Лемурия

И успокоился, отмякнув сердцем, и на время (секунд на пять) забыв даже о надоедливой рези в глазах.

Подошёл к серебристой колонне кондиционера. Щекою прижался к перфорированной поверхности металла.

«Хорошо!»

Приятно-леденящий воздух мягко погладил кожу.

Вениамин замычал и блаженно зажмурился.

«Хорошо-то как!»

Он стоял так, прижавшись к ледяной колонне, минут десять, не в силах оторваться от спасительной прохлады, и даже от избытка чувств периодически обнимал её, по-кошачьи мягко поводя щекой по перфорированной поверхности металла.

Потом открыл глаза, испуганной и ошарашенно захлопал веками и прошептал хрипло:

– Букет! Мама дорогая! Для Ирины, для супруги… Не простит шеф, он же бюджет на встречу выделил! Господи…

– Мистер, упаковка багажа! – певуче потянул на ломаном английском вставший рядом с ним смуглый паренёк в цветастой тамильской юбке. – Донесу недорого! Аэропорт, мистер! Терминал А! Терминал Б!

– Отвали, негодный! – прошипел Вениамин и со всех ног кинулся к выходу из здания аэропорта, расталкивая сонно бредущих ему навстречу пасажиров.

Достав на ходу мобильный, он набрал номер водителя и в паузах между судорожными вдохами выкрикнул:

– Это я. Где? На парковке? Не уехал? Здесь? Стой, я сейчас!

Остановился на секунду и, переведя дыхание, произнёс:

– Цветы забыли. Букет. Жене генерального.

«И хорошо, что рейс задерживается» подумал Вениамин.

Тем утром он проснулся необычно рано, в половине девятого.

Необычно.

Он привык уже к неспешному, замедленному до крайности течению жизни в этом маленьком курортном городке. Привык к тому, что в этих разморенных вечным солнцем местах минуты из древнего сосуда времени стекают медленной, тягучей патокой, так что и самым ленивым взглядом можно отследить размеренное, долгое, усыпляющее движение их.

Привык (и быстро привык) он к тому, что никуда не надо здесь спешить. Стремиться. Бежать.

Нечего ждать. И желать уже ничего.

Всё уже есть. И всё – было. А будет…

Только ещё одно утро. И ещё один день. И ещё один жаркий полдень. И ещё один душный вечер.

Ну, разве что… Вечер – с грозой. А полдень – не на пляже, а в городском парке.

Патока времени останется всё такой же густой. И медленным будет течение её.

Ровным и вечным.

И потому научился он поздно вставать. Чем позже встаёшь – тем меньше надо прожить. После полудня остаётся маленький, совсем маленький кусочек дня.

Его несложно как-нибудь…

Но в тот день проснулся он рано. Необычно рано. В половине девятого.

Первое, что он увидел: красные цифры на электронном табло будильника.

Восемь часов тридцать две минуты.

Жар от деревянных панелей.

Дверь комнаты выходила в галерею с восточной стороны. Своды и арки галереи не спасали от утреннего солнца, не закрывали от него.

Солнце быстро нагревало крашеную дешёвым коричневым лаком дверь и дверные панели, раскаляясь и стремительно выгорая, ежеутренне изгибались под действием жара, с каждым днём всё более и более оступая от дверного косяка, и в расширяющуюся щель проникал поток жаркого, густо замешанного на пыли и мучнисто-белом песке тяжёлого воздуха.

И вместе с ним сквозь щель проходил ослепительный свет.

Свет нового дня.

И в свете этом увидел он…

– Останови машину!

Она похлопала водителя по плечу.

– Как его зовут?

– Викрам, – подсказал Вениамин и испуганно покосился на нахмурившегося шефа.

– Викрамчик, останови! – крикнула Ирина. – Stop here! Ну давай же, тормози!

Викрам послушно надавил на педаль тормоза, остановившись прямо посреди дороги.

– Это же он! Он! – радостно воскликнула Ирина и захлопала в ладоши.

– Кто? – недовольно пробурчал муж.

– Писатель! – не унималась супруга. – Известный писатель! Боже мой, я же его только на презентациях видела, мельком, буквально… Михаил Искандеров! Он здесь!

Алексей пожевал верхнюю губу и хмыкнул недовольно.

– Ты даёшь! Нашла чему радоваться! Кому, вернее… Подумаешь, писатель. Голытьба эти писатели. Дешёвка! Трепло из сферы развлечений. Да за штуку баксов у меня любой писатель «Мурку» петь научится.

– Этот не научится! – решительно возразила Ирина. – И хватит дикаря новорусского из себя изображать. Эта мода давно прошла, к тому же тебе это не идёт. А он…

Викрам беспокойно закрутил головой.