Тонкая грань затишья

– Да, но в планы командира отряда или группы русских не входило брать его с собой.

– Тогда этого типа убили бы.

– У них это не принято. Возможно, сам Клинько банально уснул и провалялся так до позднего утра. По сообщениям сослуживцев, Клинько отличался неудержимой тягой к спиртному, как говорится, допивался до чертиков, причем вместе со своей сожительницей. Впрочем, на службу это не влияло. Пил он в свободное время.

Командир охранной роты воскликнул:

– Да нечего попусту гадать. Надо допросить его, и станет известно, почему он оказался в заброшенном селе.

Унтерштурмфюрер взглянул на командира охранной роты:

– По-моему, обер-лейтенант, у вас есть своя работа. Полицейские выполнили задание и поймали предателя. А вы упустили диверсантов.

– Но вы сами понимаете, что невозможно поймать тех людей, которых в районе поисков уже нет. Да, бандиты не имели транспорта, но пешком им было даже проще уйти из опасной зоны. Моя рота постоянно отдалялась от поселка и не могла эффективно выполнять задание, так как росло расстояние между солдатами, отделениями, взводами. В конце концов настал момент, когда дальнейшее продвижение стало невозможным. Я приказал двум взводам разбиться на отделения с бронетранспортерами и мотоциклами и блокировать участок, самый подходящий для прохода бандитов, от северного леса через окраину Боровки до железнодорожного моста. Двум другим взводам необходимо было усилить охрану объектов в Копино, главным образом района железнодорожной станции и действующих фабрик. Из них же были выделены патрули. Но мое подразделение нести службу в этом режиме не сможет. Уже завтра мне придется отзывать взводы блокирования рубежа. Солдатам нужен отдых. Охрану в связи с изменившейся обстановкой надо усилить второй ротой либо подразделением СС, что было бы гораздо эффективней.

Унтерштурмфюрер указал ему на телефон:

– Звони!

Командир охранной роты опешил:

– Не понял.

– Ты предлагаешь запросить помощь, так звони в Харьков, а хочешь – в Ровно и требуй, чтобы прислали войска для поддержки.

– Извините, это в мою компетенцию не входит.

– А где, кстати, комендант и его заместитель?

– Я их видел на месте крушения эшелона. Видимо, они на станции, но точно не знаю.

– А где ваш заместитель?

– Лейтенант Ганс Кантор находится в одном из взводов блокирования рубежа.

– Хоть этот при деле.

Объявились и комендант с заместителем. Не прошло и пары минут, как вспомнили о них. Они зашли в кабинет эсэсовца усталые, грязные.

– Какие успехи, Арман? – спросил унтерштурмфюрер коменданта поселка.

– Все плохо, Брунс. У светофора действовала профессионально подготовленная, весьма малочисленная группа бандитов. После подрыва из всего эшелона каким-то чудом выжила паровозная бригада. Машинист и помощник не пострадали, кочегар повредил ногу. Это притом, что солдат, находившийся рядом с ними, погиб. Мы встретили этих людей. Они рассказали о бандитах. По их словам выходит, что в подрыве эшелона участвовали не более десяти человек.

– Значит, диверсанты оставили их в живых?

– Да.

– Почему?

– Потому, что они принуждены работать на нас.

– Это не так. В бригаде были люди, действительно изъявившие желание работать на великую Германию.

– Но партизаны или диверсанты этого не знают. А члены бригады, понятно, не стали особо распространяться о себе.

– Значит, десять человек?

– Да, Брунс. Или около того.

Унтерштурмфюрер повернулся к командиру охранной роты.

– Сколько у тебя людей, обер-лейтенант?

– По списку сто тридцать восемь, герр унтерштурмфюрер.

– А в полиции?

– Тридцать шесть, – ответил Ленц.

– И нас пятеро. Я имею в виду себя, коменданта, заместителя и водителей. Это выходит сто восемьдесят военнослужащих. Имея столько хорошо вооруженных солдат и полицейских, бронетехнику, мотоциклы, ты хочешь просить поддержки? Против десяти диверсантов? Представляешь реакцию начальства, если мы обратимся за помощью, имея такое соотношение сил?

Комендант не знал о разговоре эсэсовца с командиром охранной роты, поэтому осведомился:

– О чем вы, господа?

– У обер-лейтенанта Грубера спроси. А сейчас отдай приказ вернуть все подразделения в поселок. Диверсантов уже не достать, они ушли. Нам же надо продумать варианты их дальнейших действий. Они объявились в районе не для того, чтобы пустить под откос один эшелон. Эти боевики Берии – Сталина могут много хлопот нам доставить, пока мы не перебьем их. Надо просчитать, где может находиться база противника.

– Может, это все-таки то самое место, что отмечено на карте? – сказал начальник полиции.

– На какой карте? – спросил комендант.

Начальник полиции видел раздражение Зигеля и ответил сам:

– У полицейского, который, по словам сожительницы, был связан с партизанами или диверсантами и встречался вчера с ними в доме этой шлюшки, была найдена карта. Она на столе.

Унтерштурмфюрер забрал карту, сложил ее, бросил в сейф, закрыл его и сказал:

– Займитесь делом, господа. Встречаемся здесь же в двадцать ноль-ноль. Жду от вас конкретных предложений по объявившейся банде. Начальник полиции, мы идем на допрос Клинько и его сожительницы. Надеюсь, у вас оборудовано помещение для этого?

Лейтенант Ленц усмехнулся и ответил:

– Да, герр унтерштурмфюрер, за основу взят опыт гестапо.

– Это хорошо. Прошу. – Зигель указал начальнику полиции на выход и сам пошел следом за ним.

В здании полиции они спустились в подвал, где было ровно десять камер. Пять с одной стороны коридора, столько же с другой. В торце за железной дверью располагалась допросная комната.

В этом году тут обычно никого не было. В сорок первом оккупанты отправляли сюда еврейские семьи, сажали партийных и советских работников, не успевших эвакуироваться. Тогда камеры были забиты до упора. Впрочем, ненадолго. Людей вывозили в южный лес и расстреливали.