Офицеры. Лучшие романы о российских офицерах

– Нет. Это исключено. Мы в прямом контакте. Есть потери.

– Держитесь, иду на помощь.

– Не делай этого, командир, людей погубишь! – кричал в рацию раненый сержант.

Но Егоров ничего не слышал. Сорвав трубку «ТАИ», он коротко бросил:

– Все ко мне! – И, подняв со стола автомат, скорее потребовал, чем обратился к Доронину: – Дай взвод! И прикрой огнем.

– Не дури, Валера! Нельзя идти в «зеленку».

– Не дашь? Хер с тобой! Пойду со своими.

Доронин схватил Егорова за грудки:

– Стоять, капитан! Никаких движений! Ты не в себе. Своим в «зеленке» уже не поможешь, остальных погубить хочешь?

– Лапы убери, старлей! Ты охерел? Там – пацаны мои. – Егоров был в бешенстве, почти в истерике.

Огонь в лесу стал затихать, прозвучал вызывающий сигнал рации. Валера бросился к ней.

– Слушаю, Егоров!

– Командир… все… конец… команд…

И тут же чей-то чужой ломаный голос:

– Камандир? Егоров? Слишишь миня?

– Ты кто, тварь?

– Я? Э-э, я тот, кто резать тибя пришел, свинья русский. Зачем молчишь? Ругайся, да? Тут твоя еще есть один-два живой, сейчас башкам резать будим, тибе кидать будим. Ха-ха-ха, – рассмеялся в эфир ненавистный голос.

Егоров побледнел, сжал аппарат с такой силой, что задрожала рука. Почти не разжимая губы, он произнес:

– Тебе конец, сука, я достану тебя в аду, ублюдок, понял меня, тварина?

В ответ только сильнее смех.

Пока Егоров разговаривал с неизвестным, Доронин вызвал корректировщика:

– Огонь по «зеленке», прапорщик, залпом, понял? Быстро!

– Есть.

Корректировщик оперативно определился по карте и местности, связался со штабом артдивизиона. Через несколько минут над высотами прошелся легкий шелест, и лес вздыбился от разрывов мощных, 152-миллиметровых снарядов. Первая волна артналета, практически без перерыва, сменилась второй, третьей, превращая лесной массив в горящий ад, выхода из которого не было никому. Огонь велся настолько плотно и близко от позиций по всему фронту «зеленки», что личному составу пришлось укрыться в траншеях от летящих во все стороны расплавленных осколков, камней, фрагментов деревьев. Налет длился не более пяти минут. Затем наступила тишина, только клубы дыма от горящей древесины и ядовитая пороховая гарь густым туманом накрыли то, что недавно называлось «зеленкой».

Егоров наблюдал через амбразуру блиндажа работу артиллеристов, продолжая держать в руке рацию. Когда все закончилось, он поднес ее ко рту:

– Ну что, тварь, поговорим?

Ответа не последовало.

– Вот так, тварь. Теперь ты на небесах головы будешь резать, вонючка черножопая.

Он бросил рацию, сел за стол, сжал руками голову. Доронин и Ланевский не успокаивали капитана, понимая всю бесполезность слов.

Пораженный в самое сердце гибелью посланных им лично подчиненных, Егоров должен был справиться со своей болью сам. Его оставили одного.

В 7.00 поступил доклад Орла. Пост сообщал о том, что вдоль гор скапливается отряд. Силы подходят, видимо, через неизвестный проход. Доронин принял доклад Орла, отдал распоряжение вести наблюдение, не вступая без приказа в бой. После этого Александр вернулся на КНП.

Егоров, печально глядя куда-то в сторону, произнес:

– Тела ребят вынести бы надо.

– Вынесем, Валер, будет чуть поспокойней, вынесем обязательно, всех до одного.

– Что мешает сделать это сейчас?

– Орел доложил – видит противника, он собирается в стаю.

– Опять метят в балку?

– Скорее всего.

– И вновь по тому же сценарию? Впереди «живой щит»?

– Пока не знаю, но вполне вероятно. Ты вот что, Валер, принимай Малую. Скорее всего, ударят сначала по ней.

– Это уж как пить дать. Ладно. Иду на высоту. Да, Сань, если чехи пойдут в балку по прежней схеме, огневую точку не раскрывай, пусть остается в резерве. Спасать заложников тоже не имеет смысла, а то останемся мы со своим благородством без людей.

– Значит, будем гробить невинных?

– А невинных здесь нет. Среди чехов тем более. Если бы эти невинные захотели, то давно удавили бы своих боевиков, ведь те из их же среды, из их племен, из их народа. А они ни вашим, ни нашим. Раз попали, как бараны, то пусть свои проблемы решают сами. Одних отбили, отпустили, а потом из аула по нам стрелять начали. Кто? Не они ли, эти невинные?

– Ты ожесточился.

– Ожесточился? Не совсем верно, старик. Меня ненависть и жажда мести сжигают. И огонь этот настолько силен, что жалость и гуманизм во мне превратились в пепел.

– Я понимаю.

– И на том спасибо. Пошел я.

Валера вышел, дойдя до той отметки, при которой смыслом жизни становится только война и все действия и помыслы подчинены одному – убивать врага. Как можно быстрее и как можно больше.

Доронин вызвал Орла:

– Орел! Первый на связи!