛЯ

(Историко-приключенческий детектив)

Книга 1. Исчезнувший портфель

Часть 1. Странная находка

Пролог. Уездный город Ипатьевск, Сентябрь,1906

В это утро полицейский пристав Евсеев был не в духе. Вчера он допоздна засиделся в хорошей компании за картами в сочетании с большим количеством рябиновки, и то, что сегодня его вытащили из кровати в такую рань, хорошему настроению не способствовало. Однако дело было не пустячное: в номерах мадам Белькер обнаружили покойника. Причём офицера, поручика, да ещё и заколотого кинжалом в спину. Вся комната была перерыта, вещи разбросаны – очевидно, искали что-то ценное. То, что боевого, судя по наградам, офицера зарезали, словно барана, говорило, что убийца или убийцы были ему знакомы, и до последнего момента вели с ним вполне приятельскую беседу.

Прислуга показала, что господин поручик остановился в номерах за день до гибели, в вечер самого убийства что-то праздновал, было много гостей, и офицеров, и штатских, которые приходили и уходили в продолжение всего вечера. Его благородие отпустил кухарку и горничную, оставил только Гришку, крестьянского мальчика лет двенадцати, чтобы бегать, если понадобится, в соседний трактир, пожаловал ему двугривенный.

Кто гостил у господина поручика, мальчишка, конечно, не запомнил – несколько раз бегал в трактир, а потом было уже поздно, и он задремал в уголке прихожей. Но их благородие больше его не звали, он проспал до утра, а затем горничная, пришедшая прибрать в номере, обнаружила постояльца убитым и подняла крик. На счастье Евсеева, вскоре приехали военные следователи, снова всех допросили и отпустили, сказав, что делом будет заниматься военная прокуратура, чему господин квартальный был чрезвычайно рад.

Однако к этой радости примешивалась изрядная доля раздражения. Евсеев не понимал, за что убили обычного поручика, незнатного и небогатого, судя по простому, потёртому мундиру и грубым, не изнеженным рукам. И убили его не случайно, в стихийно возникшей пьяной ссоре. Удар был нанесён профессионалом, сзади, под левую лопатку, когда офицер сидел за столом и, очевидно, разговаривал с сообщником убийцы. И обыск в комнате проводился целенаправленно, не хаотично. Случайные воры оставляют совсем другие следы. Скорее всего, убийцы были среди гостей, а когда все разошлись, хотели о чём-то договориться с поручиком, но это им не удалось, и они его убили.

Впрочем, это только домыслы. Заниматься данным делом он не будет, значит, надо выкинуть всё из головы. Господин пристав зашёл в трактир Хорева, выкушал для поправки здоровья рюмочку горькой, закусил ломтиком тамбовского окорока и отправился по делам службы.

Глава 1. Одесса, июнь, 1907

Небольшой ресторанчик на Ришельевской был почти заполнен, хотя обеденное время ещё не наступило, едва перевалило за полдень. Сюда заходили закусить маклеры из близлежащих контор, мелкие чиновники, журналисты и другая подобная публика. Вошедший господин – высокий, стройный, с тонкими, закрученными вверх усами и цепким взглядом выразительных серых глаз на смуглом лице, производил впечатление военного человека, несмотря на светлый цивильный полотняный костюм.

Он внимательно оглядел зал и, приметивши в углу пустой столик, направился к нему, слегка припадая на левую, плохо слушавшуюся своего владельца, ногу. Проходя по залу, господин в светлом костюме неуклюже повернул влево, к намеченной цели, не удержался на непослушной ноге и толкнул сидящего в одиночестве невысокого, рыжеватого, плотного субъекта в круглых близоруких очках. Тот невольно дёрнулся, пролив водку из рюмки, поднятой для дальнейшего препровождения по назначению.

– Пёс вас подери, медведь эдакий, нельзя ли поосторожнее? – воскликнул он.

Высокий господин обернулся к нему, хотел было ответить, как подобает, но вдруг слегка отстранился и неуверенно произнёс:

– Савелий, ты, что ли? Савка?

Тот, кого назвали Савкой, наоборот, придвинулся поближе, поставил рюмку на стол, внимательно посмотрел в лицо высокому, и, опрокинув стул, кинулся к нему в объятия.

– Николка, Николка, негодяй ты эдакий, нашёлся! А я тебя разыскать пытался, писал в имение матушке твоей, Анне Леонтьевне! Ты пропал, она не отвечает, не знал, что и думать…

– Матушка моя померла перед самой войной, в девятьсот четвёртом, сразу после Рождества – неожиданный апоплексический удар…

– Прости, не знал… Царствие ей небесное. Да ты садись ко мне, сейчас коньячку шустовского закажем за встречу!

– А ты всё такой же! – улыбнулся Николай, присаживаясь за столик, отставив немного в сторону плохо сгибающуюся ногу. – С утра водочку пьёшь, а после готов коньячку добавить?

– Нет, только сегодня – отмечаю выход своего величайшего, интереснейшего фельетона, который перевернёт сознание наших граждан… Ну, традиция у меня такая, великие вехи рюмочкой-другой отмечать! Я ведь в «Одесских новостях» журналист не из последних! Ты давай, кончай цепляться, лучше о себе расскажи! До каких чинов дослужился?

– Да что рассказывать, я всю японскую войну прошёл, от начала до конца… Потом по госпиталям, по санаториям: восстанавливался, заново ходить учился, – он глазами показал на непослушную ногу, – а сейчас вот домой приехал, списывают меня из армии… Штабс-капитан в отставке Горчаков, к вашим услугам!

– Ранение? – понял Савелий. Затем подхватился и стал звать официанта.

– Ты погоди, Савка, не мельтеши, – остановил его друг, – по рюмочке закажи, не боле. Мне сегодня в военный департамент ещё надобно, по делам. Нехорошо, если от меня разить будет. Да и тебе довольно. Ты лучше пойди, отдохни, а вечером пообедаем с тобой в приличном месте, тогда и шустовского раздавим бутылочку, и поговорим толком.

– Вот ты какой, Николка, – притворно-печально произнёс журналист, – всё, как прежде, не даёшь спокойно выпить, да порадоваться! Ладно, ты где хоть остановился?

– В «Империале», номер двадцать семь.

– Ну, так я за тобой зайду часиков в восемь. А пока, извини, побегу, ещё надо кое-кого повидать.

– Беги, беги! А я тут позавтракаю, с твоего позволения!

* * *

Савелий заявился к нему в номер в начале девятого. Был гладко выбрит, трезв, рыжая шевелюра, насколько возможно, причёсана. Вместо грубых дешёвых кругляшей, на переносице гордо восседала изящная черепаховая оправа со слегка задымлёнными стёклами. Небрежно повязанный шёлковый галстук украшала булавка с конской головой и рубинами. В руке он держал элегантную трость с костяным набалдашником в виде той же лошадиной головы.

– Савелий, ты ли это? – воскликнул поражённый Николай.

– Нет, сударь, это не я, – гнусавым голосом опереточного аристократа возвестил Савелий. – Перед вами граф (у него получилось – «пегед вами ггаф») Сэвили де Круа. С кем имею честь?

– Ах ты, Савка. Ах, чертяка! Всё такой же, всё прежний! Как же я рад тебя видеть!

Они вновь обнялись, троекратно, по-русски расцеловались. Затем Николай быстро взял Савелия под руку и решительно направился к выходу.

– Всё, дружище, немедленно едем кутить! Нас ждёт шустовский коньяк, омары и прочие радости, как в былые времена!

– Ну, в былые времена мы больше на очищенную налегали, да вместо омаров «Одесскую» колбасу кушать изволили! – улыбнулся Савелий.

Перешучиваясь и смеясь, они вышли на улицу, где Николай хотел кликнуть извозчика, но Савелий его остановил:

– Зачем? Пойдём в ресторан «Печескаго», тут два шага!

– Ну, веди, а то я, признаться, подзабыл, где тут что!

* * *

– Так ты теперь у нас светило журналистики? – за столиком в углу царила атмосфера безмятежной расслабленности. Бутылка коньяку почти опустела. До этого они перебрали всех знакомых и родственников – кто и где сейчас живёт, чем занимается. Обсудили февральский голод, роспуск Второй Думы и выступление Столыпина, другие важные события.

Говорили и о Портсмутском мире. Николай высказывался по-военному, довольно резко – обвинял правительство в слабоволии и больших уступках японцам. Савелий дипломатично возражал, что здесь, напротив, имела место твёрдая, принципиальная позиция Государя – никаких контрибуций и территориальных уступок! Ведь Россия никогда за всю свою историю, никому не платила контрибуций! И, если бы не уступчивость Витте, то и часть Сахалина не отдали бы!

Однако спора не получалось – оба давно не виделись, их связывала многолетняя дружба, которую никто не желал расшатывать политическими разногласиями. Но тема недавней войны была поднята, и дальнейший разговор далеко от неё не отходил. А вскоре Николай спросил, не хочет ли его друг услышать одну необычайную историю, произошедшую с ним на войне.

– Я ведь, как приехал в Одессу, всё хотел тебя найти – никому больше эту историю не доверишь, а ты журналист, писатель, может, что посоветуешь.

– Ну, «писатель», это ты загнул, я газетчик, не беллетрист. Но послушаю тебя с интересом.

– Слушай тогда. Может, и вправду, подскажешь чего…