Повстанец

Летучая мышь, диковинный пятилапый зверёк с серой шерстью, с рыжыми волосками на мордочке, ощерившейся в давно уже, века тому назад умолкнувшем крике; быстрый зверёк, грабитель древних амбаров и обитатель заброшенных пещер.

Теперь пыльный и немой, недвижный. Замерший в броске, с широко раскрытыми перепончатыми крыльями.

– Я вот всегда мечтал иметь такого вот зверька, – сказал Энко. – Нет, не ручного любимца, конечно. Они же вымерли давным-давно. Задолго до моего рождения. Хотя бы – такое вот забавное чучело…

Энко перекладывает бумаги у себя на столе. Жёлтые бумаги с искрошившимися краями.

– Тебе, должно быть, непривычно всё это: деревянный стол, заваленный бумагами, чернильница, обточенный по краям, полированный камень пресс-папье, алебастровый пенал для грифелей. Такие вот у меня теперь хранители знаний и мои помощники. Я ведь говорил уже, что не выношу все эти новомодные… глупости…

– Кристаллам памяти не менее трёх сотен лет. А кварцевым пластинам – более тысячи, – возражает Каэ.

Каэ известно (он хороший, очень хороший ученик), что возражать учителю не принято. Но сейчас он отчего-то уверен, что Энко не обидится на него. Быть может, даже обрадуется очередному поводу немного поспорить с учеником, а более – поучить его.

– Всё, что моложе трёх тысяч лет – глупая новомодная выдумка, – с притворной запальчивостью возражает Энко.

И тут же, не выдержав серьёзного тона, улыбается:

– Чепуха, конечно… Бумага так долго не живёт. В хранилищах нашего Храма листы древних рукописей держали в герметичных металлических контейнерах, заполненных инертным газом. Вот так, Каэ! Мы тоже не остались в стороне от прогресса… Так смешно иногда вспоминать!

Энко замолчал и, подняв лист, поднёс его ближе к лампе.

– Что? – спросил Каэ, несколько смущённый затянувшимся молчанием.

Быть может, молчание – намёк учителя? Быть может, время уйти и тревожить Энко расспросами?

– Что смешного?

Энко посмотрел на него исподлобья. Положил бумагу на стол и осторожно, бережно провёл по ней ладонью, будто поглаживая.

– Только теперь я понимаю, почему так любил именно бумагу, – прошептал Энко. – Она дышит… Сейчас я это чувствую. Не просто чувствую – слышу. Слышу её дыхание. Она не просто хранит записи, она хранит слова, дыхание, звуки втихомолку проговариваемых слов. Человек, водивший по бумаге тростниковым стеблем, нашёптывал ей свои мысли. Те, что записал. Те, что не захотел или не смог записать. Тексты черновиков, существовавших лишь в его голове и навсегда, казалось бы, ушедших вместе с ним. Воспоминания. Сомнения. Ошибки. Озарения и внезапные открытия. Сначала он беседовал с бумагой. Потом записывал на ней – результат, итог размышлений. А бумага слышала и запомнила всё: начало, комментарии, движение к цели… Всё! Разве кремний или оксид железа запомнит это? Не движение частиц, не волны электромагнитного поля, не телепортационная квантовая связь – нет. Другое, Каэ. Здесь, в этом доме, мне доступны эти древние рукописи… Сам не ведаю, иллюзия ли это, видение… Если и видение, то чудесное. Возможно, большего мне и не надо. Ты знаешь, что сейчас рассказала мне бумага? Послушай!

– Смешно, Каэ, – продолжал Энко. – Я отвечу на твой вопрос. Я и сам услышал ответ только сейчас. Мы не остались в стороне от прогресса. О, нет! Мы не были общиной чудаков, хранящих архивы давно ушедших эпох и в промежутках между медитациями мучающих юных учеников каверзными вопросами на экзаменах. Мы хотели быть полезными сейчас, в нашем времени, в нашем мире. Мы хотели быть полезными нашим современникам и передать наши познания им и их потомкам. Не для того ли пилотов-исследователей отправляли в наши храмы для обучения и совершенствования в духовной практике? И мы считали себя… если не совершенными, так уж, по крайней мере, вполне сведущими в Учении людьми, способными защитить вашу душу от соблазнов Внешнего Мира, от разрушающего воздействия его агрессивных миров. Мы полагали, что создали сильнейшее противоядие – Учение Света. Гармония с миром, отказ от насилия, жизнь в единстве с мирозданием… Мы не калечим мир, не сокрушаем его, не пытаемся бесконечно, раз за разом – и каждый раз неудачно, переделать его. Наши предки прошли через все возможные, все способные к рождению в человеческом сознании заблуждения. И много веков назад пришли к единственно возможному выводу: надо просто жить в данном нам мире. Не мучить его. Не убивать. Либо такая жизнь. Либо, рано или поздно, смерть. Так, Каэ?

Денкис кивнул, подтверждая правильность слов учителя. Он слышал эти слова с детства, они сопровождали его всю жизнь: все годы, все дни. Об этом говорили ему родители, учителя, наставники Школы Исследователей, служители Храма… и его, лично его учитель Энко говорил о том же.

Почему же сейчас он повторяет эти слова, но в голосе его нет прежней веры, прежней убеждённости в своей правоте?

Что смутило его? Что заставило пересмотреть прежние свои взгляды?

Что нашептала ему старая эта, жёлтая, едва не осыпающаяся пылью бумага?

– Мы думали, что познали, наконец, себя, выполнив свой главный долг перед Творцом, – сказал Энко.

И на мгновение приложил палец к виску.

– Думали…

Энко отрицательно качнул головой.

– Заблуждались, Каэ. Мы просто нашли подходящий духовный транквилизатор для нашего мира. Победили, так сказать, дурные страсти… Или сделали вид, что победили. Возможно, наши заблуждения были полезными. До поры до времени – они обеспечивали гармонию в общинах Зелёного Мира, уберегали вас от войн, социальных потрясений, амбиций агрессивных вождей… От которых, кстати, Мир избавился во многом благодаря нам и нашим так удачно пришедшемся вам по нраву… заблуждениям. Мы были уверены в том, что создали универсальный рецепт если и не абсолютно счастливой, то уж, по крайней мере, вполне достойной и бесконфликтной жизни. О, эта наша вечная, неизбывная, неисправимая, всегда слепая самоуверенность! Почему, почему она вовремя не оставила нас?

– Мы не были встревожены первыми полётами наших исследовательских кораблей за пределы нашей звёздной системы, – говорил Энко.

И голос его стал подрагивать от волнения.

– Мы вместе со всеми приветствовали открывателей новых миров, исследователей бесконечно отдалённых от нас планет, капитанов, наносивших на карты рисунки и координаты новых звёздных систем. Информация потоком шла в базы данных исследовательского флота, экспедиции Мира всё дальше и дальше уходили в чёрные океаны Космоса, и мы были счастливы, счастливы вместе с вами. Нас не насторожили даже первые контакты наших исследователей с представителями тех миров, где были разумные, хотя поначалу и весьма простые по устройству общин формы жизни. Даже тогда сердца наши не дрогнули! Никакого озарения, Каэ, никакого!

Энко замолчал, делал пару загов, держась за сердце, и, застонав, опустился в старинное жёлтого дерева кресло с толстыми гнутыми ножками, что стояло в углу комнаты.

Каэ встревожено бросился к нему. Наклонился, тихо тронул за локоть.

– Учитель, сердце? Вызвать врача? Есть лекарства здесь?

Энко поднял руку и поводил её в воздухе, будто пытаясь отмахнуться или попросить Каэ о молчании.

Достал платок и, откашлявшись, вытер слюну по уголкам рта.

– Ни к чему…

Каэ присел на корточки у кресла, чтобы не быть выше учителя.

– Не надо лекарств, – отдышавшись, сказал Энко. – Это место – само лекарство. Только вот лечит не сразу. Надо подождать… Я до сих пор не привыкну к некоторым особенностям моего жилища. Иногда делаю резкие движения, говорю громко, не сдерживаю эмоций… Здесь так нельзя! Это надо запомнить, Каэ. Это полезно знать: надо уметь сдерживать свои порывы. Иначе… Возникают вот эти фантомные боли… Как я сказал?

Энко улыбнулся и хлопнул себя по лбу.

– Вот ведь пошутил, старый дурак! Фантомные боли!

И рассмеялся.

«Смеется – значит, легче стало» подумал Каэ.

И встал. На пару шагов отошёл – в середины комнаты. Он и сам не мог понять, почему ему так захотелось постоять у стола, заваленного рукописями. Протянуть руку к листкам… И что? Потрогать их?

Зачем? Просто почувствовать бумагу – на ощупь? Из любопытства?

«Возможно, просто из любопытства» подумал Каэ. «Я ведь никогда не держал в руках бумагу. Отличается она на ощупь от листьев? Или травы? Или, скажем, тонкой ткани из древесных волокон?»

Он протянул руку.

– Нет, – остановил его увидевший этот жест Энко. – Не надо! Ни к чему…

Каэ опустил руку и, смущённый, отошёл от стола.

– Успеешь ещё, – сказал Энко. – Сейчас тебе это ни к чему. Лучше послушай меня, Каэ! Внимательно! И постарайся запомнить то, что я скажу. Это не спасёт тебя и не сделает твою жизнь легче, но, по крайней мере, ты будешь знать, где прячется твой страх, твоя слабость и. возможно, истоки нашей общей гибели.

«Очередное пророчество?» с иронией подумал Каэ.

Он не верил легендам о гибели Мира. Ведь его учили, что Мир удалось сделать вечным, и разрушить его теперь никому не под силу.