Стравинский

Если быть по-настоящему справедливым, а это значит наряду с внешними событиями, принимать во внимание события внутренние, включая мечты и сновидения – история человечества совсем не то, чему нас учат, и сами мы – нечто совсем иное. Всякий звук – только оболочка звука, а всякая реальность, какой мы привыкли ее представлять – лишь оболочка реальности.

Сюжет, содержание, мораль не предполагаются. Предполагаются штрихи, акценты, синкопы, что там еще? блики, обертоны – то, что в итоге и формирует гармонию. Или дисгармонию. Как вам заблагорассудится.

Тишину, бездну можно трактовать как угодно. Свобода. Пустота. Ничто.

Может возникнуть закономерный вопрос – коль скоро ничто, зачем, в таком случае? Ответ – представления не имею. А зачем играют в шахматы, например или ходят в горы?

Нет-нет. Все в порядке. Сейчас поясню, о чем речь. Если вы еще не догадались, именно вы, дорогие читатели – авторы романа.

Такая игра. Приглашение в новенькую голубятню.

Как-то будете обустраиваться? Не интересно разве? Самим не интересно разве? Еще как интересно! Это вам не карточки перебирать, не нули на палочки нанизывать.

А меня как будто нет. Я уже давно сплю с котом в головах и собаками в ногах. Выпил чуток, да и завалился спать. Перед сном беседуйте со своими питомцами. Возьмите за правило.

Пронзительные слова эпиграфа – плод размышлений Ивана Ильича Стравинского, не композитора, но моего коллеги психиатра, еще одного значительного персонажа повествования.

О психиатрах мало пишут. Полагаю, побаиваются как самих ослепших от криков, да окриков докторов, так и парящей в глубине их науки их.

А напрасно.

Конечно, бывали терпкие времена, что скрывать? Но, окиньте взором всемирную историю. Такое, да и похуже случалось всегда и повсюду. И теперь случается. И будет так.

Да, тлели и тонули многие. Однако же всегда находились отдельные иные. И среди психиатров, знаете ли, тоже. А подчас и в первых рядах. Просто всё такое остается за скобками, как правило. А правила, сами знаете, не всегда справедливы. Потому-то и любим мы исключения беззаветно. Любим и приветствуем. Всегда и повсюду.

Перед вами собрание исключений. Как говорится, по требованию времени. По любви и по требованию времени. По любви, не забывайте. Заглавного героя выберете себе сами. Кандидатуры, уверяю вас, все достойные. Возможно, выбор вашего сердца падет вовсе не на Стравинского. Хотя Стравинских будет даже не два, а три.

Три Стравинских, с ума сойти!

Так что психиатр Стравинский очень даже уместен. Шутка.

Я обещал вам трех Стравинских.

С Игорем Федоровичем и Иваном Ильичом я вас уже познакомил в общих чертах. Впрочем, Игоря Федоровича вы и без меня знали. Без меня или вместо меня. Шутка.

А будет еще С. Р. Сергей Романович Стравинский, агностик[1 - Агностицизм (от греч. а – отрицательная приставка, gnosis – знание, agnostos – недоступный познанию) – филос. учение, утверждающее непознаваемость мира.]. Откровенно говоря, при выборе заглавного героя, я бы остановился именно на нем. Что называется вопреки. Знаете, иногда сладко выбирать вопреки. Есть в таком выборе привкус независимости, что ли. Скажу больше, когда бы ни Игорь Федорович да Иван Ильич, я бы писал исключительно о Сергее Романовиче, хотя бы потому, что он меньше других того заслуживает. Знаете, взбалмошных, непутевых детей, парадоксальным образом, любят больше.

И вообще, на мой взгляд, некоторые парадоксы уже давно пора перевести в разряд закономерностей.

А может быть, все трое – один человек. Некий Стравинский. Без инициалов. Ни живой, ни мертвый. Когда человек умирает, он уже не знает, жив он или мертв. Или когда очень испуган. Или когда влюблен. О себе не думает, лишь о предмете страсти своей думает. А сам – ни жив, ни мертв. Так и говорят, ни жив, ни мертв. Еще говорят, душа в пятки ушла. Представить себе трудно, как такое может быть. Но говорим же? И часто.

На подошве кожа нежная. Даже если босиком много ходить.

Как Толстой или японцы.

А может быть, все персонажи – ваш покорный слуга. Только не тот, что существует в природе, ходит на работу, какие-то будние разговоры, праздничные разговоры, беседы беседует, кормит собак во дворе, на балконе курит, с голубями может заговорить.

Не тот – другой. Тот, что ничего о себе не знает, и даже не догадывается.

И не нужно лишнего о себе знать, потому что понять всё равно не возможно.

В моем повествовании всё неправда. И если вам на глаза попадется легко узнаваемая деталь или история – не верьте глазам своим. Так что перед вами не автобиография. Скорее уместно было бы назвать его антибиографией, но сей неологизм мне решительно не нравится, так что забудем его как страшный сон. Мало ли какая фантазия заблудится во сне?

Осуждать спящего за его сны – последнее дело. Тем более – делать выводы.

Вывод – всегда тупик. Тупик, битое стекло и кошачий запах – вот что такое вывод.

Теперь о сыщиках. Вам же хочется чего-нибудь такого? Все мы, если вдуматься, сыщики. Одни женины похождения расследуют, другие – жизнь после жизни. Стравинский С. Р. расследует пустоту во всех проявлениях, Стравинский И. Ф. – тишину во всех проявлениях, Стравинский И. И. – бездну во всех проявлениях. А я, изволите видеть, все это за ними записываю на стенках коробки. Разумеется, изнутри.

Теперь прошу внимания. Начинаются чудеса.

Тут такая история. История, предыстория, заявка, завязка, примите, как вам заблагорассудится. Дело в том, что композитор Игорь Федорович и агностик Сергей Романович, притом, что не родственники, внешне однояйцовые близнецы. И не только внешне. Два, казалось бы, разных человека, но – одно и то же лицо, одна фамилия, одни и те же бесенята, да петушки, если присмотреться, да прислушаться. Как такое могло случиться? Не знаю, ума не приложу, однако – факт.

Проверял. Ставлю пластинку, что-нибудь из сочинений Игоря Федоровича, пусть «Симфонию», «Петрушку» или «Жар-птицу», не важно… хоть псалмы, хоть другую какую симфонию, или не симфонию вовсе, не важно… пластинку заведу, или, бывает, сам про себя напеваю, люблю, знаете, напевать про себя… не важно. Закрою глаза – и тотчас всплывают близорукие черты Сергея Романовича.

Или Игоря Федоровича. С наскока не разберешь, лицо-то одно.

Такая вот история. Предыстория.

К слову, бесенята, да петушки тоже в известном смысле меж собой родня.

Теперь Иван Ильич. Тот, чей эпиграф.

Чудеса продолжаются.

У Ивана Ильича, однофамильца вышеупомянутых Игоря Федоровича и Сергея Романовича те же черты. Единственное отличие – Иван Ильич альбинос в голубых прожилках с рубиновыми бусинками-глазами.

Такое впечатление, будто перед нами три идентичных снимка, но один засвечен.

Или три черно-белых снимка, а один был бы цветным, но загублен при проявлении.

Невозможно белое лицо с голубыми прожилками и рубиновыми бусинками-глазами у Ивана Ильича. Когда бы ни этот испорченный снимок, смело можно было бы объявить – вот три портрета исключительных близнецов. Игоря Федоровича из прошлого, Сергея Романовича из настоящего, да Ивана Ильича из будущего. Три стравинских портрета. Удивительное дело.

Так бы и окольцевал виньетками, честное слово.

Будущее отдано Ивану Ильичу, так как он известный выдумщик и мечтатель, хоть и психиатр. Бывает, такое нафантазирует, заплетет, что и семи умникам не разобраться. Заплетет, сам же и попадется. Заглянешь к нему в кабинет в самый наплыв и разгар – нет Ивана Ильича. – Где доктор? – А кто его знает? Из помещения не выходил. Окна закрыты. Очередь томится, гудит. Нет Ивана Ильича, нет доктора, был и не стало. Да где же он? В мечтах, в будущем, в силке. Выпутается – вернется. Или по свалке с другом путешествует. Вернется, и тут же за работу.

К свалке, именуемой Баллас, обратимся позже.

Баллас – особое место. Особенное!

Вернется Иван Ильич, и тут же за работу. Пахарь. Этого у него не отнимешь. Беседует, на вопросы отвечает. Отвечает, сам вопросы задает, а все в своих мыслях.

Титанический труд – исследование бездны.

Вынужден признать, в тумане будущее наше, коль скоро символом ему Иван Ильич.

Игорь Федорович умер, и давно.