Лемурия

– Хороший подход, – подбодрил издателя Искандеров, протягивая ему рюмку. – Как сказал? Порывов разрушительных не сдерживать? Это хорошо, это очень хорошо.

Отчего-то рюмка показалась Игнату тёплой. Едва ли не горячей.

«Бывают тактильные галлюцинации?» подумал Игнат, втягивая втягивая подрагивающими ноздрями терпкий коньячный дух. «А обонятельные бывают? Мне вот кажется, здесь ещё и цветочный запах…»

– А вот и омлет поспел-успел! Шустрый парень этот омлет!

Искандеров, забирая сковороду с плиты, задел локтем занавеску и послышался издателю звон падающих…

– Пузырьки, флаконы, – с виноватой улыбкой сказал Михаил, раскладывая бело-жёлтые, дымящиеся куски омлета по тарелкам.

– Что? – недоумённо переспросил Игнат.

Искандеров положил сковороду в мойку и включил воду.

Наклонился и поднял с пола флакон синего стекла с золотистой декоративной каймой, пущеной по краю узкого горлышка.

– От Светы память, – прошептал Михаил, меланхолически покручивая пальцами стекляшку. – Духи… Я ей часто духи дарил. Вот, видишь, ушла. А флаконы остались. Пустые… Я не разрешал ей выбрасывать. Коллекционировал. Так вот – пригодились теперь. Дышу, вспоминаю… Будто рядом. Как собака, правда? Собака тапочек у хозяина унесёт, чтоб запах его рядом был. Будто и он рядом. Глупая собака! Я, правда, не умней её. У хозяйки запах украл. Она со мной, со мной…

Поднёс к лицу. Вдохнул, зажмурившись.

Открыл глаза. Они – будто блеснули на миг.

«Слёзы, что ли?» с тревогой подумал Игнат. «Так и знал! Поплыл, расклеился лучший автор! Зараза!»

– Роза… и ещё какой-то аромат… свежая трава…

– Всё, хватит! – решительно заявил Игнат и поднял рюмку. – Давай уж, для аппетита. Сам, между прочим, предложил!

Михаил замер на мгоновение.

– Верно, верно…

Вернул флакон на подоконник.

– Верно, Игнат, самое время выпить. Поднимаю…

И поднял.

– …бокал… Или как её? Рюмашечку эту…

– Без тостов! – заявил издатель.

И опрокинул, зажмурившись.

Стало огненно в желудке и хорошо на душе. И появился аппетит.

Листья табака, табачная коричнево-зелёная крошка.

Медленно пересыпает измельчённые листья в бумажный серый кулёк.

Тяжело дышать, давит полдень.

«Быстрее! Быстрее!»

Шелест шин. Шуршание. Стихло.

Только шум двигателя и еле слышные голоса.

Белая «Тойота» остановилась прямо посреди дороги, согнав с привычного места разомлевшую было на солнце тощую однорогую козу.

Коза посмотрела недоумённо на блиставшую золотистыми тонированными стёклами, сыто урчащую японским дизелем машину, заблеяла жалобно и медленно поковыляла прочь.

– Кто это к нам забрался? – удивлённо спросил продавец, встряхивая кулёк.

– Быстрее, быстрее!

«Хорошо мне, хорошо!»

Свяжи меня. Завяжи глаза.

Дать будет лучше. Мне нельзя сопротивляться. Запрещено.

– Наказание? – спросила она.

– Вилку дай! – развязным тоном потребовал Игнат.

– Ложкой обойдёшься, – ответил лучший автор, протягивая столовый прибор. – У меня, знаешь ли, с ложками-вилками беда. Они же, сволочи, пачкаются… Приятного аппетита!

– Угу, – кивнул издатель, старатель набивая рот.

– Да, – продолжил Михаил, подвигая ближе тарелку. – Пачкаются. И надо их мыть. А посудомоечную машину купить в своё время… То есть, в то время, когда сделать это доходы позволяли – я не догадался. Теперь и машины нет, и доходы уж те, и мыть лень. Вот – обхожусь пластиковыми заменителями. Но для гостей, редких и дорогих, держу кое-что. Ложки, в основном.

– А вилки с ножами чем не нравятся? – прожевав обрезок ветчины, спросил Игнат.

– Тем, что острые, – пояснил Михаил. – Колят и режут… Не люблю острые предметы, не люблю… Ещё по одной?

– Не возражаю!

Они выпили ещё. Покончив с омлетом и салатом – ещё пару раз.

Говорили о пустяках. Разговор слишком уж хорошо клеился. Игната бы больше устроило напряжённое молчание.

Тогда ему легче было бы приступить к главной теме. А лёгкость беседы свидетельствовала (быть может, обманчиво) о слишком уж высоком жизненном тонусе автора, а тонус – о готовности сопротивляться давлению Игната.

«Радуется, каламбурит – и не пишет» удивлялся Игнат. «Ладно бы, запой или депрессия. Но в таком вот, вполне удовлетворительном состоянии – и не пишет? Не понятно… И как же его к столу подвинуть, за компьютер усадить? Или всё-таки…»

Слёза в глазах автора внушали некоторый оптимизм.