Бой после победы

– Колька, мать твою за ногу?! Вернулся, бродяга?!

Иван Степанович повернулся к супруге:

– Настя, а я чего гутарил тебе? Наш Колька нигде не пропадет, потому как парень он геройский, отчаянный. Такие не пропадают. И своего добиваются. Землю, камень грызут, а добиваются. Весь в меня пошел! Дай-ка я, сын, обниму тебя, что ли?

Отец обнял сына, повернулся к Анастасии Петровне:

– Мать, ну чего ты хлюпаешь? Радость в доме, а ты в слезах. Давай-ка лучше стол собери, отметим возвращение нашего героического Коляна.

Горшков обратился к отцу:

– Отметить возвращение, батя, не помешает! Там за забором водка и деликатесы разные, вы готовьтесь, а мне прогуляться по деревне надо.

– Но хоть по стопарику дернем, Коль?

– По-моему, ты уже дернул, и не стопарик!

– Пустое, Коль. Стакан и проглотил всего, да и то час назад. Все уж выветрилось на хрен!

Николай согласился:

– Ладно! Выпьем! Но сначала пакеты с ящиком в дом занесем.

Покупками родители Николая, особенно отец, были довольны. А деньги, что выложил Горшков на стол, около шести тысяч рублей, изумили Ивана Степановича:

– Ни черта себе?! Где ж ты успел за неделю набить столько? Или в Чечне заплатили?

– Да какая разница? Главное, деньги «чистые», честно заработанные. И это не все, еще есть, но это на машину. Пора нам и своей собственной тачкой обзавестись.

Отец не скрывал восторга:

– Вот это я понимаю. Кормилец!

И добавил неожиданно:

– А к нам, Коля, как ты уехал, дружки твои милиционеры приезжали. На черной «Волге» к усадьбе подкатили. Старшим у них майор был. Фамилию назвал, да я забыл.

Горшков насторожился, переспросил:

– Милиционеры, говоришь? И что им надо было?

– Да кассеты, что ты за иконы положил.

– Кассеты?

– Ну да! Старшой с ходу и сказал, что ты рыбалку с Тихоном снимал, должен был передать пленку, но исчез. Я им сказал, что ты уехал. Они переглянулись, а майор к кассетам вернулся и вежливо так попросил, не мог бы я передать ему эту пленку? Ну, что, я и отдал кассеты эти! Они уехали довольные, пузырь оставили!

Николай сплюнул на траву возле крыльца:

– Так ты отдал кассеты?

– Отдал, Коля, а что?

– Да ничего! Кто тебя просил лезть не в свои дела? Ты их прятал, чтобы отдавать?

– Не надоть было?

– Эх, батя, батя! Ну кто тебя просил…

– А че, в них что-то важное было?

Колян махнул рукой:

– Теперь уже об этом говорить нечего! И ведь хотел у Тихона спрятать, но посчитал, дома надежней будет. Вот и вышло надежней! Ладно, чего теперь об этом?

Закурив, Горшков вышел из дома. Направился к Тихонку. Проходя мимо усадьбы Володина, увидел жену Карасика.

Та ухмыльнулась, поклонившись:

– С возвращением, участковый, глаза б мои тебя не видели!

Николай остановился:

– Ты чего рычишь, Нинка?

– Да ничего! Подвел мужа под монастырь? А ведь я ему говорила, не связывайся с Коляном, коварный он человек! Как змея коварный. Не послушался. Хорошо, хоть потом допер, что к чему.

– Ты это о чем, Нина?

– Ни о чем! Дураком-то не прикидывайся.

Во двор вышел Карась, спросил супругу, не глядя на улицу:

– Ты чего, сама с собой гутаришь, что ли? Крыша поехала?

– Ага, поехала! С нашим Коляном не только крыша поедет, но и все остальное!

Володин повернулся к Горшкову. Тот поздоровался:

– Привет, Мишка!

– А?! Ты? Объявился? Здорово, коль не шутишь!

Николай предложил:

– Ты бы вышел на улицу.

Карасик согласился: