Лемурия

В иные времена он бы на слова Мирона никого внимания не обратил бы, да и вообще, пожалуй, общаться бы без крайней нужды не стал.

Но иные времена давно прошли, и давно уже Ираклий Клементович утратил былое высокомерие по отношению к тем, кого ещё несколько месяцев назад считал «лузерами и простофилями». Теперь же, будучи и сам неудачником и в глубине души отчасти с этим смирясь, готов он был и Мирону внимание уделить, и не только корысти ради.

Хотелось ему теперь же, сию минуту хоть с кем-нибудь поговорить, а иной компании, кроме Мирона, не была, да и, пожалуй, быть теперь не могло.

– Я вот иногда думаю, – произнёс тихо и нерешительно Ираклий Клементович, – всё ли правильно я делал… Когда принял решение сюда переехать, но и раньше. Может, действительно надо было как-то иначе всё решать? Можно было жизнь по иному пути пустить, возможности были… Ведь если вспомнить всё упущенное… Прямо не по себе становится! Так ночью проснёшься, да начнёшь считать: три года назад была возможность в Штаты переехать, год назад была возможность служебную квартиру выкупить, ещё месяцев восемь назад была возможность на другую работу перейти. Всё было… Не сидел здесь сейчас, на краю земли. Или, может, всё так и должно было быть? Все повроты предопределены были?

Мирон пожал плечами. И с демонстративным равнодушием почесал грудь.

– Чего молчишь? Пришли куда надо или в другое место следовало идти?

– А в какое – другое? – вопросом на вопрос ответил Мирон.

И вскинул удивлённо брови.

– Ты, Клементыч, не обижайся, но я тебе правду скажу. Я людям всегда правду говорю, за это они меня и ценят. Вы люди семейные, в свои дела погружены. Живёте в глухом углу, из дома редко выходите. Только на базар местный. И спутниковую антенну из экономии не купили!

– У тебя и вовсе телевизора нет! – возмутился Ираклий Клементович. – И дом из картонных коробок склеен!

– Зато в хорошем месте, под мостом, – с невозмутимым видом возразил Мирон. – Никакой дождь не страшен. И ремонт, опять-таки, дёшев и прост. А ещё я почти каждый день или в аэропорту дежурю, или в Нараке около торгового центра. В аэропорту, между прочим, круглые сутки на больших таких, плазменных панелях новостные программы показывают. А возле торгового центра, на площади – табло смонтировано с бегущей строкой. Там тоже новости, курсы валют…

Мирон ткнул себя пальцем в грудь.

– Я английский-то не забыл! Так что читаю, изучаю на досуге. Какие там Штаты, Клементыч! Чтобы ты выиграл, если бы туда переехал? Знаешь, что там твориться? Волосы дыбом!

– Но уж лучше, чем здесь! – возразил хозяин.

– Спорный момент, – не принял возражение Мирон. – Здесь лето круглый год, витамины на деревьях сами собой растут. Документы никто не спрашивает, за жильё платить не надо. Полицейскому местному раз в неделю десятку сунул – и ты ему лучший друг. Главное – на базаре не подрабатывать, там всё у местных схвачено. И с нищими не ссориться, у них – свой клан. Их и уголовники местные побаиваются. А в остальном – свобода!

Мирон сладко зажмурился.

– Хочешь – на пляже целый день валяйся, хочешь – голым по джунглям бегай. Никому до тебя дела нет. Зима в разгаре, самый сезон пошёл! Туристы так и валят! Эх, Клементыч!..

Хозяин поморщился.

– Всю жизнь мечтал голым по джунглям бегать! Впрочем, тебе, Мирон, для счастья, может, только жары и не хватало. Чтобы заголиться да побежать, куда глаза глядят. Ты ведь ещё до кризиса бродяжничать начал, когда тебя любовница за порог выставила. Я помню, ты сам рассказывал!

– Кто старое помянет,.. – намекнул Мирон.

Но хозяин намёку не внял, и продолжил:

– Ты немного потерял. Может, и ничего не потерял. Может даже, приобрёл. А у меня? Одна квартира ушла без возврата, во вторую чужих людей пустил. Хорошо – платят пока, а ну как кризис всё обрушит? И от них денег не дождёшься. Продавать тогда квартиру придётся, а много ли в кризис за неё выручишь? И эти деньги кончатся! И тогда что? За этот дом…

Ираклий Клементович показал на прилавок.

– …аренду платить надо. Кушать надо, детей учить надо, жене платья надо покупать!

– Бизнес развивай, Клементыч, – посоветовал Мирон. – Тогда всё в порядке будет. Я же тебе прозрачно намекаю: сезон начался, туристы косяками пошли. Да и переселенцы из России в Нараку едут и едут! В России дела вообще – швах! Хуже, чем в Штатах. Вот и едут бедолаги в тёплые края. Временно мигрируют, блин! А они тут – новенькие, свежачки, местной специфики не знают. На них тоже можно зарабатывать! А ты, Клементыч, мой торговый потенциал не используешь, товар на реализацию отпускаешь скупо. По одной банке-склянке, по две… Хорошо, когда по три. И то – одного вида снадобье. Разве я тебе с таким ассортиментом крупного покупателя найду? Вот и перебиваемся по мелочам… А у меня – козырная позиция.

Мирон подмигнул заговорщицки.

– Я первый туристов встречаю! И контакт с людьми быстро нахожу. Я бы не только банки, я бы и травки ваши ядовитые пристроил…

Хлопнула дверь.

– Травки, между прочим, лечебные, а не ядовитые!

В лавку, дымя тонкой сигареткой, решительным шагом вошла Зинаида Павловна.

«Подслушивала» догадался Ираклий Клементович. «Стояла за дверью и подслушивала. Самая хитрая она тут, больше всех ей надо!»

Следующая мысль вселила в душу беспокойство.

«А не сказал ли я ненароком чего-нибудь этакого?»

Впрочем, тут же решил, что – едва ли. Вот только на жизнь нескладную жаловался постороннему, а подобные исповеди супруга не приветствовала.

Но это упущение простительное. Супруга и без того считала мужа человеком слезливым и излишне доверчивым, потому доверительную беседу с посторонним считала делом хоть и наказуемым, но наказуемым не сильно, в рамках среднестатической болевой чувствительности.

А вот Мирон, пренебрежительно отозвавшись о травках, глупость допустил непростительную.

Он, впрочем, и сам это понял, потому и сжался, сгруппировавшись заранее, и по-черепашьи втянул голову в плечи.

– Это что же получается?! – начала обличительную речь Зинаида Павловна. – Я, человек с высшим образованием и тонким художественным вкусом, сама собираю целебные травы, сама подсушиваю, сортирую, по пакетикам раскладываю – и в итоге отрава получается? Так, что ли?

«Будто я не знаю, по каким помойкам ты их собираешь!» подумал Мирон.

И попытался обворожительно улыбнуться, однако по причине страха и волнения улыбка получилась кривой и вымученной.

– Прекрати скалиться! – возмутилась Зинаида Павловна. – Возмутительно! Товар ему не нравится! Ишь, знаток ведической медицины нашёлся… Мы тебе на кусок хлеба даём заработать! Одежду покупаем!

Она прищурилась подозрительно.

– Где шорты лимонные, что на прошлой неделе купили? Эксклюзив, между прочим, бутиковая вешь! В Москве такую не найдёшь! Где они? Почему ты в приличное торговое заведение в рубище приходишь? Как тебе вообще товар можно доверить, дилер голозадый?!

– Шорты в полной сохранности, – поспешно ответил Мирон. – Я их только в самых торжественных случаях надеваю! Для особых клиентов, уважаемых людей… Шорты в надёжном месте хранятся, будьте спокойны. У меня в порту местном знакомый работает, так я в его каморке всю приличную одежду держу. У меня дома нельзя, сами понимаете… Так что всё ценное под замком, вы не беспокойтесь!

Зинаида Павловна аккуратно затушила сигарету о край стоявшей на краю прилавка синей фарфоровой пепельницы и жестом патриция, гонящего прочь провинившегося слугу, показала Мирону на дверь.

– А новая партия? – забеспокоился вольный дилер. – Ещё хотя бы пару баночек! Мне за жильё платить надо!

– Какое жильё! – возмутилась хозяйка. – Ираклий, о чём он говорит?

Муж развёл руками и, повернувшись к спорящим спиной, начал суетливо раскладывать по полкам коробочки с целебными желатиновыми пилюлями (сырьё для которых сам вываривал на заднем дворе, часами помешивая булькающее в закопчённом котелке густое и зловонное варево, в котором плавали скупленные по дешёвке на местной бойне кости).

– Ты же под мостом живёшь!

Мирон помялся и переступил с ноги на ногу.