Созвездие Волка

– Там. Надо его принести. Только…

Лис открыл дверь, выглянул в коридор.

– Санитаров нет, – произнёс он шёпотом. – Сегодня у нас свобода, равенство и братство. Доктор распорядился…

– Чёрта с два! – оборвал его Марк. – Доктор тут ни при чём. Санитары ему не подчиняются. И эти, которые с автоматами – тоже не ему подчинены. И те, кто парк охраняет. И те, кто на полигоне. Охрана ему не подчиняется.

– Кто ж их тогда убрал? – удивлённо произнёс Лис. – Вот дела…

– Не убрали, а переместили, – ответил Марк. – Из лечебного корпуса в административный. Часа…

Он пожевал губами, помолчал в задумчивости.

– …Часа в три дня начали всех туда перебрасывать. Вроде и незаметно это было, но я засёк.

– Молодец! – восхищённо воскликнул Лис. – Слышали?

В возбуждении он пробежал по палате и толкнул коленом калачиком свернувшегося на дальней койке, мирно спящего Вильгельма.

– Вилли! Тимофей Петрович! Проснись, сукин сын! Интересное наблюдение…

Вильгельм, пробормотав: «отстань, убогий», завернулся в байковое одеяло, уголок накинул себе на голову.

– Тише, – утихомирил не в меру возбудившегося больного осторожный Марсель. – Видеокамеры…

Он показал последовательно на люстру и дальний угол комнаты.

– …никто не отменял.

– Иди уже! – заторопил его Лис. – Мне нужны рисунки! Творчество! Собаку, принеси собаку! Песочного цвета?

– Бежевого, – поправил его Марсель. – Иду…

«Переход из палаты в палату после отбоя запрещён!»

– Нарушение режима, – напомнил Марк. – Хотя, сдаётся мне, никто тебя, Илюша, не накажет. Отчего-то кажется мне, что доме нашем гость, и гость весьма важный. Так что санитарам, конвоирам и надзирателям не до нас. Они важную птицу охраняют. Не от нас, конечно. Мы же из их тайного ордена, правда? От кого-то другого охраняют… Сам не знаю, от кого. Но они боятся. Значит, что-то совсем нехорошее планируют.

– Вот это понимаю, аналитика высокого уровня! – восхищённо воскликнул Санта. – Да ты, братец безумный, наблюдать и предсказывать – весьма и весьма горазд.

– И это нехорошее поручат нам! – уверенно произнёс Марк. – Кому ещё нехорошее поручать, кроме как самым добрым и кротким? Доктор сказал, что мы землю наследуем…

– Это Христос сказал, – угрюмо пробурчал Крот, которого донимали и раздражали вечерние проповеди Марка.

– …Судьба меня всю жизнь в гараже держала, – продолжал, распаляясь, Марк, – А я книги читал, много книг прочёл. Тело есть тюрьма плоти, и, разрушая тело, можно освободить…

«Зараза!» злобно прохрипел Крот и отошёл подальше от набирающего темп и громкость проповедника. «Если Марсель альбом через минуту не принесёт – придётся дежурного санитара вызывать. Всё-таки плохо доктор Марка контролирует. Больше всех с ним работает, а толку пока мало. Надо будет ему об этом сказать».

Марсель осторожным, кошачьим шагом пробирался по тёмному, едва освещённому синей лампочкой коридору.

К груди он бережно прижимал альбом с рисунками.

«Ох, и попадёт мне!» думал Марсель. «Ох, попадёт!»

Обряженный в какую-то нелепую, зелёно-красную лакейскую ливрею дежурный офицер торжественно внёс в комнату и с полупоклоном поставил на стол высокую, почти до краёв наполненную ледяной родниковой водой хрустальную вазу, в которую бережно, дабы не повредить длинные и хрупкие стебли, поставлен был пышный букет ярко-алых, бусинами вечерней росы усыпанных роз.

– Боже!

Наталья Петровна всплеснула руками.

– Это вам, – с нескрываемой гордостью за собственную галантность произнёс Ратманов.

И, повернувшись к офицеру, распорядился:

– Свободны!

Офицер щёлкнул каблуками серебряных лакейских туфель и поспешно вышел, едва не выбежал, из комнаты.

– Красота какая!

Наталья Петровна, не выдержав, вскочила с места, подошла к той части стола, где стояла ваза с букетом (служивый лакей предусмотрительно поставил вазу подальше от столовых приборов) и, склонившись над подрагивающими лепестками, вдохнула их сладкий аромат, на секунду прикрыв глаза.

– Чудо… Ой, голова закружилась!

Она покачнулась, но Ратманов, подбежав к ней, успел подхватить её под локоть и проводить на место.

– Всё хорошо, Наташа? – заботливо спросил Пётр Владимирович. – Вы как будто… Я, признаться, даже испугался. Побледнели, смотрю… Неужели этот запах цветов так сильно на вас действует? Или…

«Общение с моими подопечными» с холодным безразличием отметил Балицкий. «На неё действует общение с больными. Оно отбирает слишком много сил. Она истощена. Психологически. Резервы организма израсходованы».

Всё это время доктор в молчании сидел в дальнем конце стола, совершенно не реагирую на всю ту праздничную суету, в которую явно старался вовлечь его Ратманов.

Бледное, вытянутое лицо доктора было неподвижным и бледно-восковым. Он не реагировал на реплики и шутки, на тосты и пожелания, даже пожелания в свой адрес.

А ведь Ратманов, многозначительно подмигнув, как-то провозгласил тост: «За выход из лабиринта!»

«Лабиринт – символ обмана» подумал тогда доктор. «Двойной игры… Когда кажется, что идёшь в одну сторону, а на деле-то двигаешься совсем в иную. В тупик, подальше от выхода. Так, полковник?»

Однако вслух ничего не сказал и маску равнодушия с лица не снял.

– Мне уже ничего, лучше, – словно оправдываясь, виноватым голосом произнесла Наталья Петровна. – Просто я устала в последнее время…

– Это вас доктор замучил! – воскликнул Ратманов и подмигнул Балицкому. – Наталья, не волнуйтесь, мы объявим ему выговор. Доктор, ну нельзя быть таким холодным и жестоким! Дело ваше крайне важное, но даму терзать…

«А пиджачок-то он снял» отметил Балицкий. «Расслабился… Или подчёркивает домашнюю, прямо-таки семейную непринуждённость обстановки. А ведь это я здесь живу, полковник, а не ты. У тебя есть дом. Нормальный дом, так? Семья, дети… Любишь детей, полковник? Они тебя дома ждут, а ты со мной, монстром-оборотнем, время теряешь. Нехорошо, полковник, нехорошо! Рассказал бы коротко о совещании, да и по домам. И мне выспаться было бы время. Завтра ведь, как всегда, рано вставать. Задерживаешь меня, полковник. Нехорошо!»

Ратманов и в самом деле снял пиджак (предварительно, как и подобает джентльмену, спросив разрешение у дамы) и довольно небрежно бросил его на спинку свободного стула.

Ратманов раскраснелся от вина, щёки его блестели от проступившего пота. Полковник успел уже украдкой ослабить узел синего, в серую полоску галстука, и вид у него был и вправду вполне домашний и даже отчасти разгильдяйский.