Троллейбусы,
Киты летаргии,
Опутаны насмерть стеклянною нитью,
Неоном лоснятся их скользкие спины.
В сети пойман и догорает
Снегирь…
Зима-мрамор,
Ее вены деревьями тянутся к серому глазу,
Лукавому глазу.
Это следит за адской работой,
Пряча холодные щеки
В складках гардин,
Зимний Мастер.
Ветер
Небо зимой —
Океан!
Материк его черный —
Голоса Мейерхольда,
И напудрен нос —
Шторм!
В ужасе тонут тяжелые звезды.
Грохот. Не слышно мольбы рыбака.
Беда!
Антеннами дыбятся клочья от тросов,
А крыши – торосы…
Из бездны рука
Озябшими пальцами
Вопьется отчаянно
В замерзшие стекла.
Обозначен последний аккорд.
С ней на века
Исчезнут в пучине
Стеклянных клавишей россыпи…
В снежном разгуле лисицей
Мелькнет твоя рыжая челка,
Где-то ты бродишь сейчас?
Станция
Метель.
Вокзал знобит.
Вокзал взъерошен и горбат, как Пан,
И бородою пар.
Цыгане в цветухах
Или языческие птицы.
Ах, в их зрачках пожар.
В углах
Обугленные чемоданы
Исходят запахом огня,
И лампы сами загораются в пылу.
Как близки этому
Гортанные чужие речи.
Здесь не игра – болезнь.
Но только плачут, а не лечат.
В казенном мальчики, подростки
Бегут от слез на холод.
И мне невмоготу, и я за ними поспешу.
Там, на перроне, все иначе,
Темно, лишь тлеют семечки в истоптанном снегу.
Метель не гасит их
О ледяные рельсы,
Несет куда-то далеко
От станции
С чудным названием
Барнаул…
***
День звенит. Это – звук удивления.
Так выносят на солнце хрустальный сосуд.
Это – обморок города. Это – кружение
Ослепительных точек. Распахнуты сутки
Как огромный трельяж, и разбавлена тень.
Это – слезы, когда уже сроки отсчитаны.
В обреченности с болью соседствует лень.
А развязкою – звон. Так прощают обиды.
Так, проснувшись, однажды приходят к окну
И кричат – посмотри, позабыв все на свете.
Так предчувствием чуда в холодный канун
Вдруг исполнится день мечтою о лете.
Врач
Свет пронзил пять пальцев. Их не стало.
Взмах крыла разбойный у самых глаз.
Это кружат белые до боли покрывала,
Здесь случается такое каждый раз.