Лемурия

Зинаида Павловна полминуты мерила его презрительным взглядом.

– Помощи от тебя никакой!

Супруг, пригнувшись, с озабоченным видом стал быстро перемещаться по душевой комнате, собирая на ходу разбросанные предметы.

От волнения руки у него подрагивали и часть собранного он периодически ронял.

– Ничего не можешь! – добивала супруга Зинаида Павловна. – Ничего для семьи не сделал! Даже квартиру в Самаре не мог вовремя выкупить! Теперь московскую сдаём в аренду, а она мне, между прочим, в наследство от безвременно покинувшей нас матушки досталась! То есть родное гнездо чужим людям сдаём за кусок хлеба, а сами заехали чёрт знает куда!

Зинаида Павловна всхлипнула.

Супруг снова раскидал по полу собранные было ароматические шарики и ошмётки красного бегомота, застонал и схватился за уши.

Рыданий он не выносил. Рыдания его убивали.

– В тартарары! – надрывно затянула Зинаида Павловна. – В Тмутаракань! В глушь тропическую, куда только чартеры и летают! Куда подался? Вслед за богатыми? На курорт? У них здесь другие условия жизни, Ираклий! Совсем другие! Им не надо копейки от аренды считать и травками торговать для укрепления бюджета. И детишек своих они могут в столицу штата отправить, в частный пансион. А то и вообще в Лондон какой-нибудь… А мы? Мы же застряли в глуши, а здесь даже школы…

Зинаила Павловна схватилась за голову.

– Здесь даже школы приличной нет! Ты о детях подумал? Хотя бы о старшем?

Лёгкий на помине Филипп высунул голову из-за занавески.

– Мам, а детский шампунь кончился!

– Взрослым мойтесь! – распорядилась Зинаида Павловна. – В зелёной бутылочке!

Филипп исчез за занавеской.

Зинаила Павловна подошла вплотную к мужу и свистящим шёпотом произнесла:

– С такими бездарями!… Правильно ваш филиал закрыли!

– Не смей! – закричал муж и затопал, разбрызгивая натёкшую на плитку воду. – Не имеешь права! Ты…

Он выразительно постучал себя в грудь кулаком.

– Ты по другому, совсем по другому вела себя, совсем другие слова говорила в иные времена, когда я был руководителем! Ру-ко-во-ди-те-лем! Ру… Понимаешь? Как звучит-то! Звучит!.. Я был совсем другим человеком! Я был уважаемым человеком! И не моя вина, что начался этот кризис и банк сократил расходы! А ведь в своё время сам председатель правления…

– Болтун! – осадила его супруга. – Нашёл, о чём вспоминать! И когда! Всё прошло, Ираклий. И, боюсь, безвозвратно. Тебя использовали, милый, и выкинули. Вот сюда!

Она показала на маленькое, затянутое сеткой оконце.

– Сюда! Где несть, как говорится, ни печали, ни воздыхания, а только вечная память…

Ираклий Петрович замахал руками.

– Замолчи! Прошу тебя! Всё исправится, обязательно исправится! Очень скоро…

И выбежал из душевой, пнув ненароком по дороге некстати попавшийся под ноги тазик.

– Который месяц уж исправляется! – крикнула ему вслед Зинаида Павловна. – Конца и края не видно…

И тут сквозь шум воды услышала она мелодичный звон бронзового колокольчика, что висел у входа в их семейную лавку, что занимала половину (самую подходящую для торгового дела, на оживлённую улицу выходящую половину) их дома.

– Ираклий, приди в себя! – потребовала Зинаида Павловна. – Зайди в лавку! Срочно туда зайди и спроси человека, что ему нужно. Я не могу бросить детей! И набрось рубашку, не смей принимать покупателя в майке.

Собственно говоря, это был не покупатель.

Это был дилер. Мирон Савельевич Бурцин.

В промежутках между мелким попрошайничеством и работой грузчика в аэропорту Мирон ещё и приторговывал местными снадобьями и лечебными травками, распространяя их среди падких на экзотику туристов, заскочивших по случаю в Нараку и готовых на ходу купить целебные корешки и листья, которые Мирон с сочинёнными им лично молитвами и заклинаниями продавал им за скромную, но при том в долларах рассчитанную плату.

С Зинаидой Павловной Годецкой и супругом её, Ираклием Клементовичем, рассчитывался Мирон по факту продажи.

Репутация Мирона среди мелких торговцев и местных попрошаек была тверда и безупречна. Даже торговцы дурманящей смолкой давали ему иногда товар на реализацию без предоплаты. Правда на сумму не более, чем в пятьсот долларов.

Видимо, полагали, что пятьсот долларов Мирон отработает по любому.

То есть, по всякому.

Мирон, впрочем, и без того работал по всякому. Брался за всё и с одинаковой охотой.

Сейчас он пришёл к Годецким за новой партией товара.

– Сорок пять долларов за прошлую партию, – сказал Мирон и высыпал кучу смятых бумажек на прилавок. – Две банки с ведической малью толкнул в аэропорту. Как говорится, не отходя от тележки.

Мирон был взволнован и дышал часто, сбивчиво.

– Две туристки, прямиком из Москвы на чартере. Я местным прикинулся, благо загорел до смуглости. Балакал на ломаном английском, насилу уломал… Но купили!

Взглянул победно на Ираклия.

– Сорок пять? – переспросил Ираклий Клементович.

– Пятнадцать – мои, – поспешно заявил Мирон. – Их я себе и оставил. Сразу отложил, чтобы не считать потом. Чего их считать, если они уже мои? Остальные ваши. Сорок пять. Как договаривались…

– Свои, твои,.. – меланхолически-задумчивым тоном протянул Ираклий Клементович, перебирая машинально смятые долларовые бумажки.

Мирон посмотрел на него пристально и, перейдя на шёпот, спросил:

– В семье нелады, Клементыч?

Хозяин вздрогнул и, посмотрев искоса на Мирона, быстрым движением смахнул деньги в кассовый ящик.

– Хорошо всё, хорошо, – начал было Ираклий Клементович, но потом осёкся и махнул рукой.

– Вообще – плохо, – выдохнул он. – Беда, Мирон… Ругаемся всё, ругаемся… Зинаида совсем нервной стала, да и у меня сердце не на месте.